То, что не возникло устойчивых русских государств с разным политическим строем, никакая не «историческая неизбежность». Это историческая случайность. Такие государства уже начали возникать: государство братьев Меркуловых в Приморье, Крым барона Врангеля. Очень не случайно НРА возилась с государством Меркуловых полтора года, не в одних расстояниях тут дело.
В случае с Крымом ни о каких «сибирских расстояниях» тем более речь не идет. Тут очевидно: когда на каких-то разных территориях устанавливается и долго существует разный строй, ситуация постепенно стабилизируется. Привыкают все. Приспосабливаются. Не случайно же летом 1920 года на Перекопе и под Каховкой появились совершенно нетипичные для Гражданской войны укрепленные районы. Разделительная линия между белыми и красными начала стабилизироваться, уплотняться.
«Остров Крым» оказался слишком маленьким, ему не хватило сил противостоять громадной Красной России. Как говорил барон Врангель, «одна губерния не выстоит против 48». А если бы возник другой «Остров Крым» в масштабах Сибири и Юга? В 1919 году это становилось совершенно реально. Вот так: весной 1919 года белые Юга не приняли «московскую директиву». Они решили пробиваться к Москве по плану Врангеля и идти на соединение с Колчаком.
Два варианта. По первому — Врангель до Москвы не дошел: сил не хватило, потому что белые остались «непредрешенцами».
По второму — Врангель Москву взял, но не удержал. Красные окрепли в Вятской губернии и в Петрограде, двинули войска… К весне 1920 года врангелевцы ушли из Москвы, чтобы никогда не возвращаться.
Но за это время белый Юг соединился с белой же Сибирью. К 1920 году это государство окрепло. Стало очевидно, что ждать нечего, можно потерять все, надо как-то налаживать жизнь на доставшейся белым части России.
Федеративная Республика Россия
Не имеет смысла проводить точную линию, где прошли бы границы Советской России и Федеративной Республики Россия. Мысленно отдадим красным все, кроме Урала и Сибири, Северного Казахстана, до Поволжья, Калмыкии и Северного Кавказа. А вдоль Черного моря — только узкая полоска побережья да Крым. Пусть будет так. Пусть бытие Федеративной Республики Россия не мешает красным владеть черноземами Южной Руси.
Допустим даже полное завоевание красными и всего Юга, и Крыма. Пусть забирают. Пусть в этой виртуальности белые земли начинаются только за Волгой, и даже за рекой Урал. В русской Азии.
К чему привело бы сосуществование двух таких государств? Полагаю, примерно к тому же, к чему привело сосуществование ФРГ и ГДР. Потому что, независимо ни от чего другого, сказался бы политический строй.
Да, ФРР пришлось бы «разбираться» и с фон Унгерном, и с забайкальскими казаками, и с бесчисленными крестьянскими армиями и республиками. Да, было бы много проблем и много пролитой человеческой крови. Да, пришлось бы решать вопросы с южными границами — с Семиречьем, с Казахстаном, с Советским Туркестаном… Вплоть до ханств Средней Азии и Закаспийского правительства.
Может быть, Закаспийское правительство и Советский Туркестан остались бы самостоятельными государствами на неограниченное время. Может быть, Советский Туркестан с помощью Советской России сожрал бы Закаспийское правительство.
Может быть, рейд конницы атаманов Белова и Синельникова, бравый поход Каппеля на Советский Туркестан привели бы к краху красных. И тогда Закаспийское правительство вошло бы в состав ФРР. Спорить и рассуждать я об этом не хочу, потому что тут существует огромное количество вариантов и их невозможно просчитать. Да и не нужно, потому что это не главное.
Да, окончательно замирилась бы ФРР только через несколько лет. Да, пришлось бы долго подниматься после разорения и невероятного напряжения.
Но свободное крестьянство давало бы много хлеба и продуктов. Коммунисты перекроют с запада Транссибирскую магистраль? Можно вывозить хлеб через Владивосток и через незамерзающие китайские порты. И металлы можно вывозить, и пушнину, и готовую продукцию. Потому что работают заводы и фабрики, действует система предпринимательства, растут отрасли производства.
И растут поколения русских людей, никогда не видевших России. Растут свободными, имея полную возможность выбирать по душе работу, образование, веру, политические убеждения.
ФРР была бы очень образованной страной. В России вообще очень характерно сочетание невысокого уровня жизни и высокого уровня образования. Допустим, в европейскую эмиграцию ушли или были выброшены сливки общества. Но эта особенность проявилась и в СССР, и особенно сильно — в русской Маньчжурии. В Китай ушло мало аристократии, да и потомственной интеллигенции во многих поколениях, со связями и богатствами, было мало. Провинциальная русская интеллигенция — крестьянская во втором-третьем поколении. Мещанство с такими же и еще более близкими крестьянскими корнями. Крестьянство, особенно его верхушка.
Через нищую, вечно раздираемую политическими спорами Маньчжурию к тому же катились войны китайских генералов между собой и японцев с китайцами. Но в ней работали русские гимназии, в которых богатые китайцы считали за честь учить детей. Учителя этих гимназий в Харбине принимали участие во всемирно известных раскопках Чжоу-Коу-Дяня (синантропа) под Пекином, переписывались с коллегами в Европе. Выпускались совсем неплохие книги, писались стихи и ставились пьесы. Культурное наследие, оставленное совсем небольшой, на 200 тысяч человек, русской Маньчжурией, и за очень незначительный срок (1920–1945), просто удивительно велико.
А Политехнический институт готовил специалистов на таком уровне, что после войны некоторые его выпускники участвовали в «электронной революции» в США. Микроволновая печь и сложная электроника для самолетов создавались с участием минимум трех русских эмигрантов, выпускников Политехнического института.
Среди ведущих археологов Аргентины есть люди с фамилиями Vasylyeff (Васильев) и Ivanoff (Иванов). Оба — выпускники гимназии в Харбине, вынужденные в 1945 году бежать от Советской Армии куда глаза глядят.
Вероятно, ФРР тоже была бы очень образованной страной.
Перспектива же сосуществования СР и ФРР заставляет задать только один вопрос: когда? Когда и в каких формах ФРР поглотила бы свою красную сестрицу? (А потом еще долго икала и плевалась бы — как ФРГ.)
Глава 3
О жестокости и терроре в Гражданской войне
О жестокости Гражданской войны
Война — не пикник и не школа гуманизма. В любой воюющей армии могут добивать раненых или расстреливать пленных.
В действующей армии расстреливают своих же собственных мародеров, трусов и дезертиров. А это ведь тоже жестоко.
Полковник К. И. Рябцов, командовавший московским гарнизоном в критические дни октября 1917 года, был позже расстрелян белыми за преступную бездеятельность, которая помогла красным захватить город.
Кровавых сцен хватает в любой книге о Гражданской войне. В том числе написанных белыми. Хотя бы, например: «…после короткого боя мы взяли Акимовку, где уничтожили отряд матросов-коммунистов, ехавших эшелоном в Крым»[255].
Кто такие «матросы-коммунисты» и зачем они едут в Крым, мы уже знаем. Но сцена, бесспорно, кровавая. Легкое слово «уничтожили», произнесенное мимоходом, производит тяжелое впечатление.
Еще больше такого рода сцен в книге Венуса. У него подробностей побольше: «Поручик Горбик пристреливал раненых курсантов»[256]. Или: «Расстреляли поручика Кечупрака, в панике сорвавшего с себя погоны»[257].
С. Г. Пушкарев описывает, как 12 июня 1919 года наблюдал необычную картину: «Множество окровавленных трупов в исподнем белье. Многие узнали в них членов железнодорожной «чрезвычайки», не успевших уйти и захваченных белыми прямо в здании вокзала. Зрелище было тягостным и омрачало радость освобождения от гнета ленинской опричнины»[258].
Это — о расстреле очевидных извергов харьковской ЧК, который сохранил жизнь многим, кто бы мог стать их жертвой.
Или вот: «Война шла жестокая, бесчеловечная, с полным забвением всех правовых и моральных принципов. Обе стороны грешили смертным грехом — убийством пленных. Махновцы регулярно убивали всех захваченных в плен офицеров и добровольцев, а мы пускали в расход пленных махновцев.
Я со своими «интеллигентскими нервами» был бы неспособен убить сдавшегося в плен безоружного человека, но видел своими глазами, как наши люди творили это злое и кровавое дело…
А что было делать с пленными? Мы вели «кочевую войну», у нас не было ни опорных пунктов, ни укрепленных лагерей, где мы могли бы содержать пленных. Отпустить их на волю было бы неразумно, ведь они непременно вернулись бы к своему «батьке». Свободу махновцев мы оплачивали бы кровью своих солдат»[259].
