Алан Гринспен, выступавший перед конгрессом США в 1999 году, заявил, что Федеральная резервная система не должна пытаться подменить собой «сотни информированных инвесторов». «…Лопание пузыря редко бывает приятным делом, последствия не обязательно будут разрушительными для экономики... Журналисты отмечали, что это заявление отличается по тону от того, что Гринспен говорил 30 месяцев назад, когда он употребил фразу «иррациональное возбуждение». «Действительно, я пришел к выводу, что мы никогда не сможем диагностировать иррациональное возбуждение с полной уверенностью до коллапса, еще в меньшей степени мы способны действовать по этому поводу» [Источник утерян].
Под бездействие властей в конце 1990-х подтягивается своя теоретическая база. Как пишет Бреннер, «хотя осенью 1998 года у Гринспена не было особой возможности сделать что-то иное, нежели оказать поддержку фондовому рынку, это отнюдь не означает, что на этом перепутье он был не готов действовать, чтобы поддержать стоимость акций. Это было далеко не так: он видел мало причин оспаривать логику взрывного роста фондового рынка. На самом деле еще с прошлой весны Гринспен публично провозглашал наступление эры «Новой экономики», в которой рост фондового рынка не только оправдывался, но и подавался как имманентный и необходимый фактор.
В свой речи перед Конгрессом он объяснял, что фундаментальной причиной возрастающего динамизма экономики и подавления инфляции является новая фаза роста производительности, которая вызвала бурный рост инвестиций с 1993 года, особенно в высокотехнологичных отраслях. Растущая производительность вызывает экспансию путем механизма, который Гринспен назвал virtuous cycle (замкнутый круг наоборот. – Е.Ч.). Ожидания ускоряющегося роста производительности, связанные с технологическими прорывами, достигнутыми компаниями «новой экономики», оправдывают ожидания экстраординарного роста прибыли, простирающегося в далекое будущее… что приведет к еще большему росту курса акций» [Brenner 2002, р. 176–177].
Если уж мы дискутируем о том, насколько диагносцируемо надувание пузыря в режиме реального времени, то позвольте привести и высказывание Пола Волкера, знаменитого главы ФРС в 1979–1987 годах, победившего двузначную инфляцию. «Он (Волкер. – Е.Ч.) слишком уважал свой бывший офис и был слишком джентльменом, чтобы говорить прямо, но все же 14 мая 1999 года (то есть до сдувания пузыря. – Е.Ч.), он сделал следующий комментарий: “Судьба мировой экономики теперь полностью зависит от фондового рынка, рост которого зависит от полусотни акций, половина из которых никогда не показывали прибыли”. С присущей ему скромностью Волкер, по сути, заметил, что пузырь был в полном расцвете. Хвост вилял собакой. Фондовый рынок оценивался в 180% мирового ВВП, на 100% выше, чем в 1929 году, когда этот показатель составлял 85%»[170] [Fleckenstein, Sheehan 2008, р. 67–68]. Кстати, примечателен разговор, который состоялся между Волкером и Гринспеном еще в 1995 году. Волкер тогда спросил Гринспена: «Что стало с М1?» (имеется в виду денежный агрегат. – Е.Ч.). На что Гринспен ответил: «Когда-то так называлась хорошая винтовка» [Napier 2007, р. 251].
Трудно оценить, до какой степени Алан Гринспен верил в наступление «новой эры», но понятно, что он побоялся сдувать пузырь. В своих мемуарах Гринспен цитирует Уильяма Макчесни, легендарного главу Федеральной резервной системы в 1950–1960-х годах, который утверждал, что роль ФРС состоит в том, чтобы приказать «унести чашу с пуншем, когда вечеринка только начинается», но сам Гринспен «чашу с пуншем» не унес. Он недвусмысленно пишет о том, что проводимая им политика была единственно возможной в бытность президента Джорджа Буша-младшего – на сдувание пузыря тот бы не пошел.
Как сформулировал Ричард Расселл (Richard Russell)[171] еще в сентябре 1999 года: «…ясно, что власти не хотят, чтобы рыночные силы проявили себя, а точнее сказать, они сделают все, чтобы предотвратить это… Федеральная резервная система нацелена на то, чтобы бороться с медведями всеми своими силами… и в результате такой борьбы в конце концов медвежий рынок будет простираться дальше, чем можно было бы ожидать в противном случае» [Цит. по Mahar 2004, р. 316]. Так и случилось. Вспоминается Гелбрейт: «Пузырь проткнуть легко. Но проткнуть его иголкой так, чтобы он сдулся медленно – очень тонкое дело» [Galbraith 1975, р. 52].
Мы логически подошли к тому, чтобы определить, чем же опасны финансовые пузыри, особенно макроэкономического характера. Во-первых, они серьезно влияют на реальный сектор, способствуют возникновению перегрева в реальной экономике в период бума. Это выливается в перекосы (отраслевые дисбалансы) в развитии реального сектора, что неизбежно ведет к потере благосостояния в долгосрочной перспективе (пример: «закопанные инвестиции»). Таким примером является избыточное инвестирование в трансатлантические оптико-волоконные сети, в результате чего на момент окончания бума необходимая мощность была превышена в 10 раз. Стоимость передачи данных по Интернету между Америкой и Евразией резко удешевилась, что способствовало развитию аутсорсинга таких услуг, как колл-центры и проч. в Индии, но большая часть инвестиций не оправдала себя. Деньги были закопаны в прямом и переносном смысле. Компания WorldCom – основной игрок на этом поле – разорилась. Ее инвестиции в кабель были проданы примерно за десятую долю от того, что вложено.
Негативные последствия пузырей состоят и в том, что реальная экономика в период краха пузыря сжимается еще больше, чем в случае отсутствия пузыря, и происходит это из-за дестабилизации финансового сектора (удорожание кредита, кризис ликвидности, доминирование негативных ожиданий). Как мы видели, разброс оценок переоценки акций в США в августе 1929 года различными учеными-экономистами варьирует от 0 до 50%, тогда как падение фондового рынка в 1929–1932 годах составило 89% от пиковой стоимости акций. Развитие ситуации шло по принципу самораскручивающейся спирали: первоначальное, относительно небольшое, падение акций вызвало сокращение реального производства, а это, в свою очередь, – дальнейшее падение акций, и т. д. Депрессия была преодолена только с началом Второй мировой войны.
Наконец, сжатие пузыря ведет к массовым банкротствам компаний реального сектора, банков, брокеров, инвесторов и спекулянтов, как быков, так и медведей. Как подмечает Фабер, «лишь немногие выходят из спекулятивной мании без убытков. Медведи обычно легко ранены, поскольку они показывали худшие результаты, пока рынок шел вверх, или погорели на том, что слишком рано открыли короткие позиции, тогда как быки просто уничтожены, поскольку они слишком долго оставались оптимистами, слишком долго» [Faber 2008, р. 159]. Накопления теряют не только сами спекулянты, но и незащищенные слои населения, не принимавшие никакого участия в истерии (например, вкладчики пенсионных фондов).
* * *
Надеюсь, что моя книга поможет читателю научиться распознавать пузыри. Как мы видели, сделать это не так-то просто, особенно загодя, находясь внутри пузыря. Ведь дыма без огня не бывает. «Так же, как мы точно не знаем, почему происходят крахи, мы до сих пор не имеем четкого представления о причинах возникновения бумов. Но мы знаем, что они никогда не возникают на пустом месте. Кегельбаны были одним из самых популярных увлечений американцев в 1950-х годах. Биотехнологические компании действительно революционизировали фармацевтическую промышленность. Интернет оказался преобразующей общество технологией. Проблема в том, что бумы, начинаясь с логичных попыток заработать на мощных деловых тенденциях, вскоре превращаются в нечто иное.
Предательская сущность бума состоит в том, что чем дольше он длится, тем больше видоизменяется. В частности, никому не известно, когда бум закончится (так же как никто, даже в ретроспективе, не сможет точно сказать, когда он начался)» [Шуровьески 2007, с. 241].
Мы говорили о том, как трудно идентифицировать наличие пузыря, находясь внутри него. Так же, как сложно было понять, находясь не в космосе, что Земля не плоская и не стоит на трех китах, а вращается вокруг Солнца. Заметим мимоходом, что социальные последствия для тех, кто утверждал, что Земля круглая, и для тех, кто кричал, что на рынке интернет-акций – пузырь, были примерно одинаковы. И еще труднее понять, когда и где пузырь надуется в следующий раз.
Заканчивая писать эту книгу, я сижу и думаю, что же нам с вами делать. Возвращаясь к теме недвижимости, о моих трепыханиях в отношении которой я писала во введении, могу сказать, что практически все убеждены, что она упадет, и сильно. Но вот вопрос: вырастет ли она снова? Одни считают, что да. Можно купить квартиру в Москве, дождаться пика следующего сырьевого цикла (цены на нефть в 200 долларов) и продать ее, увеличив капитал раза в три. Другие говорят, что следующего пика у «нефтянки» не будет, ибо Обама быстро развернет альтернативные технологии, развитие которых тормозил Буш, заинтересованный в росте цен на нефть в качестве акционера «Шеврона». К тому же Европа, которая, как выражаются ее представители, устала от российского газового «шантажа», начнет разворачивать строительство альтернативных источников в Северной Африке («Лучше мы будем Северную Африку развивать, чем помогать России»). На это возражают, что развернуть альтернативные источники не так-то просто, использование альтернативной энергии в промышленных масштабах сильно затруднено, а о электромобилях речь пока вообще не идет. Так ждет ли Россию следующий бум?
