- Тебе не кажется, что этот пастух объявился из времени последнего консула Солдайи? Первобытное место, правда ведь? - сказал Матвей. - И недаром мой шеф раскопал здесь одно из древнейших на земле человеческих поселений. Еще эпохи неолита. Да, эти дикие красоты таят в себе не одну диссертацию.
Мы пролезли под проволоку и пошли к раскопу. Под ногами хрустели керамические черепки. Даже странно было наступать, а вдруг раздавлю что-нибудь ценное для истории. Вот ручка от сосуда, а вот тонкий благородный осколок чернофигурной вазы. Я наклонилась и впилась глазами в землю, просто-таки не могла глаз оторвать от этого неожиданно рассыпанного сказочного богатства.
- Опять кладоискательством занимаешься. Ох, когда же, наконец, я сделаю из тебя человека. Сюда смотри, сюда. Вот где интересно! - Матвей потянул меня за руку. - Ты только подумай, мы в античном городе. Смотри и учись, пока я жив!.. Обратите внимание, товарищи студенты, на широкие, прямые улицы. Античные города были строго спланированы. Вот здесь была площадь, на которой происходили собрания. Наверное, где-то здесь стояли статуи знаменитых граждан. (Ты знаешь, кстати, что статуи были раскрашены под натуру?) А вот здесь найден знаменитый храм, только мы туда не попадем. Видишь, все сейчас заперто. Здесь нашли уникальные росписи. Ведь осталось очень мало образцов античной живописи. Буквально единицы. Поэтому эта находка имеет мировое значение. А вот видишь колонны, роскошные, царственные мраморные колонны. Это ворота из города.
Сейчас мы с вами, товарищи студенты, покидаем город живых и входим в город мертвых, в так называемый Некрополь. Ты видишь, здесь тоже строго спланированные улицы, только уже. А это идут склепы. У каждого покойника, можно сказать, однокомнатная квартира. Вот это выложено черепицей, этот человек был победней, а вот этот склеп выложен камнем. А если нам еще и поскрести камень, - тут Матвей вынул перочинный нож и чуть-чуть поскреб камень, - да, точно, здесь видны остатки извести, значит, была роспись. Потому что древние строили всухую, то есть без раствора (надеюсь, ты это хоть знаешь, а то двойку поставлю). Ведь все постройки, раскопанные Шлиманом, тоже безрастворные.
Видишь, какой просторный склеп. Наверняка, здесь был похоронен знатный горожанин. Лежали, должно быть, терракотовые статуэтки, сосуды, украшения...
В эти минуты я действительно чувствовала себя ученицей Матвея. Нисколько не обижалась на его иронию. Просто у него такая привычка говорить. Без этой привычки он не был бы Матвеем. Господи, как он все знает, понимает, чувствует. Никогда, ни с кем так не бывает интересно, так замечательно. Но только как безумно быстро бежит время. Уже заходит солнце. Скоро пора домой.
Мы пролезли обратно под проволоку и пошли вверх по хорошо утрамбованной тропке. В диком хаосе валялись гигантские камни. Но камни эти были ровные, обтесанные рукой человека, как будто какой-то злой великан шутя разбросал человеческие дома. На некоторых камнях были даже выбиты надписи.
Мы поднялись на холм.
Солнце село и уже не слепило глаза. Можно было смотреть и на небо и на горы.
Вдруг Матвей резко схватил меня за локоть:
- Смотри-ка, какой дьявольский профиль! Я вообще-то не любитель отыскивать в горах профиль Пушкина или ус Лермонтова, но тут, черт подери, настоящий Мефистофель!
Я оглянулась. У меня задрожали ноги. Это был профиль Мефистофеля, со змеиной улыбкой, с ведьминским носом и вздернутой бровью. Это был Мефистофель, и другого такого быть не могло, хоть обойди весь мир вдоль и поперек!
Да что же это? Разве может так быть? Да нет, так не бывает! Я же только готовилась, готовилась искать годы, ходить, копать, читать, посвятить жизнь... А тут - раз! Поехала с парнем на прогулку - раз-два! Да нет, ерунда какая-то. Так не бывает! Не бывает!
Я зажмурила глаза. Я боялась смотреть. Но дело-то в том, что смотреть и не надо было. Как будто бы этот профиль вырезали в моем мозгу каленым железом. Он светился красной огненной линией, он горел электрическим накалом. Мефистофель... Незачем ездить в Грецию, или плыть не знаю куда, на Новую Гвинею, или лазить к черту на рога, на Анды, - второго такого Мефистофеля нигде в мире не найдешь.
Даже не надо ходить по Крыму, как я собиралась пройти все Крымское побережье и осмотреть каждую гору. Она сама пришла ко мне, эта гора, сама пришла ко мне. А вернее, мне ее подарил Матвей.
И что же? Вот сейчас подойдем, так это, между прочим?
Ты не хочешь пройтись вот до той горы, до Мефистофеля, взглянуть, не осталось ли там следов погибшей цивилизации? О господи! Ну что же это? Разве так открывают Америку, раскапывают Трою, разве так добираются до Кон-Тики? Сели в автобус, рука в руке. "Хочешь шоколадку?" Да разве так бывает!
И мне показалось, что я закричала как сумасшедшая. Но оказалось, что я засипела, как будто у меня ангина.
- Матвей, послушай, это же Мефистофель.
- Лучшего не придумаешь. Можно подумать, что старик Вольфганг увидел его здесь во время летнего отпуска.
- На карте, ты помнишь...
- Ах, ты о таинственной карте "Острова сокровищ". Не иначе как тут закопан клад. Только прежде чем рыть, надо оросить святой водой и наложить крест. Как там на карте? "Врата ада" или "Врата дьявола", да еще, кажется, там "Чертовы ущелья" или "когти". Татка, ты хоть и несмышленыш у меня, но у тебя же вкус природный. Неужели ты не слышишь, каким от всего этого пахнет дешевым декадансом? А ведь нюх у тебя как у гончей, так что для тебя это должно не пахнуть, а во-онять! Какой-нибудь неудачливый поэтишка начала века придумал всю эту чепуху. Вообще начало нашего века я бы вычеркнул из истории искусства. Татка! Ну для того ли мы приехали, чтоб болтать об этой ерунде? Посмотри, красота-то какая!
Я видела, что Матвей по-прежнему нисколько не верит в карту, и не стала больше говорить об этом.
Уже стемнело. Подул ветер. Где-то рядом с обрывом заухала сова. Совсем у наших ног проскочил заяц.
- Я знал, что тебе здесь понравится, - сказал Матвей, - поэтому я привез тебя сюда.
А мне было сейчас нехорошо и одиноко. Но я ничего не сказала Матвею.
Стало темно-темно. Только далеко в горах светился огонек фермы.
- Давай разожжем костер! - радостно сказал Матвей.
- Не очень-то здесь найдешь дрова.
- Ну, знаешь, цивилизованный человек не даст пропасть, везде оставляет за собой "культурный" след.
И действительно. В нескольких шагах от нас мы увидели что-то вроде свалки и там сломанные деревянные ящики. Матвей захватил один.
- Только надо подальше от травы, - сказала я.
Мы остановились на маленькой круглой сухой полянке. Матвей разжег костер. Я стояла рядом.
Земля высохла, казалось, до самого центра. Я топала ногами, и она гудела и звенела, как будто бы это была не земля, а какай-то древний сплав. Матвей сидел у костра, смотрел молча и улыбался. Я, раскинув руки, ловила ветер. Вот он какой, горячий-горячий и полный горького и одуряюще волнующего запаха полыни... Я видела, как бежал ветер по степи, мягко наклоняя пушистый ковыль, застревая в жестких полынных кустах и забирая с собой их запах, касался легко земли, прихватив также ванильный запах пыли.
Над степью стоял непрекращающийся механический стрекот цикад, слышны были трели непонятно как выживших в такой сухости лягушек. Над обрывом продолжала ухать сова. Сухая трава шелестела от ночных бесконечных передвижений. Время от времени раздавался жалобный писк то ли зайца, то ли пойманной птицы. Вся степь двигалась во тьме, шуршала, пищала, взвизгивала, ухала.
Я все еще стояла на ветру и вдруг, не знаю как уж это на меня нашло, но только я совершенно точно почувствовала, что это все так было всегда и я была всегда и буду всегда.
И мне показалось, что я стою на перепутье дорог, только дороги эти не из разных городов или поселков, а из разных времен. А я стою посередине, как будто в узле этих дорог. И я вижу мелькнувшие тени своих друзей Умника, Головастика и Радиста. Я вижу бегущего мальчика с разбитой вазы, маминых друзей, погибших в войну, я вижу того парня с мраморной плиты, в кепке набекрень...
Я не могу, никак не могу примириться с тем, что все они умерли, что от них ничего не осталось. Но это и не так. Бегущий мальчик остался на вазе, и человечки мои остались. А люди, которые погибли в войну, разве от них ничего не осталось? Вот если бы у меня был брат, который погиб на фронте, а я бы знала, что он совершил что-то геройское, но оно забылось, я бы перевернула все на свете, но только узнала бы точно, какой подвиг он совершил, и потом рассказала бы всем, всем людям на свете.
Ужасно, что люди умирают, так пусть хоть дела их не умирают. Вот почему я хочу открыть тайну фигурок. Может, где-то рядом с нами навеки похоронено великое и прекрасное, а люди никогда об этом не узнают...
Теперь Матвей увидел, что со мной что-то происходит. Я ничего говорить не стала, все равно не смогла бы ничего объяснить. Он встал с земли, подошел и притянул меня к себе.
