Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

У Грибачёва такой человек сам на себя накладывает руки, у Чивилихина такой персонаж (в одном из вариантов повести «Ёлки-моталки») погибает от руки Родиона Гуляева, героя положительного. Ситуация поучительна. Встретились два разных человека, столкнулись две разные морали. Родион убивает в аффекте, безрассудно, нарушая, естественно, человеческие законы. Какой будет приговор – неизвестно, пусть рассудят сами люди. Одни жалеют Гуляева, представшего перед судом, другие – Авксентьевского, ничтожного человека, сожравшего птенцов копалухи из страха голодной смерти. Земля, живой мир имеют свои законы. Авксентьевскому чужды эти законы. Он пожирает птенцов, лишь бы выжить. Ничтожен этот человек, он не нужен земле.

Обычный случай на наших дорогах – застряла машина в непролазной грязи. Разожгли костер, уселись вокруг, каждый со своими думами. И прошло-то несколько часов, а узнали друг о друге больше, чем в обычные, «нормальные» дни, узнали, кто чём живёт. Есть такие положения, когда раскрывается душа человеческая, всё скрытое, тайное становится явным, выходит наружу. Много затаённого высказывают люди у костра. Горечь, обида, тревожная заботливость о будущем слышатся в их словах: что ж останется в лесу, если человек выбьет вальдшнепа? Останутся мыши, расплодятся в невероятном количестве, сожрут хлеба, плоды земли…

Рассказ «Кто умрёт на рассвете» на первый взгляд традиционный – о позорной смерти струсившего человека, бросившего своих товарищей в самую опасную минуту и погибшего от руки одного из них. Но только на первый взгляд. Это только внешняя канва рассказа. А суть в том, что гибнет тот, кто не прикреплён к земле, кто думает только о себе. Внешне он ярок, даже красив, остёр на язык. Наивному деревенскому парню Поздняку он кажется умным, начитанным, бывалым. Но все это внешнее превосходство исчезает, как только над ним нависла опасность потерять жизнь. С этого момента он думает только о спасении своей шкуры любой ценой, даже ценой предательства. А Поздняк совсем другой. Он первый раз в бою. В нём много наивного, но он завоёвывает симпатию сыновней любовью к земле: отрывая себе окопчик, он с любовной задушевностью думает о земле – «ей попить бы». Здесь раскрывается его характер. Он не случайно сюда пришёл – он пришёл защищать мать-Родину. Два человека – два характера, два отношения к земле: один, оторвавшись от земли, погиб как трус и предатель; другой, окопавшись в земле, стойко встретив врага, выжил, поберегла его земля, укрыла от вражеских пуль и снарядных осколков.

Что такое правда жизни, как она отражается в искусстве – этот основной вопрос всегда вставал перед художником. Разное понимание соотношения между правдой жизни и художественной правдой – краеугольный камень всех противоречий и столкновений среди художников разных методов. Реалист Бальзак писал, что «правда природы не может быть и никогда не будет правдой искусства. Гений художника и состоит в умении выбрать естественные обстоятельства и превратить их в элементы литературной жизни». В «Письмах о литературе, театре и искусстве» Бальзак высказывает и такую мысль: «Талант проявляется в описании причин, порождающих факты, в тайных движениях человеческого сердца, которыми историки пренебрегают. Персонажи романа должны высказывать больше разума, чем исторические персонажи. Первые притязают на жизнь, последние – жили. Существование одних не нуждается в доказательстве, как бы ни были причудливы их поступки, тогда как существование других должно опираться на всеобщее признание… Литературная правдивость состоит в выборе фактов и характеров и в таком же их изображении, чтобы каждый, увидев их, счёл правдивым, ибо у каждого своё особое мерило правдивости и каждый должен распознать оттенок своего в общем колорите типа, выведенного романистом» (Бальзак об искусстве. М.; Л., 1941. С. 84).

Чтобы правильно определить сущность того или иного явления, события в неразрывной цепи исторического процесса, писатель должен знать со всех сторон этот предмет, характер, событие, не отбирая только лучшие или только худшие его стороны, – сущность такого отбора одинаково вредна: она искажает его, представляет читателю только с одной его стороны. Такой принцип отбора нарушает закон правдивого, многостороннего отражения действительности.

Широко известны два романа: «Кавалер Золотой Звезды» С. Бабаевского и «От всего сердца» Е. Мальцева. Писались эти книги в то время, когда советские люди, испив горькую чашу страданий во время войны с гитлеровскими полчищами, тосковали по жизни лучезарной, благополучной, мечтали о быстрейшей ликвидации разрухи, о порядке на полях, на фермах. И авторы названных романов старались утолить эту мечту, подсказать пути этим человеческим устремлениям. И всё-таки, хотя жизнь советского человека после войны, в разруху была далеко не лучезарной, не сладкой, она, в сущности, оказалась куда богаче, полнокровнее, чем в этих произведениях. Правда о ней в шолоховском понимании куда больше взволновала бы читателей, помогла бы им осмыслить свою эпоху, самих себя.

Вполне закономерной оказалась борьба с этой, как мы её нынче называем, пресловутой теорией бесконфликтности. Только вот по-разному с ней боролись. Постепенно возникала другая крайность – очернительство, отбор в жизни нашего общества лишь уродливых явлений. Эта крайность ещё более удручающа; персонажи, изображённые в таких произведениях, могут внушить только отвращение к жизни, неверие в правоту и справедливость, бессилие перед трудностями.

Повесть В. Каверина «Школьный спектакль» вызвала резкую критику. М. Синельников в статье «С неверных позиций» (Литературная газета), Д. Гранин в отчётном докладе на собрании ленинградских писателей, два учителя в «Письме в редакцию» журнала «Огонёк» дали ей отрицательную оценку. Однако об этой повести ещё не всё сказано. Вполне возможны и другие оценки этого произведения.

В центре повести – два главных героя: учитель и ученик. В откровенном рассказе учителя и дневниковых записях ученика передаются одни и те же события, но, естественно, с разных позиций, под разным углом зрения. В. Каверин сознательно подчёркивает, что и учитель и ученик откровенны, у них нет повода к извращению фактов. И тот и другой пытаются разобраться в одном и том же событии своей жизни.

Андрей Данилович, заслуженный учитель, много лет преподававший литературу в средней школе, столкнулся с неожиданными для себя трудностями. Он вернулся к преподаванию после длительного перерыва, жизнь за это время ушла вперёд, и он «должен был найти в себе некий душевный рычаг, чтобы на добрых шестьдесят градусов повернуть свой многолетний опыт». Андрей Данилович, приступая к работе «в сложном» классе, исходил из того, что «никакой» «константы» юности, её постоянной величины, не существует… Подростки 30-х годов поразительно не похожи на подростков 60-х годов. «Новаторство» Андрея Даниловича сводилось к тому, что он «потребовал отвечать не по учебнику, поскольку они как-никак не попугаи», потребовал читать стихи наизусть, а о шпаргалках забыть. Двадцать двоек, поставленных за первое же сочинение, вызвали бурю протеста: «Добрых полчаса весь класс гремел крышками парт, свистел, ревел, пел и мяукал. Сбежалась вся школа». После этого Андрей Данилович рассказывает о своих попытках «перекинуть психологический мост между собой и своими учениками», но «они этот мост преспокойно взрывали». Андрей Данилович поставил перед собой задачу – «отучить класс от равнодушия к литературе». Читает им Блока, Есенина, Ахматову. Рассказывает о книжных редкостях, о литературных мистификациях. Наконец класс литературой заинтересовался. О программе, заметим, школьный учитель не упоминает ни полслова. Получается, что всё интересное – помимо программы.

Разумеется, Андрей Данилович высказывает здесь взгляды самого В. Каверина. В статье «Собеседник» (Новый мир. 1969. № 1) В. Каверин рассказывает о том, как к нему пришли «студенты и аспиранты, работающие (по своему почину) над выработкой совершенно новых современных школьных программ». «Они доказали мне, что нынешняя программа в иных случаях соответствует методике и объему знаний начала XIX века, что вместо изучения научного факта как элемента конструкции он изучается как таковой и одновременно как элемент истории науки. Понятие конструкции подменяется понятием инвентаря. Они привели мне десятки примеров должной методики в преподавании литературы, физики, математики. Неверие в умственные силы школьника лежит в самой структуре школьного урока. Здоровые интуитивные представления сначала ломаются, а потом складываются на новой, приблизительной основе».

Такова теоретическая основа повести «Школьный спектакль», таков, так сказать, творческий замысел и побудительные причины, толкнувшие В. Каверина к написанию этой вещи. Вот эта «заданность», видимо, и явилась причиной творческой неудачи писателя.