Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Надо ли закрывать глаза на то, что подобный художнический опыт показался привлекательным для некоторой части молодых писателей? Возьмём, к примеру, рассказ А. Кургатникова «На факультете» (Новый мир). Прочитаешь такое – и невольно вспомнишь гоголевского Собакевича, по мнению которого порядочных людей на свете нет. Диву даёшься, как могло «уместиться» в небольшом рассказике столько непорядочных людей. И откуда такая злоба и ненависть к людям? Ни одного настоящего человека, одни сплошные уродливые маски. Отвратительная Камилла Анатольевна, «ненавистная» Моханова, «тихая, милая и неизбывно скучная» Людочка, равнодушный к делам кафедры Олег Алексеевич Бухвалов, нахальный, бездарный студент Сорокин – вот действующие лица этого рассказа.

Вспомним мысль М.А. Шолохова о пагубности самоцельного заострения произведения, когда автора нисколько не волнует, куда направлено такое заострение. Видимо, таким самоцельным заострителям кажется: чем они «критичнее», тем ближе к реальному, тем больше у них шансов быть замеченными, признанными. Какое глубокое заблуждение! Невольно хочется процитировать строки из письма Льва Толстого молодому писателю Ф. Тищенко: «Сейчас вновь перечёл ваш рассказ, и очень внимательно. Вся его первая часть совершенно невозможна. Всё это так неестественно, преувеличенно и выдуманно, что ни одна редакция, по моему мнению, не решится его напечатать. Судья, берущий взятки чаем и виноградом, который он с такой жадностью поедает со своей женой, становой с тесаком на боку… и т. д. неверные и, очевидно, в одном умышленно мрачном свете выставляемые выдуманные персонажи».

И это пишет великий реалист, который в жизни дореволюционной России видел так много безобразного. Есть, есть над чем задуматься тут тем, кто питает ложные иллюзии войти в литературу, прокрадываясь через задворки жизни, с превеликим вниманием заглядывая по пути в выгребные ямы.

Коренные разногласия между писателями разных направлений открыто проявились после смерти Сталина, возникшая немногим позже «оттепель» породила свободу критики прошлого России, без фактов и документов, оболгание царей-реформаторов, Ивана Грозного, Петра I, Александра II. Развернулись острые дебаты по отдельным фактам, в частности встречи писателей с Н.С. Хрущёвым в 1963 году. В писательской среде прогрессировала принципиальная разноголосица. Работая над докладом ко II съезду Союза писателей России, председатель Союза писателей Л. Соболев пришёл к столь неутешительным выводам о положении в Союзе писателей, что решил обратиться в Президиум ЦК КПСС с официальным письмом, в котором рассказал о своих внутренних противоречиях и о противоречиях в современной русской литературе. Он подчеркнул, что в Московской писательской организации по-прежнему существует «известная группа литераторов, не очень многочисленная, но весьма влиятельная в своей среде», которая весьма активно действует против «россиян», особенно во время выборов делегатов на съезд. «То, что до этого обсуждалось и обговаривалось по квартирам и дачам в «литературных салонах», теперь стало обсуждаться открыто, – с горечью писал Л. Соболев. – В Доме Творчества в Переделкине образовался своего рода штаб движения, деятельность которого бросается всем в глаза. Первейшей задачей стала организация московского перевыборного собрания и выбора делегатов на Второй съезд с провалом на них всего руководства СП РСФСР и близко стоящих к нему по своим взглядам московских писателей – подобно тому, как это было разыграно в апреле 1962 г. на выборах нового правления МО… Дело идёт о самом существовании Союза писателей РСФСР… В такого рода борьбе здоровые кадры Союза не сильны. Эта возня живо напоминает давние рапповские времена, когда искусство «организовать собрание», «подготовить выборы», «провести резолюцию» было доведено до совершенства, включительно до тщательного распределения ролей: кому, когда, где и с чем именно говорить. Противопоставить современным мастерам закулисной борьбы мы ничего не можем. У нас нет ни опыта, ни испытанных ораторов, и войско наше рассеяно по всему простору России, его не соберёшь ни в Переделкине, ни в Малеевке для разработки «сценария» съезда, плановой таблицы и раздачи заданий.

Таким образом, мы выходим на ринг без тренера и без разработанной тактики боя. Единственное, чем мы сильны, – это уверенностью в правоте своих суждений о судьбах советской литературы и в том, что суждения эти отвечают ленинскому принципу партийной литературы.

Так строится доклад, и таковы, по-видимому, будут выступления здоровой части Союза» (Прошу одобрения Центрального Комитета: Письмо Л.С. Соболева в Президиум ЦК КПСС // Источник. 1998. № 3. С. 104—105).

Современному читателю печально читать письмо Л. Соболева, в котором он напоминает о «всех штормах, течениях и туманах, сквозь которые прошёл наш корабль»:

«Могу ли я умолчать о них в докладе? Можно ли строить его, обходя те серьёзные явления, какими изобиловали годы существования СП РСФСР? Нужно ли опять и опять говорить о том, о чём мы всё время твердили, и если нужно – то как, с какой мерой беспощадности?

Идеологическая работа сложна и трудна. Она требует точной дозировки упрёков и похвал, точного знания – до каких тканей может доходить скальпель, вскрывающий нарыв, чтобы гной не разлился внезапно по всему организму. Есть и другой способ – припарки. Первый способ, конечно, болезненнее, но второй иногда способствует рассасыванию гноя по здоровым тканям. А мы за эти годы то клали вежливые припарки, то брались за скальпель, не вскрывая, впрочем, нарыв до конца.

Конечно же я вполне понимаю, что и двадцатой доли тех мыслей, какими я хочу поделиться с Центральным Комитетом, с трибуны съезда высказать невозможно. Эти мои – буквально кровоточащие – мысли годятся лишь для такого письма, доклад же может только в известной степени коснуться острых граней, быть может – только скользнуть по ним» (Там же).

Огромный вред принесла литература журнала «Юность», «насаждение в прозе «аксёновщины», такая литература приводит к огромным духовным потерям: к утрате патриотизма, скромности, к снижению нравственного уровня, к этической безнравственности. «Зато такого рода литература прививает дешёвый и безответственный критицизм, скепсис, разрушение авторитетов во всех областях, тяготение к западной цивилизации, свободу половых отношений, напускной цинизм, опасно переходящий в органический» (Там же. С. 106), – писал в письме Л. Соболев, но не в докладе к съезду. (Кстати, напомним записку И.В. Сталина В.П. Ставскому о Л.С. Соболеве: «Тов. Ставский! Обратите внимание на т. Соболева. Он, бесспорно, крупный талант (судя по его книге «Капитальный ремонт»). Он, как видно из его письма, капризен и неровен (не признает «оглобли»). Но эти свойства, по-моему, присущи всем крупным литературным талантам (может быть, за немногими исключениями). Не надо обязывать его написать вторую книгу «Капитального ремонта». Такая обязанность ниоткуда не вытекает. Не надо обязывать его написать о колхозах или Магнитогорске. Нельзя писать о таких вещах по обязанности. Пусть пишет, что хочет и когда хочет. Словом, дайте ему перебеситься. И поберегите его» (Источник. 1998. № 3).

Вредное влияние оказывала на читателей поэзия Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, Ахмадулиной и Окуджавы, некоторые публикации в журнале «Новый мир» и в других журналах.

В итоге парижская газета «Монд» подвела итоги литературной борьбы: «Соболев не получил голосов по трём причинам: он разгромил лучший роман сезона «Звёздный билет», поддерживает юдофобскую газету «Литература и жизнь» и защищает реакционера Кочетова». В сущности, Л. Соболев написал письмо в Президиум ЦК КПСС всё о том же, что началось в начале века, продолжалось в первые годы после Октябрьской революции, в годы борьбы с «космополитизмом», в 60-х же шла открытая борьба между русскими патриотами и либералами-интернационалистами, полностью ориентированными на западную культуру.

Съезды, ссоры, полемика, подсиживания и прочая и прочая продолжались, и часто бывало так, что московских писателей не принимали в Московской писательской организации, а через какое-то время Союз писателей России единогласно принимал их в Союз писателей, Москва ведь была всего лишь частью России. Это вызывало злость и раздражение у руководителей Московской организации. Ну а русские книги выходили.

У каждого писателя был свой круг излюбленных тем; Анатолия Иванова привлекают глубинные социальные процессы, которые происходят в недрах нашего общества.

В своем первом романе «Повитель» (1958) писатель вскрыл корни частнособственнической психологии. Здесь гибнут люди, если они отравлены неизлечимой жаждой накопительства, а советское общество уберегает и спасает от гибели тех, кого эта страшная язва не успела прожечь насквозь. Затем вышли его романы «Тени исчезают в полдень» (1963), «Вечный зов» (1977), сборники рассказов и повестей «Жизнь на грешной земле» (1971), «Вражда» (1980), «Печаль полей» (1983), Собрание сочинений в пяти томах (1979—1981), выходили фильмы по его произведениям. Он был главным редактором журнала «Молодая гвардия», депутатом Верховного Совета, а сейчас на Новодевичьем кладбище во весь рост стоит ему памятник.