Несмотря на разное положение авторов этих характеристик по отношению к Сталину, они все сходятся в одном: Сталин жесток, неразборчив, аморален. Ленин характеризует Сталина в "завещании" как человека грубого, нелояльного, способного злоупотреблять властью, капризного, а в письме "К вопросу о национальностях, или об автономизации", имея в виду Сталина и осмеивая его обвинение грузинских ленинцев в "социал-национализме", Ленин возвращает Сталину его обвинение "с лихвой"[275]: "он сам является настоящим и истинным не только "социал-националом", но и грубым великорусским держимордой". Чтобы рассеять всякое недоразумение и показать, как грузин может быть "грубым великорусским держимордой", Ленин поясняет в другой части того же письма:[276] "…известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно-русского настроения".
Характеристика Л. Троцкого говорит о том же. Конечно, Троцкого могли обвинять и обвиняли в "субъективизме", как обиженного Сталиным человека. Однако "субъективизм" Троцкого намного беспристрастнее, чем "объективизм" Хрущева, обязанного своим нынешним положением лично Сталину. Троцкий пишет[277]:
"При огромной и завистливой амбициозности он (Сталин) не мог не чувствовать на каждом шагу своей интеллектуальной и моральной второсортности… он отталкивал меня теми чертами, которые составили впоследствии его силу на волне упадка: узостью интересов, эмпиризмом, психологической грубостью и особым цинизмом провинциала… По-настоящему Ленин узнал Сталина только после Октября. Он ценил его качества твердости и практического ума, состоящего на три четверти из хитрости. В то же время Ленин на каждом шагу наталкивался на невежество Сталина, крайнюю узость политического кругозора, на исключительную моральную грубость и неразборчивость. На пост генерального секретаря Сталин был выбран против воли Ленина, который мирился с этим, пока сам возглавлял партию".
Однако по сравнению с той обширной и практическими примерами иллюстрированной характеристикой, которую Хрущев дал Сталину как политику и человеку, характеристики Ленина и Троцкого — лишь бледные психологические эскизы. И это понятно: Ленин видел Сталина в эмбрионе, Троцкий — в отрочестве, а Хрущев — "во всем величии". Хрущев начал рисовать портрет Сталина, воздав должное пророчеству Ленина:
"В дополнение к великим заслугам В. И. Ленина, — говорит он, — …его необычайный ум выразился также и в том, что он вовремя заметил в Сталине ряд отрицательных качеств, которые позднее привели к весьма печальным последствиям… отрицательные черты Сталина, которые при жизни Ленина были только в зачаточном состоянии… все время неуклонно развивались и в последние годы его — жизни приобрели абсолютно нетерпимый характер".
В характеристике Сталина, даваемой Хрущевым, впервые нарисован более или менее точный морально-психологический облик Сталина как государственного деятеля и человека. Мы говорим "более или менее", потому что важнейшая часть такого облика — Сталин в быту, Сталин в семье, "частный Сталин" — вовсе отсутствует у Хрущева. Отсутствует у Хрущева и другая, на наш взгляд, органическая и ведущая черта сталинского характера — абсолютный морально-этический нигилизм в политике. Вероломство и подлость родили Сталина, вероломство и подлость сопутствовали его карьере, вероломство и подлость вызвали его гибель. Об этих качествах Сталина Хрущев рассказывает как об "ошибках", которые заставили учеников пересмотреть миф о величии Сталина только тогда, когда эти ученики сами оказались в опасности (когда едешь к Сталину "как друг… — не знаешь, куда попадешь после этого — домой или же в тюрьму", — Хрущев, со слов Булганина).
Вот это последнее обстоятельство заставляет относиться критически и к портрету Сталина, нарисованному Хрущевым. Хрущев сознательно умалчивает об этих качествах Сталина, когда речь идет о становлении сталинской диктатуры, но, вероятно, сгущает их, когда говорит о "последних годах жизни Сталина". Конечно, мы всегда были и остаемся самого высокого мнения об уголовных способностях Сталина. Никакие гиперболы Хрущева тут нас не удивят. Но обвинение Сталина в том, что он сам создал себе "культ" гениального (а это, по мнению Хрущева, главнейшая из ошибок Сталина), не может быть принято всерьез даже сталинскими врагами. Внешняя скромность Сталина всегда была поразительна. Он "делал рекламу", но не себе, не своей собственной личности, а Ленину, партии, ЦК и даже политическим ничтожествам из Политбюро, которые на гребне исторической волны оказались лишь по личной милости Сталина. Человек, который куда с большим основанием, чем Людовик XIV, мог сказать "государство — это я", в своих программных выступлениях не знал, не допускал не только малейшей "лирики", но даже местоимения "я". "Мы, советские люди", "наша партия", "наш ЦК", "наш великий учитель Ленин", — эти выражения советского жаргона введены в русский язык не Хрущевым, а Сталиным. Да, Сталин создавал "культ партии" и "культ Ленина", а сталинцы создали культ самого Сталина — безвкусно, настойчиво, всюду и везде, соревнуясь между собой в восхвалениях Сталина, а потом, исчерпав все доступные земные прилагательные, существительные, метафоры и эпитеты, члены Политбюро переходили к категориям космическим[278].
Словом, создали даже не просто "культ Сталина", а "культ бога Сталина". Хрущев признает все это вредным, но адреса "вредителей" не дает:
"…для марксизма-ленинизма является непозволительным и чуждым особо выделять какое-либо отдельное лицо, превращая его в сверхчеловека, наделенного сверхъестественными качествами, приближающими его к божеству… Вера в возможность существования такой личности, и, в особенности, такая вера по отношению к Сталину, культивировалась среди нас (курсив мой. — А. А.) в течение многих лет".
Кто же культивировал? Сам Сталин и… кинорежиссеры, — таков общий вывод Хрущева, в высшей степени несостоятельный и нелогичный.
Постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года меланхолично констатирует[279]: "Восхваления по адресу Сталина вскружили ему голову"! Значит, в конечном счете, источник сталинских злодеяний не в самом Сталине, а в сталинском окружении, то есть в сталинской системе. Тольятти был прав, когда он указал своим соратникам па сталинизму из Кремля, что виноват не только Сталин, но и его ученики, которые внушали Сталину, что он "гений", "сверхчеловек", "божество". "Почему вы не умерили хотя бы пыл ваших восхвалений?" — упрекает их Тольятти. "Сам Сталин этого требовал", — гласит ответ Хрущева. Этот ответ может быть опровергнут документально, если эти документы имеют какую-нибудь цену в глазах "коллективного руководства".
Документ № 1[280]: Письмо Ксенофонтову.
"Ваше письмо и набросок статьи читал… Мои замечания: 1) Я против того, чтобы Вы называли себя "учеником Ленина и Сталина". У меня нет учеников. Называйте себя учеником Ленина, Вы имеете на это право… Но у Вас нет оснований называть себя учеником ученика Ленина. Это неверно, это лишне".
Документ № 2[281]:
"Я никогда не считал себя и не считаю безгрешным. Я никогда не скрывал не только своих ошибок, но и мимолетных колебаний".
Документ No З[282]:
"16 февраля 1938 г. (в Детиздат). Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, "добросовестные брехуны"), подхалимы. Жаль автора, но факт остается фактом. Но это не главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личности вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория "героев" и "толпы" есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ — говорят эсеры. Народ делает героев — отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую сжечь книжку. И. Сталин".
Было бы, конечно, рискованно настаивать на том, что Сталин в этих случаях был абсолютно искренен. Но нынешний секретарь ЦК КПСС и лейб-биограф Сталина Поспелов ("Краткая биография Сталина") еще в октябре 1953 года уверял партию в безусловной искренности Сталина[283]. Теперь Поспелов, как секретарь ЦК по пропаганде, уверяет нас вместе с Хрущевым в безусловной неискренности Сталина, причем все это происходит после смерти последнего. Спрашивается, какой Поспелов клевещет на Сталина: Поспелов — автор доклада в Академии наук в октябре 1953 года или Поспелов — автор постановления 30 июня 1956 года? На этот наивный вопрос нельзя ждать серьезного ответа. Но важно следующее: если бы даже Сталин был неискренен, отвергая свой собственный культ, то члены Политбюро имели основание, даже прямое указание от самого Сталина "сбавить тон" и соблюсти меру. Но этого не случилось, и не случилось по весьма прозаическим причинам: во-первых, превознесение Сталина было непременным условием карьеры, во-вторых, оно же гарантировало и сохранение жизни (до поры до времени).
