Между тем проходное свидетельство было предъявлено им вологодскому полицейскому управлению 16 июля 1911 г.{6} Причина этого, по всей видимости, заключалась в том, что регулярное сообщение между Котласом и Вологдой продолжалось только «до спада воды — около 1 июля». «На время мелководья приблизительно около 1 июля движение пароходов между Вологдой и Устюгом, — говорится в „Официальном указателе железнодорожных, пароходных и других сообщений“ на 1911 г., — по особому расписанию, а иногда и совсем прекращается до осеннего прибытия воды»{7}.
Тогда же (16 июля)[53] И. В. Джугашвили обратился к губернатору с прошением разрешить ему проживание в Вологде в течение двух месяцев{8}. 19-го такое разрешение было дано, 21-го с ним был ознакомлен И. В. Джугашвили{9}. По приезде в Вологду он остановился в доме Бобровой на Малокозленской улице{10}, получив разрешение остаться в Вологде, в этот же день перебрался в дом Новожилова по Калачной улице (третий полицейский участок), а с 27 августа жил на Мало-Екатерининской улице в доме Беляевой{11}.
24 июля, через неделю после того как И. В. Джугашвили обосновался в Вологде, за ним было установлено наружное наблюдение, в материалах которого он фигурирует под кличкой Кавказец. Наблюдение велось Вологодским губернским жандармским управлением. Однако в его фонде удалось обнаружить только копию «Книги для записи сведений филеров по наружному наблюдению по гр. с-д с 1 января 1910 г.»{12}. Копии материалов наружного наблюдения хранятся в бывшем Партийном архиве Архангельской области{13}, в бывшем Партийном архиве Вологодской области{14} и в ГАРФ, в фонде Петербургского охранного отделения{15}. Причем в последнем случае отмечено: «Подлинные документы из дела МП Особого хранения № 18, 1911 г., л. 1–51, переданы на постоянное хранение в Институт Маркса — Энегельса — Ленина по акту 20 сентября 1936 г.»{16}. Однако в РГАСПИ обнаружить эти подлинники не удалось. Здесь в фонде И. В. Сталина (оп. 4) тоже хранятся только копии этих материалов: дела № 145 (24–26 июля, 1,9,10, 13–18, 22 августа — 3, 5–6 сентября){17} и № 634 (25–27 июля, 1,9,10, 13 августа — 3 и 5, 6 сентября){18}. Кроме того, в нашем распоряжении имеются ежемесячные сводки наружного наблюдения, представлявшиеся Вологодским губернским жандармским управлением в Департамент полиции{19}.
По приезде в Вологду И. В. Джугашвили познакомился с «Рабочей газетой» и сразу направил в ее редакцию письмо:
«В редакцию „Рабочей газеты“ от Кобы (Ивановича). Из № 4 „Рабочей газеты“ узнал, что Вами послано Кобе письмо, ответа на которое требуете от него. Заявляю, что никакого письма от Вас не получал, старые адреса провалены, новых у меня нет, и я лишен возможности переписываться с Вами. О чем Вы могли мне писать? Быть может, не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но работать буду лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет — я в этом уверен — слишком малопроизводительна. Было бы хорошо предварительно побеседовать о плане работы и т. п. с кем-либо из ваших, ну хотя бы из русской части ЦК. Более того, это, по-моему, необходимо, если, конечно, русская часть ЦК функционирует. Словом, я готов — остальное Ваше дело. Может быть, я сузил вопрос и забежал вперед… Тогда повторите Ваше письмо. Жду ответа. Коба. P. S. Вы, конечно, догадались, что я уже свободен…»{20}.
О том, что к этому времени И. В. Джугашвили был известен в партийных кругах за пределами Кавказа и представлял собой авторитетную фигуру, свидетельствует письмо ссыльного Моисея Михайловича Лашевича. Бывший служащий Одесского отделения Лионского кредита, высланный в Вологодскую губернию за принадлежность к Николаевской организации РСДРП, он 17 августа 1911 г. направил письмо из Яренска в Париж. Отмечая усиление влияния меньшевиков среди яренских ссыльных, М. М. Лашевич писал: «Затем один из них списывается с „Кобой“, он сейчас в Вологде, и тот пишет, что „ставить целью работы лаять на ликвидаторов и впередовцев он не может и над такими людьми, которые лают, он только может издеваться“. Сам Коба так пишет. Чего же больше, и они торжествуют»[54]{21}.
Еще 28 мая — 4 июня в Париже состоялось совещание членов ЦК РСДРП, на котором планировалось рассмотреть два вопроса: о созыве Пленума ЦК и о подготовке общепартийной конференции{22}. А поскольку Заграничное Бюро ЦК в вопросе о созыве Пленума заняло отрицательную позицию, совещание, на котором преобладали большевики, приняло решение о недоверии Заграничному бюро ЦК и взяло созыв конференции в свои руки. 1/14 июня было решено организовать Российскую организационную комиссию (РОК){23}. С этой целью в Россию были направлены Б. А. Бреслав, И. Гольденберг-Мешковский, М. Н. Мандельштам-Лядов, Г. К. Орджоникидзе, А. И. Рыков, Д. М. Шварцман{24}.
Имеются сведения, что И. В. Джугашвили планировалось привлечь или в большевистский центр, или в организационный комитет по созыву конференции{25}.
Первоначально конференцию планировалось созвать в конце сентября — начале октября в Кракове{26}. Но осуществить этот замысел не удалось. Немаловажное значение в этом отношении имел арест А. И. Рыкова, при обыске у которого были обнаружены явки{27}. Правда, Г. К. Орджоникидзе и Д. М. Шварцману удалось объехать ряд городов и получить согласие целого ряда партийных организаций на участие в конференции{28}, после чего в сентябре в Баку состоялось заседание РОК{29}.
Видимо, именно летом 1911 г. было решено возложить на И. В. Джугашвили обязанности разъездного агента ЦК РСДРП. Об этом свидетельствует направленная 18 августа в Департамент полиции «агентурная записка» о революционном подполье Тулы, в которой говорилось: «В Вологде в настоящее время проживает отбывающий или уже отбывший срок административной высылки серьезный эсдек, носящий партийный псевдоним „Коба“. Этому „Кобе“ удалось через тульскую публику списаться с заграничным партийным центром, и он в настоящее время получил предложение взять на себя выполнение функций агента ЦК. „Коба“ на предложение согласился и ждет лишь присылки необходимых для путешествия средств»{30}.
Об этом же 23 августа информировал Вологодское ГЖУ секретный сотрудник Пацевич: «Последний, — сообщал он, имея в виду И. В. Джугашвили, — временно поселился в Вологде, так как ему необходимо заручиться явками и выяснить, куда затем ехать»{31}.
Если до этого И. В. Джугашвили оставался в глазах Департамента полиции местным партийным работником и наблюдение за его деятельностью входило в обязанности местных охранных отделений, то возложение на него обязанностей агента ЦК означало вхождение его в состав руководящих работников партии. В связи с этим он автоматически попадал в списки лиц, деятельность которых являлась объектом внимания Департамента полиции.
Уже 20 августа начальник Вологодского ГЖУ полковник М. А. Конисский сообщил в Московское охранное отделение о том, что Коба — это И. В. Джугашвили и что по выезде его будет сопровождать наблюдение{32}.
Понимая, что в Вологде И. В. Джугашвили сделал временную остановку и в любое время снова может перейти на нелегальное положение, М. А. Конисский 21 августа 1911 г. обратился к начальнику Московского охранного отделения П. П. Заварзину с предложением:
«Принимая во внимание, что Джугашвили очень осторожен и вследствие этого наблюдением легко может быть потерян, являлось бы лучшим производство обыска и ареста его ныне же в Вологде, ввиду чего и прошу сообщить, имеются ли в вашем распоряжении такие данные о Джугашвили, которые могли бы быть предъявлены к нему по возбуждению о нем дела, и не имеется ли препятствий с вашей стороны к обыску теперь же у этого лица»{33}.
Логика полковника М. А. Конисского была проста: не дожидаясь, когда И. В. Джугашвили исчезнет, начать против него новую переписку и, используя агентурные данные, на основании «Положения об охране» отправить его в новую административную ссылку. С точки зрения профилактики такой шаг был вполне понятен и оправдан.
Однако Московское охранное отделение 25 августа разрешение на обыск и арест не дало. «Обыск Джугашвили недопустим, — телеграфировал начальник отделения П. П. Заварзин, — в случае отлучки сопровождайте наблюдением, одновременно телеграфируйте мне о времени и направлении поездки»{34}.
