class="a">[1416] Мавродин выступил с чуть скорректированным докладом на заседании сектора истории СССР до XIX в. Института истории. Во встрече участвовали не только сотрудники сектора, но и приглашенные лингвисты. Основные идеи заключались в следующем. Историк относил появление древнерусской народности к VIII–IX вв. и связывал с распадом первобытнообщинного строя и развитием феодальных отношений. Данные процессы привели к образованию Древнерусского государства с общим государственным языком [1417]. С конца XI — начала XII в. в условиях феодальной раздробленности начался «государственный» распад древнерусской народности, решающую роль в котором сыграло татаро-монгольское нашествие. Развитие производительных сил на северо-востоке и северо-западе Руси, наблюдавшееся в XIV–XV вв., привело к формированию централизованного государства, ставшего основой великорусской народности. Мавродин подчеркивал качественное отличие великорусской народности, обусловленное более высоким уровнем развития производительных сил, перед древнерусской.
Касаясь вопроса о языке, ученый нарисовал следующую схему: «Образование русской народности происходило на древней территории кривичей, ильменских словен, вятичей и северян. Ведущая роль в формировании великорусской речи принадлежала среднерусским диалектам, хотя определенную роль сыграли также диалекты северорусские и диалекты населения северской земли, близкие к южнорусским и среднерусским диалектам» [1418]. Итак, основой новой народности оказались в первую очередь носители среднерусских диалектов. Это прямо противоречило сталинским рассуждениям о курско-орловском диалекте.
В заключение была озвучена мысль о том, что русская нация (которая рассматривается как следующая ступень после народности) сформировалась к XVII в. «С образованием национального рынка русская народность развилась в русскую нацию, а язык русской народности, в основу которого лег курско-орловский диалект, — в национальный русский язык» [1419], — утверждал Мавродин. Таким образом, ученый попытался развести тезисы о среднерусских диалектах, как основы великорусской народности, и курско-орловский диалект (который относится к южнорусским), как фундамент русской нации. Но попытка внести собственные суждения в проблему и одновременно примирить их с новыми «открытиями» Сталина оказалась неудачной.
Концепция докладчика вызвала шквал критики. Многие положения были признаны гипотетическими и малоубедительными. А. А. Новосельский, Г. Д. Санжеев, А. А. Зимин, В. Т. Пашуто, Н. И. Павленко посчитали, что Мавродин не учитывал, что «народность должна характеризоваться элементами той же самой общности, которая определяет нацию» [1420]. Посыл очевиден: нельзя разбивать характерные признаки древнерусской, великорусской народностей и русской нации, как это сделал Мавродин. Возможно, учитывалось, что тем самым под сомнение ставится континуитет русского этноса. Все же выступавшие подчеркивали преждевременность признания древнерусской народности сформировавшейся целостной общностью. В. Т. Пашуто выступил против тезиса о развитии великорусской народности и языка в результате распада древнерусской народности. По его мнению, «развитие русского языка и русского народа… продолжалось непрерывно со времени Киевской Руси, поэтому нельзя противопоставлять древнерусскую народность великорусской народности. Великорусская народность представляет определенный этап развития древнерусской народности» [1421].
Неприятие вызвала и точка зрения докладчика о том, что нация сложилась к XVII в. на основе национального рынка. Н. В. Устюгов и Н. И. Павленко указали на неверную постановку вопроса, подчеркнув, что процесс складывания всероссийского рынка в XVII в. только начался и растянулся на столетия. Н. В. Устюгов упрекнул Мавродина в выпячивании исключительно экономических факторов и забвении духовных.
В вопросе о среднерусских диалектах как основы русского национального языка на сторону Мавродина встал М. Н. Тихомиров и известный советский лингвист В. Н. Смирнов. Последний утверждал, что в создании языка русской народности «ведущую роль сыграли говоры владимиро-суздальские» [1422]. Лингвист П. С. Кузнецов указывал на сложносоставной процесс развития московского диалекта, вобравшего в себя черты северных, среднерусских и южных диалектов.
Специально обсуждалась проблема курско-орловского диалекта. По мнению лингвиста Г. Д. Санжеева, В. Н. Сидорова и ряда других участников, под ним необходимо понимать вообще южнорусские диалекты, а не только говоры Курска и Орла.
Подводя итоги заседанию, Мавродин согласился пересмотреть свое видение степени сплоченности древнерусской народности, но категорически отверг мнение о сохранении народности после распада Киевской Руси [1423].
Итак, схема развития русской нации, нарисованная Мавродиным, не нашла серьезной поддержки. Вероятно, причинами этого были не только ее концептуальные слабости, но и конкуренция со стороны московских историков, не желавших уступать лидерство в сверхактуальной проблематике. Именно тогда начинает стремительно выдвигаться Б. А. Рыбаков. На совещании, посвященном этногенетическим исследованиям, 1 ноября 1951 г. он выступил с докладом «Об образовании киево-русского народа» [1424]. Впрочем, при публикации неуклюжее название было скорректировано [1425].
19 июня 1952 г. на Ученом совете Института истории материальной культуры прозвучал доклад Рыбакова «Проблема образования древнерусской народности в свете трудов товарища И. В. Сталина». Очевидно, что работа была написана с учетом дискуссии по докладу Мавродина. В частности, докладчик практически в самом начале подчеркнул, что между «народностью» и «нацией» есть известное сходство, хотя нация и устойчивее [1426].
Рыбаков указывал, что уже венеды представляли собой вполне оформившееся единство. С венедами была связана черняховская культура II–V вв. Более того, докладчик прямо указывал, что венеды были объединены в племенной союз, носивший общее имя «поляне» [1427]. Таким образом, уже тогда можно было наблюдать процесс вызревания древнерусской народности. Впрочем, завершиться процессу мешало неспокойное время. Большое внимание докладчик уделил локализации территории Руси в узком смысле [1428], разместив ее от Киева до Курска. Здесь должно было находиться ядро древнерусской народности. Появление Курска (а не простое указание Киевской, Черниговской и Переяславской земель как региона локализации), видимо, не случайно и связано с поиском курско-орловского диалекта.
Рыбаков брал за основу схему Сталина, указывавшего, что родовые языки перешли в племенные, затем в народные, а от народных в национальные. Следовательно, этногенетическое развитие русской нации проходило по линии род-племя-народность-нация. Для насыщения схемы конкретным материалом историк, учитывая скудность имеющихся сведений, применил ретроспективный анализ. Он подчеркивал, что древнерусская народность, несомненно, уже существовала в XXI вв. По его мнению, она окончательно сформировалась в IX в., что совпадало с появлением государства.
Основой древнерусских племен он считал племя «рос», входившее в антский союз и концентрировавшееся вокруг р. Роси. На смену племени приходит русский племенной союз, включавший антские племена руссов и северян и существовавший в VI–VII вв. «Русский племенной союз был длительным и прочным образованием, создавшим свою общую с незначительными оттенками культуру на пространстве от Киева до Воронежа, выполнявшим важную функцию обороны от кочевников и не менее важную функцию первичного собрания восточнославянских племен» [1429]. Наконец, племенной союз в VI–VII вв. на территории от Киева до Курска начинает эволюционировать в сторону народности [1430]. Рыбаков подчеркивал, что указанный ареал распространения русского племенного союза совпадает с локализацией курско-орловского и киевско-полтавского диалектов [1431]. Отвечая на вопросы слушателей, Рыбаков уточнил ряд положений своего доклада. В частности, он связал распространение курско-орловского диалекта с ареалом височных
