20 ноября 381 танк, сопровождаемый сравнительно небольшим количеством пехоты, двинулся в предрассветных сумерках на изумленных германцев. Хотя бы из вежливости танки должны были предварительной бомбардировкой оповестить противника о своем скором приходе. Но этого не случилось. Германцы могли на этот раз обидеться за такую невнимательность и отсутствие предупреждения, которое обычно давалось им за четыре-пять дней и позволяло найти время, чтобы соответствующим образом подготовиться к приему гостей.
21 ноября колокола в Лондоне радостно возвестили о славном успехе, который, казалось, позволял уже предвкушать близкую решающую победу. Людендорф, вновь вставший во главе германского верховного командования, уже поспешно готовил на всякий случай инструкции для общего отступления. Увы, звон колоколов и поспешная работа Людендорфа были преждевременны. Однако они оказались пророческими, так как примерно через 9 месяцев именно так и случилось.
30 ноября германцы организовали отпор, столь грозный, что впоследствии общество с большим недоверием и неприязнью оценивало преждевременное восхваление еще незрелых успехов. Аплодисменты сменились упреками. Причина поражения начала расследоваться, и в представлении общества Камбрэ оказалось связанным скорее с последовавшим контрударом германцев и откатом британцев, чем с начальным успехом наступления.
В действительности же теперь лучшее знакомство с обстановкой позволяет прийти к выводу, что черным днем в календаре Англии должно было стать 20, а не 30 ноября. Как ни мрачна и тяжела эта страница истории Мировой войны, она являет собой один из разительнейших примеров, подтверждающих поговорку: «После каждого ненастья все-таки засверкает солнце».
Хотя 20 ноября 1917 года само по себе стало лишь рядом трагических ошибок, все же влияние событий этого дня на судьбы союзников оказалось благотворным, указав и подготовив путь победоносной тактике действий 1918 года. Если же на этот день смотреть с точки зрения исторической перспективы, то он становится одной из главных вех истории военного искусства, предвестником новой эпохи. В итоге мы можем сказать, что хотя веселый перезвон лондонских колоколов в этот день и был ошибкой, все же с точки зрения последующих событий этот день имел основание быть отмеченным радостью.
Напротив, немцы потерпели неудачу, не прислушавшись к предупреждению, и позднее заплатили за это огромную цену — что признают даже их официальные историки. В то время как более дальновидные германские офицеры говорили о необходимости ответа на новые британские методы действий, другие утверждали, что «дальнейшая механизация сражения» будет ослаблять боевые качества войск. Этот пылкий традиционализм породил мысль, что «страх перед танками отражал в большей степени призрачную, нежели реальную опасность». Успех контрнаступления подкрепил аргументы тех, кто не видел необходимости опасаться новых и нетрадиционных методов действий; в результате консервативное мнение возобладало, как это часто случалось в истории войн. Таким образом послевоенным историкам германской армии осталось с горечью констатировать, что это «внешне блестящее немецкое наступательное сражение стало прологом к огромной трагедии».
11 дней этого сражения являются, пожалуй, наиболее драматическими из всех эпизодов мировой войны. Как ни сенсационно развивались события в эти дни, резко переходя от успеха к поражению, действительной и правдивой истории «Камбрэ» все еще нет.
Во-первых, громадное значение представляет вопрос о корнях этого сражения, так как им открылся новый цикл в истории военного искусства. Первоначальные корни этого сражения надо искать примерно на два года раньше, а более близкие — примерно за 4 месяца до Камбрэ.
Руководящей мыслью тех, кто лелеял танк в его младенческие годы, было бросить новую машину в бой внезапно и ввести ее в дело в больших количествах. Мысль эта, как мы уже видели, не только была поставлена, но и подробно разработана еще в феврале 1916 года — за семь месяцев до того, как горсточка танков была брошена в бой на Сомме, причем брошена в таких условиях, которые противоречили всем основным инструкциям и положениям использования танков. К счастью, в 1917 году штаб британского Танкового корпуса во Франции (не в пример главной квартире, этот штаб даже не видел меморандума, разработанного Суинтоном в 1916 году) на опыте пришел к таким же выводам. При этом вечный, но, к сожалению, так часто недооцениваемый принцип внезапности прочно засел в умах работников этого штаба. Таким образом в первые же дни «Третьего Ипра» — наступления у Пашендаля — инстинкт сразу подсказал им всю бесполезность применения здесь танков. В итоге быстро родился новый проект.
Один из офицеров Генерального штаба, полковник Фуллер, разработал 3 августа 1917 года план большого рейда танков на более подходящем участке фронта. Во введении к этому плану читаем следующие знаменательные по своему предвидению строки:
«С танковой точки зрения Третью битву у Ипра можно считать гиблым делом. Продолжать применять в данной обстановке танки — это значит не только бесполезно терять хорошие машины и лучшие экипажи, но и возбуждать из-за постоянных поражений недоверие пехоты к танкам и недоверие экипажей к возможностям танков, морально разлагая и тех, и других. С пехотной точки зрения Третью битву у Ипра надо считать ненормальным, больным наступлением. Продолжать его возможно лишь ценою колоссальных потерь ради не стоящих этого успехов».
Затем шло новое предложение:
«С целью восстановить престиж британцев и нанести Германии до наступления зимы удар, обладающий шумным эффектом, предлагается немедленно начать подготовку к захвату Сен-Кантена».
Далее указывалось, что предлагаемая операция в стратегическом отношении разумна как подготовительный шаг к наступлению на Ле-Като, а затем к Валансьену в 1918 году.
При обсуждении этого проекта было выдвинуто возражение, что для этого требуется комбинированная операция британцев и французов. Это уже усложняло операцию, лишало ее необходимой простоты и могло поставить под вопрос слаженность подготовки и четкость работы, которые были необходимы, чтобы удалась новая, применяемая здесь впервые тактика действий.
Поэтому 4 августа был набросан другой проект танкового рейда к югу от Камбрэ. Слово «рейд» необходимо особо отметить, ибо, как вначале было задумано, целью операции являлось «уничтожить живую силу и орудия противника, деморализовать и дезорганизовать его, но не овладеть местностью». А в подготовительных заметках устанавливалось:
«Продолжительность рейда должна быть небольшой — 8-12 часов, чтобы противник для организации контратак не мог сосредоточить значительные силы или вовсе не успел бы этого сделать».
Если бы так и поступили, то едва ли нам пришлось бы оплакивать 30 ноября.
«Вся операция может быть подытожена как короткий удар и отступление. Такие глубокие рейды не только будут уничтожать боевую силу противника, но и подорвут его инициативу, мешая ему организовать крупные сражения, что весьма полезно для любой крупной операции, которая в это время сможет нами подготавливаться».
Для этого рейда намечались три танковые бригады двухбатальонного состава каждая и «одна или лучше две пехотные или кавалерийские дивизии» с усиленной артиллерией.
Рейд должен был вестись на фронте в 8 км. Целью его, как предлагал Фуллер, было «пройти по исходящему углу, образованному Л’Эско — Сен-Кантеном — каналом между Рибекуром — Крэвкером — Бантэ». Рейдирующие силы разделялись на три группы; главная из них должна была очистить местность в этом мешке, образуемом каналом, а две меньшие, ведя наступление на флангах, должны были прикрывать действия главной группы.
«Основное во всей операции — внезапность и быстрота движения. Через три часа после „X“ часа должно начаться отступление. Танки и авиация в это время должны будут действовать, как действует арьергард, прикрывая спешенную конницу, когда она отступает с захваченными пленными».
Предложенный участок операции приходился в районе действий 3-й армии генерала сэра Джулиана Бинга. 5 августа подробный проект был ему передан для осведомления одним из командиров бригад танкового корпуса. Бинг охотно пошел навстречу этому проекту, но склонялся к расширению его до настоящего прорыва, чтобы овладеть Камбрэ. На следующий день он отправился в главный штаб, увиделся с Хейгом и предложил осуществить внезапную танковую атаку Камбрэ, перенеся ее на сентябрь. Главнокомандующий отнесся к этому благосклонно, но его начальник штаба, генерал Киггель, резко возражал на том основании, что армия не сможет одержать решающий успех одновременно в двух местах, поэтому лучше сосредоточить все до последнего человека в секторе Ипра. Кстати, Киггель ни разу за всю войну не удосужился даже побывать в этом секторе, и суждения его были совершенно беспочвенны.
