В государстве Комуча расстреливают большевиков — несколько тысяч человек[267]. Расстреливают за то, что они устанавливали страшный террористический режим. Топили или помогали топить людей целыми баржами, пытали и убивали. Это уже похоже на террор: уничтожают людей, которые лично могли быть ни в чем не виноваты. Они «только» поддерживали систему ужаса, а сами в ней не участвовали.
Но даже Комуч ходит рядышком с террором, не переходя его грани.
Потому что террор — это политика устрашения политических или классовых противников. Политика сознательных репрессий против заведомо невинных. Чтобы все видели и боялись.
Так вот: террор в Гражданской войне применяли ТОЛЬКО КРАСНЫЕ И АНАРХИСТЫ.
Красный террор представлял собой государственную политику, нацеленную на истребление определенных слоев населения и запугивание остальных. Красные сознательно уничтожали ведущий слой нации с тем, чтобы на его место поставить низы общества, управляемые ленинцами.
У белых, казаков, «зеленых» и националов таких целей не было.
«Если узко определить террор как убийство безоружных и к уголовным делам непричастных людей ради политического эффекта, то белые террора в этом смысле вообще не практиковали»[268].
Красный террор был фактически частью режима геноцида.
О геноциде
Сейчас многие пытаются уравнять белый и красный террор как нечто принципиально одинаковое и морально равно неприемлемое. Но ведь никто, кроме красных, не проводил политики геноцида.
Иногда единомышленники красных и их потомки пытаются найти какие-то более «мягкие» слова для защиты деяний коммунистов. Например, не «геноцид», а «стратоцид»[269].
Ведь геноцид — очень уж непочтенное, слишком «нехорошее» слово, пятнающее всякую силу, к которой его можно применить.
Геноцид определяется как «истребление расовых и национальных группировок в целях истребления определенных народов и рас»[270]. Чем отличается истребление народа от истребления сословия?
Скажем, чем отличается политика истребления евреев как евреев, от политики истребления помещиков как помещиков? Иногда говорят: имущие классы хотя бы теоретически могли измениться, перестать быть «эксплуататорами». Скажем, помещики могли пойти в рабочие, а интеллигенты — в крестьяне. Это сильная мысль, но ведь тогда и евреи могли бы принять христианство и перестать быть евреями. Армяне могли бы перейти в ислам, и даже негры могли бы сделать операцию по превращению себя в белых. Майкл Джексон ведь сделал — почему остальные не могут?
Во время Гражданской войны (и после нее) только коммунисты:
— запланировали геноцид целых слоев населения;
— считали часть населения России «зоологической средой» (не только ведь казаков, но и «буржуев»);
— проповедовали идею неполноценности общественных классов и сословий;
— делали неравноправными часть населения страны;
— организовывали специальные государственные учреждения для уничтожения этих классов;
— хотели уничтожить часть населения России;
— отбирали и готовили кадры для истребления людей;
— последовательно истребляли тех, кого наметили.
Трудно сказать достоверно, сколько людей погибло в Гражданскую войну от повстанцев, анархистов, петлюровцев, Махно, других атаманов и «батек». Наконец, от рук просто обычных бандитов, не белых и не красных.
Единственная достоверная цифра — 31 тысяча евреев, похороненных после погромов. Религия запрещала евреям оставлять покойников без погребения… Но ведь и эта цифра неполна — наверняка были и те, кого некому было похоронить.
Число же истребленных христиан и мусульман можно оценивать только так: «не меньше нескольких сотен тысяч»[271].
О масштабе и характере жестокости самих белых судить нетрудно: в их государствах велось строгое делопроизводство. За три года своей власти в Крыму белые арестовали 1428 человек, из которых казнен 281[272].
Это примерно в 5000 или в 6000 раз меньше жертв красного террора по всей России.
Сказанное непривычно, странно для многих читателей. Я готов изменить свое собственное мнение. Если меня смогут убедить, я перепишу эту часть книги. Только возражайте, пожалуйста, на содержательном уровне! Махнуть рукой — «все были такими же!» — это не аргумент. Приведите конкретные случаи зверств, совершаемых белыми. В конце концов, войну ведь выиграли красные. В их интересах было документировать любой факт «белогвардейских зверств». Реально же мы слышали в СССР и слышим сегодня море демагогии и обвинений, не подтвержденных ни одним фактом.
Глава 4
Кто выиграл Гражданскую войну?
Странное поведение потомков победителей
Вроде бы очевидно: победили красные. В военном отношении это так и есть, но гражданские войны не выигрывают.
Все так, но простите… Тогда почему же вдруг в 1970-е годы на экраны стали выходить фильмы, так сочувственно, с такой болью трактующие «белую» тему?!
Тот же превосходный «Адъютант его превосходительства»… В нем, конечно, все «правильно»: красные воюют за справедливость, а белые категорически не правы. Да и не мог бы в СССР выйти на экраны фильм, в котором все это было бы иначе.
Но как симпатичны, как привлекательны белые! Это люди долга и чести, образованные и достойные. Как больно сжимается сердце при мысли об их неизбежной гибели!
Или вот сцены из другого фильма, в котором белого офицера «берут» на конспиративной квартире. Он отстреливается до последнего и в конце концов стреляет себе в сердце. Красные «победители» вламываются в сизый от порохового дыма, залитый человеческой кровью коридор, парень сидит на полу, перед простреленной во многих местах дверью. Он держит на ладони ладанку, подаренную любимой девушкой. И опять больно сжимается сердце.
Это — официальные советские фильмы, шедшие в кинотеатрах и по телевизору. А в те же годы начали петь «белогвардейские» песни. В компаниях их пели под гитару. В 1980-е это безобразие про «поручика Голицына» выплескивалось и на эстраду. Конечно же, нет ничего общего у этих песен с подлинными солдатскими песнями Гражданской войны, с песнями эмиграции. Глупо считать наследником белых противного нафабренного шансонье, который тянет, томно закатывая глазки, эдак мерзко:
— Па-аарручик Га-аалицин…
Но ведь пели! Пели и слушали! А вот песни Красной Армии — не пелись. Ни «Сотня юных бойцов из буденновских войск // На разведку в поля поскакала». Ни «По долинам и по взгорьям // Шла дивизия вперед, // Чтобы с бою взять Приморье // Белой армии оплот».
Наше поколение, предпенсионного возраста, еще хотя бы слышало эти песни и знает о них. А те, кто моложе нас хотя бы лет на 10, уже могли и не знать. А «Поручика Голицына» кто не слышал?
В общем, не пелся в компаниях ни советский официоз, ни исторические песни Красной Армии. А вот «белогвардейщина» пелась!
В эти же годы, где-то между 1970-м и 1980-м, произошел очень важный поворот в сознании людей. Стало престижно знать свою родословную, знать историю семьи. Чем занимался, что за человек был прадед. Как выглядела, что любила готовить прабабка. Шла мода на старинные фотографии, на историческую память, на родословные древа и иконы.
Мода — штука не особенно надежная, но есть ведь разница, на что мода. Одно дело — мода на порнографию, а совсем другое — на иконы. Или мода мочиться в заброшенных церквах, или мода ставить свечки Богу.
В эти годы все чаще девушки пели фольклорные песни: и «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», и «Матушка, матушка, что во поле пыльно», и «Где любимый ночует».
А раз в экспедиции запели «Боже, Царя храни». Пели не пацаны — могучие дядьки с бородами, разменявшие не одно «поле». Первый раз спели, пожимали плечами, объясняли самим себе и друг другу: мол, это мы так, мелодия очень красивая… А второй раз спели с чувством, стоя. И глядя друг другу в глаза.
В 1970-е еще тайком, еще только на интеллигентских кухнях начали делиться полузабытым, вчера еще совершенно ненужным: чей дедушка… прадедушка… еще родственник… был в Белой… армии… у Деникина он был… вот где…
А в Уссурийске, показывая мне легендарный паровоз, местный парень-археолог в 1985 году сказал, нажимая на слово «наши»:
— Вон паровоз… В его топке наши спалили этого… Лазо.
Папа парня — инженер на местном заводе. Мама — инструктор в обкоме. Правильная советская биография. Но и он хотел иметь какое-то отношение к Белому движению, пусть присоединяясь к откровенному зверству. Пусть это мы… Это «наши» засунут Лазо живьем в топку.
И дальше — больше, дальше только сильнее. То ходил школьный анекдот про Вовочку-матюгальщика: как он привел на урок истории дедушку.
