Михаил, которому к этому времени исполнилось тридцать четыре года, во многих отношениях представлял собой очевидную кандидатуру. Он состоял в родстве с домами Дуков Ангелов и Комнинов, а его жена Феодора была внучатой племянницей Иоанна Ватаца. Причастность Михаила к убийству Музалона должна была бы выглядеть пятном на его репутации, но протовестиария все настолько ненавидели, что на эту деталь в биографии нового правителя смотрели сквозь пальцы. Он продолжал пользоваться исключительной популярностью в армии, и у него была хорошая репутация в глазах духовенства. Михаилу присвоили титул великого князя (megas dux), а вскоре после этого — деспота. Наконец в ноябре 1258 г. он был поднят на щит и провозглашен соправителем императора; его коронация прошла в Никее в день Рождества. Сначала коронованы были он и его жена Феодора — императорскими диадемами, украшенными драгоценными камнями, — и только после этого тонкая нить с жемчугами была возложена на голову Иоанна IV.
В империи мало кто сомневался в том, что Михаил VIII Палеолог отвоюет наконец Константинополь. Но прежде предстояло столкнуться еще с одним врагом. В начале 1258 г. Манфред Сицилийский, внебрачный сын Фридриха II, вторгся в Эпир и занял Корфу. Деспот Михаил принял сторону Манфреда в его противостоянии с Никеей и предложил ему руку своей старшей дочери Елены. Манфред принял предложение и прислал новоиспеченному тестю 400 конных рыцарей из Германии. Вскоре после этого к новому союзу присоединился Вильгельм де Виллардуэн, латинский князь Ахеи, который взял себе в жены вторую дочь Михаила Анну. Конечной целью экспедиции был Константинополь, но попутно она, естественно, предполагала захват Фессалоник.
Так, ко времени восшествия на престол Михаила Палеолога практически вся материковая часть Греции ополчилась против него. К счастью, еще до этого Михаил направил на Балканы большой экспедиционный корпус под начальством своего брата, севастократора Иоанна Палеолога, и великого доместика Алексея Стратегопула. И в начале 1259 г. Михаил повелел им выступить против врага. Две армии сошлись при Пелагонии, и почти немедленно антиникейская коалиция распалась. Деспот Михаил и его сын Никифор, ошибочно решив, что союзники собираются предать их, оставили лагерь и бежали. Другой сын Михаила, Иоанн Бастард, над которым Виллардуэн имел обыкновение насмехаться по причине незаконнорожденности, примкнул к никейцам из-за задетого самолюбия. К началу сражения Иоанн Палеолог обнаружил, что против него выступает только кавалерия Виллардуэна и Манфреда. Но она оказалась бессильна против половецких лучников. Рыцари Манфреда сдались и были взяты в плен, как впоследствии и сам Виллардуэн, которого обнаружили спрятавшимся в стоге сена в окрестностях Кастории — его опознали по характерным выступающим вперед зубам. Затем Иоанн решил идти через Фессалию, тогда как Алексей направился прямо в Эпир и занял его столицу Арту. Победа была полной.
К этому времени всем стало ясно, что отвоевание Константинополя представляет собой лишь вопрос времени и к тому же — весьма непродолжительного. У Балдуина из всех его былых союзников остались только папство и Венеция. Александр IV, однако, не проявлял интереса к проблемам, стоявшим перед Балдуином, так что император мог рассчитывать лишь на венецианцев, которым Латинская империя была обязана в наибольшей степени своим становлением, а их флотилия в 30 судов до сих пор патрулировала Босфор. Но вскоре ценность венецианской помощи также оказалась под вопросом, поскольку 13 марта 1261 г. Михаил Палеолог, крайне нуждавшийся в кораблях, подписал с Генуей договор, по которому генуэзцы предоставляют никейцам суда, а получают все те концессии, ранее предоставляемые Венеции — в частности, им был обещан собственный квартал в Константинополе и других основных портах империи, а также свободный доступ к черноморским портам. Для Генуи это соглашение стало историческим, поскольку заложило фундамент ее будущей коммерческой империи на Востоке.
Отвоевание Константинополя произошло почти случайно. Летом 1261 г. Михаил VIII направил Алексея Стратегопула во Фракию с небольшим войском, чтобы оно малость побряцало там оружием и, помимо того, разведало, насколько хорошо укреплен Константинополь. В Силимврии Алексей узнал, что латинский гарнизон в столице временно отсутствует — венецианцы на своих судах повезли его штурмовать никейский остров Дафнусий, откуда можно было контролировать вход в Босфор со стороны Черного моря. Ему также рассказали о потайной двери в стене, через которую небольшая группа солдат могла легко проникнуть в город.
Представившаяся возможность была слишком соблазнительной, чтобы ее упускать. Той же ночью отряд переправился на константинопольский берег и застиг городских стражей врасплох — их потом сбросили с крепостного вала. Затем византийцы тихонько открыли одни ворота. На рассвете 25 июля 1261 г. никейская армия хлынула в город.
Балдуин, разбуженный шумом и криками, понял, что надо спасаться бегством. Добравшись до небольшой бухты Вуколеон, он сел на венецианское торговое судно и отплыл к острову Эвбее, находившемуся в руках латинян.
А в это время Алексей и его войско предали огню весь венецианский квартал, так что морякам, вернувшимся с Дафнусия и обнаружившим, что их дома уничтожены, а их семьи пребывают в ужасе, столпившись на пристани, не оставалось ничего иного, кроме как возвращаться назад в Венецию. Среди оставшихся франков — общим числом около 1000 человек — распространилась настоящая паника: одни попрятались; другие бежали в монастыри; несколько человек даже укрылось в сточных трубах, но резни не было. Постепенно они вышли из своих убежищ и направились к гавани, где их ожидали 30 венецианских судов. Эти корабли также отплыли к Эвбее.
Император Михаил находился за две сотни миль от происходящих событий — спал в своем лагере, разбитом под анатолийским городом Метеорием, — когда прибыли посланцы Алексея Стратегопула. Сестра Евлогия разбудила императора и сообщила ошеломляющую новость, но лишь когда ему были переданы оставленные Балдуином императорские регалии, он поверил ей. Михаил немедленно занялся подготовкой похода и 15 августа 1261 г. торжественно вступил в столицу.
Правитель вошел через Золотые ворота, перед ним несли великую икону Богоматери Одигитрии (Путеводительницы), написанную, как всем было известно, самим святым Лукой. Михаил пешком прошел традиционный путь через весь город — до самого собора Св. Софии, где патриарх Арсений отслужил вторую церемонию коронации. Однако на этот раз короновались только он и его жена; их сын — младенец Андроник был провозглашен наследником. Что касается Иоанна Ласкариса, десятилетнего соправителя Михаила, то он остался в Никее, начисто всеми проигнорированный и забытый. По прошествии четырех месяцев с небольшим, на Рождество, ему выкололи глаза. Это как раз совпало с одиннадцатым днем рождения Иоанна. Потом он был заключен в крепость на южном побережье Мраморного моря, где и оставался до смерти.
С самого начала Латинская империя Константинополя представляла собой уродливое явление. За пятьдесят семь лет существования она не достигла ничего путного и не поспособствовала ничему хорошему. После 1204 г. империи не удалось добиться ни одного территориального приобретения, и вскоре она начала сокращаться, так что в итоге ее границы оказались ужаты до ближайших окрестностей разрушенного и опустошенного города. Настоящим чудом следует признать то, что ей удалось просуществовать так долго. Из семерых ее правителей ни один не предпринял ни малейшей попытки понять менталитет своих греческих подданных, не говоря уже о том, чтобы выучить их язык. Между тем имперские рыцари начали постепенно возвращаться на Запад, союзники империи отвернулись от нее, казна опустела. А ее падение оказалось, пожалуй, еще более постыдным, чем существование, — империю одолела горстка солдат за одну ночь.
Но темное наследие, которое оставила после себя Латинская империя, повлияло на все христианские страны, а возможно, и на весь мир. Греческой империи так никогда уже более и не удалось восстановиться после того ущерба — как духовного, так и материального, — который был нанесен ей господством латинян. Наряду с красивейшими зданиями, превращенными в булыжники, и чудеснейшими произведениями искусства навсегда оказалось утрачено и особое состояние духа Византии, ее национальное самосознание. До завоевания крестоносцами Византия являлась единой и неделимой, ею правил один василевс, равноапостольное лицо. Теперь с единством было покончено. Появились императоры Трапезунда, которые продолжали упорно цепляться за свою независимость на узкой прибрежной полосе у Черного моря. Появились деспоты Эпира, всегда готовые приветить врагов Константинополя. Однако греческая империя, пребывая в таком фрагментированном состоянии, все-таки продолжала оставаться последним великим восточным бастионом христианства на пути исламского нашествия.
