Учение о жертвоприношении мессы было подробнее развито у никейских и посленикейских отцов церкви, хотя и с большим количеством темных мест и риторических крайностей, а также с колебанием между символическим и грубо реалистическим представлением, пока все важные моменты этого учения не были четко определены Григорием Великим в конце VI века. Моменты эти таковы:
1. Служение евхаристии — самое торжественное из церковных таинств, оно наполняет верующих священным трепетом. Отсюда определения θυσία φοβερά, φρικτη αναίμακτος, sacrificium tremendum, которые часто относят к нему, особенно в восточных литургиях и гомилиях. Вот что говорится в литургии святого Иакова: «Мы приносим Тебе, о Господь, эту чудесную и бескровную жертву». Самое удивительное, что люди, похоже, равнодушно относились к такому торжественному деянию, ибо Златоуст жаловался: «Тщетны ежедневные жертвоприношения, тщетно стоим мы у алтаря; никто не принимает в них участия»[1043].
2. Это не новая жертва, добавляемая к крестной, а ежедневное, бескровное повторение и постоянное применение той единственной жертвы. Августин представляет ее, с одной стороны, как sacramentum тетопае, символическое воспоминание о жертвенной смерти Христа; мы, конечно же, не можем против этого возразить[1044]. С другой стороны, он называет отправление причастия verissimum sacrificium тела Христова. Церковь, говорит он, приносит (immolat) Богу жертву благодарения, тело Христово, со времен апостолов через неразрывную преемственность епископов до наших дней. Но церковь в то же время приносит, вместе со Христом, в жертву Богу себя, тело Христово. Как все есть одно тело, так это все есть и одна жертва[1045]. По мнению Златоуста, в жертву приносится — повсюду и целиком — тот же Христос. Эта жертва не отличается от той, которую принес Первосвященник, но мы все время приносим ту же самую жертву или, точнее, мы творим воспоминание об этой самой жертве[1046]. Это последнее высказывание могло бы быть использовано в подтверждение символического представления, если бы Златоуст в других местах не использовал сильные выражения: «Когда вы видите Господа убиенного и лежащего там, и священника, приносящего жертву…» — или: «Христос убиенный лежит на алтаре»[1047].
3. Жертва эта — воплощение прообразных жертвоприношений Моисея, и она связана с ними как реальность — с символическим предсказанием. Ее предвещает также бескровная жертва в виде хлеба и вина, принесенная Мелхиседеком. Жертве Мелхиседека уделяли большое внимание Иларий, Иероним, Августин, Златоуст и другие отцы церкви в силу известной параллели из Евр. 7.
4. Объект жертвоприношения — тело Иисуса Христа, которое истинно присутствует на церковном алтаре, как некогда — на жертвеннике креста, и которое теперь приносится Богу через Его священника. Отсюда в литургиях частые выражения: «Ты, приносящий жертву и приносимый в жертву, о Христос, Бог наш». Августин, как мы уже отмечали, связывает с этим моментом истинную и важную моральную идею о том, что вся искупленная церковь добровольно приносит себя в жертву Богу. В литургических молитвах она присутствует тоже[1048].
5. Принесение жертвы — исключительная прерогатива христианского священника. Позже римские богословы воспринимали слова «сие творите (ποιείτε) в Мое воспоминание» как эквивалент фразы «сие приносите в жертву», тем самым ограничивая заповедь апостолами и их преемниками–священниками, хотя заповедь явно была обращена ко всем верующим, вспоминающим об искупительной смерти Христа, communio sacramenti, а не immolatio sacrifiai.
6. Жертвоприношение действенно для всей церкви, в том числе для ее покойных членов, и наделяет их дарами, о которых говорится в молитвах, произносимых на богослужении.
Во всех древних литургиях выражена уверенность в нерушимом общении святых; они содержат ходатайства об ушедших отцах и братьях, которые считались находящимися не в чистилище, но в общении с Богом, в состоянии постепенного освящения и возрастания в блаженстве, с благочестивым рвением ожидающими великого последнего дня.
Эти молитвы о возрастании блаженства, которые позже показались очень неуместными, представляют собой переходную стадию от простого воспоминания об ушедших святых, в том числе о патриархах, пророках и апостолах, к ходатайствам о страдающих душах из чистилища, распространившимся в Римской церкви начиная с VI века[1049]. В литургии Иоанна Златоуста, которая до сих пор используется в Греческой и Русской церквях, раздел, посвященный воспоминанию об ушедших, гласит: «Ещё мы приносим Тебе это духовное служение о сохранивших веру до кончины своей праотцах, отцах, патриархах, пророках, апостолах, проповедниках, благовестниках, мучениках, исповедниках, подвижниках и о душах всех праведников, в вере скончавшихся… Особенно же о пресвятой, пречистой, преблагословенной, прославленной владычице нашей Богородице и приснодеве Марии… О святом Иоанне пророке, предтече и крестителе Твоем, о святых прославленных и почитаемых апостолах… и обо всех святых Твоих, по молитвам которых посети нас, Боже. И вспомни всех усопших в надежде на воскресение и жизнь вечную. И упокой их там, где сияет свет лица Твоего».
Кирилл Иерусалимский в своем пятом и последнем мистагогическом катехизисе, посвященном евхаристической жертве и литургическому богослужению, так характеризует евхаристические ходатайства об усопших: «Когда приносится духовная жертва, бескровная жертва Богу, мы молим Бога об этой искупительной жертве ради всеобщего мира церкви, о благополучии мира, об императоре, о воинах и заключенных, о больных и страдающих, о нищих и нуждающихся. Потом мы вспоминаем тех, кто почил, патриархов, пророков, апостолов, мучеников, чтобы Бог через их молитвы и ходатайства принял нашу молитву; и вообще мы молимся обо всех, кто нас покинул, так как верим, что больше всего помогаем душам тех, о ком молимся, когда святая жертва, вызывающая священный трепет, лежит перед нами»[1050].
Эти представления уже явно близки к более поздней идее чистилища в Латинской церкви. Даже святой Августин вслед за Тертуллианом явно учит, согласно древнему преданию, что евхаристическая жертва, ходатайства (или suffragia) и прошения живущих действуют на пользу усопшим верующим, потому что вследствие этого Господь относится к ним более милостиво, чем они заслужили в своем грехе[1051]. Его благородная мать Моника, умирая, сказала ему, что он может похоронить ее тело где угодно и не беспокоиться о нем, но просила вспоминать ее душу у алтаря Господа[1052].
С этим представлением связана также идея покаяния и очищения в промежуточном состоянии между смертью и воскресением, которую Августин выводит из Мф. 12:32 и 1 Кор. 3:15, хотя и просто в виде версии[1053]. На основании этих и подобных отрывков, а также под влиянием древних иудейских и языческих представлений и обычаев возникла после Григория Великого римская доктрина огненного чистилища, которое ждет несовершенных верующих, нуждающихся в очищении от скверны своих грехов, чтобы быть допущенными на небеса, и появились специальные заупокойные мессы, в которых благодарное воспоминание о единственной и вечной вседоступной жертве Христа предельно извращено, а идея причастия совершенно отсутствует[1054].
В целом, при совершении вечери Господней таинство постепенно отступало на задний план в сравнении с жертвоприношением. Ныне в римских церквях всех стран можно наблюдать великолепные мессы у высокого алтаря, на которых собрание верующих не принимает участия в общении, а просто смотрит на жертвоприношение, совершаемое священником. Причащение же обычно совершается у бокового алтаря и рано утром.
§97. Совершение евхаристии
См. литургическую литературу, которая приводится в следующем разделе, особенно Daniel, Neale, Freeman.
Принесение евхаристической жертвы и причастие были центром и вершиной церковного поклонения в день Господень, а все остальные части богослужения выступали в виде подготовки и сопровождения. Древние литургии по сути своей являются почти исключительно евхаристическими молитвами и установлениями; помимо этого, они содержат лишь несколько формул крещения и молитв о катеху–менах. Слово «литургия» (λειτουργία), которое относится ко всем частям богослужения, в более узком смысле указывает на совершение евхаристии или мессы.
Здесь просматривается существенная разница между католическим и евангельским поклонением. В первом центральным событием богослужения является жертвоприношение мессы, во втором — проповедь.
