Развенчание Сталина как "классика" марксизма - явление прогрессивное для самих общественных наук в СССР. Со времени "Письма Сталина в редакцию журнала "Пролетарская революция" (1931 г.) в СССР фактически перестают существовать общественные науки даже в чисто марксистском аспекте. Каждое новое письмо Сталина объявлялось историческим, речь - эпохальной, а произведение - вершиной наук, пока дело не дошло до того, что философы, экономисты, историки существовали в СССР только по названию, и вся их "научная" продукция сводилась к созданию новой науки - к "цитатологии" из Сталина. В своей первой статье против Сталина газета "Правда" лишь констатировала фактическое положение, когда писала следующее:
"Большой ущерб нанес культ личности в области идеологической работы. Если взять работы по философии, по
326"Вопросы философии", 1956, No 3, передовая.
327Там же, стр. 4.
328Там же, стр. 4. 329Там же, стр. 6. 330Там же, стр. 5.
литической экономии, истории и по другим общественным наукам... то многие из них (точнее было бы сказать: "абсолютно все".- А. А.) представляют набор цитат из произведений Сталина и его восхваления...
Считалось, что развивать, двигать вперед теорию, высказывать что-либо оригинальное и новое может только один человек - Сталин, а все остальные должны популяризовать высказанные им мысли, перелагать данные им формулировки"331 .
Это горькое признание "Правды" не без энтузиазма подхватил журнал "Вопросы истории", который, в свою очередь, писал:
"Создались порочные представления, будто разрабатывать и двигать вперед теорию может только Сталин. Каждое слово, сказанное им, объявлялось научным открытием, вершиной марксизма-ленинизма, непререкаемой истиной... Это способствовало широкому распространению начетничества, догматизма и цитатничества. В науке появились равнодушные и безынициативные люди, не умеющие и не желающие самостоятельно мыслить"332.
Вполне естественно, что в таких условиях не могло быть и речи не только о существовании общественных наук, пусть даже марксистских, но и о малейшем проблеске самостоятельной мысли в области той или иной науки. Если это и случалось иной раз, то люди, так называемые ученые, начинали друг друга бомбардировать цитатами из Сталина, пока сам Сталин не объяснял, какую из своих цитат он считает теперь искомой истиной (вспомним хотя бы дискуссию по философии до войны, дискуссию по языкознанию и политэкономии после войны).
Вот этот, по словам самого же Сталина, "аракчеевский режим в науке" и привел к ликвидации в СССР общественных наук, к полной стагнации теоретической мысли. Журнал "Вопросы истории" сформулировал тот же вывод, но в несколько мягкой форме: "Атмосфера культа личности,- писал журнал,- вела к консерватизму и застою в науке. У нас имеются люди, которые боятся всякого нового слова и не желают расстаться с привычными взглядами"333.
Период с XX съезда (февраль 1956 г.) и до октября 1956 года был периодом переоценки сталинского наследства в общественных науках, литературе и искусстве. Этот период характеризуется явно выраженными противоположными тенденциями: с одной стороны, коллективное руководство старается продолжать курс на десталинизацию, но десталинизацию, контролируемую сверху; с другой,массы, даже партийные массы, научные и творческие кадры, поняв развенчание Сталина, как провозглашение научной и творческой свободы, начинают переходить намеченные сверху "контрольные границы" и критиковать не столько Сталина, сколько сталинскую систему. В Кремле с самого начала {а не после польских и венгерских событий, как принято думать) понимали, что вторая тенденция смертельно опасна для режима, и поэтому Хрущев еще в своем "закрытом докладе" указывал на необходимость осторожного развенчания Сталина в рамках системы. Буквально через неделю после своей первой статьи против Сталина "Правда" выступила со второй статьей (5 апреля 1956 г.). В ней ударение уже делалось на борьбу против "демагогов" и "гнилых элементов", которые "под видом борьбы против культа личности Сталина критикуют линию партии".
С таким же предупреждением выступили журналы "Коммунист" и "Партийная жизнь". Последний писал уже в марте 1956 года:
"На некоторых собраниях имелись случаи демагогических выступлений... было бы политической слепотой не видеть того, что отдельные гнилые элементы под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии, и, по сути дела, перепевают избитые клеветнические измышления зарубежной реакционной пропаганды" 334.
Партийное руководство увидело, что диалог с народом в отношении критики Сталина, даже в области теории,- вещь опасная, что трудно провести какую-то демаркационную линию между Лениным и Сталиным, мЬжду Сталиным и сталинской системой, что трудно, да и невозможно, указать точные страницы и пункты, в которых Сталина можно критиковать, не критикуя идеологии режима. Поэтому Хрущев, особенно в свете кризиса в Восточной Европе, внес "ясность" в дискуссии вокруг Сталина335, заявив, что Сталин был и остается выдающимся "марксистом-ленинцем" и идеалом коммуниста.
После речей Хрущева в канун нового, 1957, года и 8 января в защиту имени Сталина уже перестала быть "модной"
331"Правда", No 88, 28.3.1956.
332"Вопросы истории", 1956, No 3, стр. 4.
333"Вопросы истории", 1956, No 7, стр. 222.
334"Партийная жизнь", 1956, No 6, стр. 20.
335Речь Хрущева. "Правда", 19.1.1957.
критика "ошибок" Сталина в области теории, но это не означает, что такая критика вообще прекратилась и что его ошибки амнистированы.
В связи с этим надо отметить, что Хрущев, конечно, ничего принципиально нового в вышеуказанных речах не говорил, что расходилось бы, как это бессознательно полагают, с политической оценкой, данной Хрущевым Сталину в его "закрытом докладе" от 25 февраля 1956 года.
В самом деле, как начал и окончил свой доклад Хрущев? Вот начало его речи:
"Целью настоящего доклада не является тщательная оценка жизни и деятельности Сталина. О заслугах Сталина при его жизни уже было написано достаточное количество книг, брошюр и работ. Роль Сталина в подготовке и осуществлении Великой Октябрьской Социалистической революции, в гражданской войне и в борьбе за построение социализма в нашей стране известна во всем мире"336.
А вот и конец:
"Однако в прошлом у Сталина несомненно были большие заслуги перед партией, перед рабочим классом и перед международным рабочим движением..."337
Другое дело, конечно, что ни начало, ни конец доклада Хрущева не вязались с тем списком чудовищных преступлений Сталина даже против собственной партии, который он докладывал съезду, но в этом начале и конце уже содержались нынешние оценки Хрущева о Сталине. Но, как выше указывалось, публичная реабилитация имени Сталина Хрущевым не означала в глазах коллективного руководства амнистии так называемых "ошибок" Сталина.
К этим "ошибкам" журнал "Коммунист" вновь вернулся уже в феврале 1957 года, разбирая вопрос о том, были ли правильны постановления ЦК 1946-1948 годов в области литературы и искусства ("ждановщина"). Писатели, художники и композиторы особенно резко критиковали многие из установок этих постановлений как "последствия культа личности" и голого администрирования в области художественного творчества. Разумеется, ЦК не мог согласиться с такой критикой, особенно после польского и венгерского опыта. Но ЦК не мог и полностью настаивать на них даже после этих событий. Слишком уже велико было давление самих писателей, слишком уже ярка была сталинская печать на этих постановлениях. В статье "Коммуниста говорится:
"Ленинские принципы руководства в области литературы и искусства как раз и направлены против какой-либо "опеки", против вмешательства в процесс художественного творчества. Разумеется, последствия культа личности не могли не отразиться на литературе и искусстве. В период, культа личности Сталина были и элементы (!) администрирования, и необоснованной резкой критики, и т. п... Перегибы перегибами, однако основное направление... состояла в осуществлении марксистско-ленинских принципов..."338
Но редакция "Коммуниста" хорошо знает, что труден возврат к ждановщине - сталинщине в литературе... отсюда ряд оговорок и отступлений от названных постановлений. Журнал пишет:
"Но марксизм-ленинизм требует конкретного исторического подхода ко всякому явлению, в том числе и к различным партийным документам, принятым в определенной исторической обстановке. Было бы грубейшим формализмом, начетничеством применять каждую букву этих постановлений к новой обстановке, к новым условиям... некоторые их положения устарели, некоторые нуждаются в уточнениях"339.
К числу неправильных положений журнал относит:
идеализацию Ивана Грозного в постановлении ЦК о фильме "Большая жизнь";
неправильную характеристику чеченцев и ингушей в постановлении ЦК об опере "Великая дружба" Мурадели (все это было связано с известным явлением культа личности - пишет журнал);
