374
См. Материалы, III, 123.
Положение Тверского комитета. Обзор оснований и отдельные мнения напечатаны были для членов его в Тверской губернской типографии в 1859 г. Один экземпляр имелся у меня, и все ссылки я делаю по этому экземпляру, который ныне находится в Московском Румянцевском музее.
После появления настоящей статьи в № 5 Русской Мысли за 1891 г., в № 9 того же журнала была напечатана А. М. Унковским следующая поправка: «Все письменные работы, – заявляет Унковский, – какие только были в Твери, по делу освобождения крестьян производились мною пополам (курсив подлинника) с бывшим тогда членом Комитета и корчевским уездным предводителем, Алексеем Андриановичем Головачевым. Окончательная редакция была моя, но писали мы двое и обсуждали все вместе. А. А. Головачев из всех наиболее расположенных к делу моих сотоварищей был в полном смысле слова единственным (к. п.) лицом, способным к письменной работе. Притом большую часть письменной работы в то горячее время приходилось производить по ночам, и мне бы одному без Головачева не справиться».
Как известно, такое же лихорадочное нетерпение наблюдалось и в других губерниях (см. главу I).
Один из членов губернского Комитета, депутат Веревкин, возражал картинно: «Не думаю, чтоб благоразумно было тех, коих столько времени водили на помочах, вдруг спустить с оных, оставя без поддержки (?), или не видавших света внезапно подвергнуть солнечному сиянию: одни могут разбить себе носы, а другие навсегда (?) ослепнуть». См. мнение Веревкина, прилож. к полож. Тверского комитета. Что касается существования «патриархальных уз», то помещики должны были испытать резкое разочарование тотчас после объявления воли. См. письма Ю. Ф. Самарина и князя Черкасского в н. с. Лероа-Болье. Гл. III.
Эту постепенность иные из крепостников (как, например, Меншиков) не прочь были растянуть даже на целое столетие. Другие, более великодушные, полагали, что прежде уничтожения крепостного права нужно уменьшить в народе пьянство и его образумить, нужно образовать духовенство, чтобы оно, подобно лютеранскому духовенству, могло действовать на совесть народа (Р. Ст., 1897,11, 237).
Я. И. Ростовцев, как видно из его писем к императору Александру II, придерживался еще в 1858 г. этого взгляда, но впоследствии он убедился в его зловредности.
См. отдельное мнение депутата Веревкина от 25 августа 1859. С. 4.
См. письмо Ростовцева к Александру II. Т. II н. с. Семенова. С. 929. Н. П. Семенов, один из немногих оставшихся в живых членов Редакционной комиссии, человек, которого трудно заподозрить в наклонности к радикализму, не только в то время был противником постепенного освобождения крестьян, но даже и теперь, когда «не в авантаже» радикализм, он продолжает доказывать невозможность «постепенного освобождения» (см. с. 67–73 н. с. Семенова. Т. I). Как известно, за радикальное освобождение крестьян стоял и Катков (см. гл.1). Закону постепенности все подчинено в жизни, бытие и мысль, говорил «Современник». Но постепенность не только во внутреннем развитии, но и во внешнем действии, даже в простом движении бесконечно различных творений, бесконечно разнообразна. И божия коровка движется постепенно, и черепаха ползет постепенно, и птица летит постепенно, и паровоз мчится тоже постепенно. Принятие той или другой постепенности, очевидно, должно вести не только к различным, но и противоречащим взглядам. Божьей коровке полет орла должен казаться делом опасным, чистым безумием (1863. № 3. С. 269).
Назначенный в январе 1857 г. членом секретного Комитета, один из главных деятелей крестьянской реформы Я. И. Ростовцев отказался было от должности ввиду незнакомства с крестьянским бытом и уступил только настоянию Государя. Впоследствии Ростовцев много и прилежно учился, пользуясь даже указаниями Колокола и герценовского сборника Голоса из России.
В заседании 23 марта 1859 г. Я. И. Ростовцев заявил, что по особому разрешению будет пересылаться из III отделения Е. И. В. канцелярии 1 экземпляр Колокола, дабы из него делать полезные заимствования.
Арапетов. Как, неужели заимствовать у Герцена!?
Ростовцев. Что нам за дело до личностей? Кто бы ни сказал полезное, мы должны воспользоваться (см. н. с. Семенова. Т. I. С. 114).
«Мысль о выкупе крестьянских земель, – писал впоследствии М. Н. Катков, – столько раз запрещаемая и преследуемая в литературе, наконец, принята самим правительством; а сколько трудов, предпринятых в пользу этой мысли, остались втуне, и сколько могло бы на каждом шагу не встречаться этих напрасных препятствий!» См. Любимова – «М. Н. Катков». С. 113. К. Д. Кавелин, преподававший цесаревичу Николаю Александровичу русское право, подал в отставку в виду толков, вызванных при дворе его статьею в Современнике.
В записке Левшина находим некоторые подробности об этой знаменитой статье профессора Кавелина. – «Статья, – пишет Левшин, – была вовсе не возмутительная и во многих пунктах близко подходила к смыслу рескриптов; но в ней заранее осуждалось правительство, если оно в окончательном решении некоторых вопросов поступит несогласно с мыслями автора. Преждевременное осуждение это и в выражениях резких было не позволительно; а потому, когда цензор Министерства внутренних дел г. Тройницкий прочел эту статью, то не решился пропустить ее и принес ко мне, как товарищу министра, на разрешение, а я не усомнился отказать в позволении ее напечатать вполне. Статья была без подписи; входить в торг с редактором об исправлении некоторых мест было бы неудобно (!), а потому отказ мой был категорический. Если бы я знал, что статья писана Кавелиным, моим добрым знакомым, человеком рассудительным, умеренным, то я тотчас бы написал ему частным образом два слова: он бы приехал ко мне, и мы в полчаса сделали бы только статью его совершенно позволительною. Вместо того редактор журнала, получив отказ от министра внутренних дел, обратился к председателю цензурного комитета и попечителю университета князю Щербатову, который дал безусловное дозволение напечатать ту статью. Сочинитель книги «Материалы и т. д.» помещает (с. 245, том I) содержание сей статьи, но выпускает те места, которые подвергали статью запрещению. Лишь только она показалась в публике, закоснелые любители крепостного права бросились на нее и начали крики, очень скоро дошедшие до Государя. Впрочем, тут было еще иное побуждение. Кавелин был в числе преподавателей наследника престола, определенный к этой должности по рекомендации тайного советника Титова, назначенного по настоянию императрицы главным воспитателем будущего царя вопреки военной партии, которая и искала свергнуть и Титова и всех рекомендованных им наставников. Случай этот был самый удобный, и интрига вполне удалась. Государь, придя в Совет министров, показал им эту статью и, с гневом объявив князю Горчакову, что Кавелин рекомендован Титовым, обратился к Ланскому с приказанием узнать, кто пропустил эту статью. Возвратясь из Совета, Ланской тотчас прислал книжку «Современника» при записке. Я все передал Тройницкому, и дело тотчас объяснилось, вследствие чего министр послал к Государю оправдательный доклад, на котором последовало Высочайшее повеление: передать дело шефу жандармов для дальнейших разысканий. Через несколько дней публика узнала, что князю Щербатову объявлен Высочайший выговор; Титов, Кавелин и другие преподаватели получили увольнение от своих мест, а воспитание наследника опять перешло в руки военных надзирателей» (с. 540–541).
См. назв. соч. Иванюкова. С. 101.
В начале реформы самые горячие сторонники освобождения крестьян не возражали против выкупа личности или труда крестьян (в замаскированном виде, под видом первой десятины он и прошел). Даже проект, напечатанный в 1858 г. в Колоколе, упоминал о выкупе личности. По этому поводу я получил от А. М. Унковского разъяснения, напечатанные в книге (гл. IV) «А. М. Унковский». Любопытны цены, выставленные одним дворянским комитетом:
Благодаря любезности А. А. Головачева, я имею возможность пополнить эти сведения. Вот что мне пишет г. Головачев, бывший членом Тверского комитета и Редакционной комиссии, вырабатывавший схему работ Комитета, а затем и редакцию его постановлений. В трех пунктах изложена только схема предстоявших работ, а при обсуждении возникло очень много частных вопросов, которые разрешались Комитетом по большинству голосов отдельно. Относительно последнего пункта из происходивших прений выяснилось, что большинство Комитета вполне разделяло взгляд нашей Редакционной комиссии; но что в программе, данной Комитету, не было места для вопроса о выкупе надельной земли и что, таким образом, внести этот вопрос на обсуждение Комитета значило выйти из пределов данной Комитету программы. Поэтому следовало изыскать способ предложить вопрос в такой форме, которая не нарушала бы программы, по крайней мере, с формальной точки зрения. В этих видах вопрос о том, что разуметь под крестьянскою оседлостью, представлял собою выход из затруднения, тем более, что он не вызывал необходимости обсуждения вопроса о выкупе всей надельной земли, подлежавшей отводу крестьянам в пользование, а лишь большей ее части, без которой крестьянское хозяйство было немыслимо. К числу этих земель Редакционная комиссия, соображаясь с местными условиями, считала необходимым отнести усадебную землю, пахотные поля с теми сенокосами, которые находились в полях, и выгонные земли, где таковые находились помимо полевых земель. Редакционная комиссия считала возможным ограничиться только этими землями на том основании, что запольные и пустотные земли в Тверской губернии находились в изобилии, и крестьяне могли таковые иметь по добровольным соглашениям с помещиками, тем более, что наем их мог быть сделан и у других землевладельцев, конкуренция между которыми вполне обеспечила интересы крестьян. Что Редакционная комиссия стояла в этом случае на правильной точке зрения, доказывается и последующим опытом, так как подобные земли и до сих пор в Тверской губернии сдаются в аренду и продаются дешевле последней, т. е. четвертой десятины крестьянского надела. На основании этих соображений на разрешение Комитета и был предложен вопрос: i) признает ли Комитет необходимым под крестьянскою оседлостью разуметь усадебную, полевую и выгонную землю и 2) признает ли Комитет необходимым предоставить крестьянам право на выкуп этой земли. Эти вопросы и были разрешены Комитетом утвердительно большинством голосов 14 против 13. Такое постановление Комитета вызвало значительное неудовольствие со стороны меньшинства, которое обратилось через г. Азанчевского, бывшего впоследствии саратовским вице-губернатором, к министру внутренних дел с доносом, что большинство Тверского комитета нарушило программу занятий и разрешило вопрос о выкупе полевых угодий. Этот донос обратил на себя внимание министерства, и тверской гражданский губернатор уведомил председателя Комитета, что министерство не может допустить подобного нарушения пределов программы, и потому предлагал вопрос о выкупе полевых угодий устранить и строго держаться установленной программы. Ввиду такого категорического решения министерства, большинство членов Комитета не находило возможным продолжать работы Комитета вопреки своим убеждениям. Момент был действительно критический. Настоятельная необходимость прекратить всякие обязательные отношения крестьян к помещикам по возможности скорее представлялась нам настолько ясною, что над этим вопросом мы и не задумывались; а подобное решение вопроса достигалось только выкупом необходимой для крестьянского хозяйства земли. Кроме того, отделить, как того требовала программа, крестьянскую усадебную землю от полевой, требующей по условиям хозяйства Тверской губернии постоянного и значительного удобрения и поэтому составляющих одну нераздельную хозяйственную единицу, и первую предоставить в собственность крестьян, а вторую оставить за помещиков, по нашему глубокому убеждению, было делом немыслимым. С другой стороны, не приводить этих соображений в самом проекте Положения и не доказать его практической возможности, другими словами – замаскировать, так сказать, наше глубокое убеждение перед правительством и, оставаясь в среде Комитета, составить проект Положения в духе утвержденной программы нам казалось не только невозможным, но и недобросовестным поступком, а потому долг чести обязывал нас в этом последнем случае сложить с себя звание членов Комитета. Но судьба великого вопроса, стоявшего перед нами, вопроса, с которым мы связывали всю будущность нашего отечества, подсказала нам выход из затруднения. Как нимало рассчитывали на возможность осуществления наших надежд, в особенности ввиду категорически выраженного и повсеместно оглашенного взгляда правительственных сфер, а также ввиду бюрократических традиций, не допускавших уступок и веривших в свою непогрешимость, мы решились, однако, сделать последнюю попытку и представить правительству наши воззрения на необходимость выкупа полевых крестьянских земель. Для личного же поддержания нашего ходатайства перед членами Главного комитета для представления объяснений на случай каких-либо вопросов, не предусмотренных нами на месте, мы решились избрать комиссию из четырех членов: губернского предводителя дворянства Унковского, члена от правительства Бакунина, новоторжского депутата Каменского и корочевского – Перхурова. Журнал Комитета по этому поводу и вместе представление Министерству внутренних дел были редактированы мною, а потому я могу смело ручаться за точность главных оснований нашего ходатайства, приведенных выше. Вручив наше ходатайство уполномоченным нами членам, мы поручили словесно им передать министру внутренних дел и другим членам Главного комитета, что мы по долгу чести не можем продолжать наших занятий в Комитете, если нам не дозволено будет обсуждать вопрос о выкупе крестьянских полевых и выгонных угодий, а затем приостановили занятия Комитета впредь до возвращения наших уполномоченных. Эта отсрочка продолжалась, сколько могу припомнить, не более двух недель. Наши депутаты возвратились несколько ранее, убедившись в том, что представление наше было принято благосклонно, а вскоре затем получено было уведомление тверского губернатора, что Главный комитет разрешил губернским Комитетам представить по желанию помещиков и проект о выкупе крестьянских наделов, о чем министр внутренних дел и уведомил циркулярно всех начальников губерний. С облегченным сердцем и с новой энергией принялись мы за разработку дальнейших вопросов, и большинство наше усилилось еще одним голосом, так как на место выбывшего осташковского депутата Корбутовского вступил в Комитет Измайлов, присоединившийся к большинству.
