Анонимный разврат в чужих домах тешил тело, но самолюбие Екатерины оставалось неудовлетворенным. Можно как угодно оценивать ее нравственность, но то, что ей не хотелось вести двойную жизнь, — это очевидно. Первой внятной попыткой узаконить в глазах двора свое поведение и, главное, свое право на такое поведение были отношения с братьями Чернышевыми. Старший из братьев, красавец флигель-адъютант граф Андрей, был любимцем Петра, и тот, забывая даже о формальных приличиях, толкал жену в объятия своего придворного. Кончилось все тем, что Андрей был застигнут камергером Девьером на пороге спальни Екатерины, где, надо полагать, оказался не впервые.
Императрица Елизавета, узнав об этом, пришла в бешенство. По ее задумке, Петр и Екатерина должны были неустанно трудиться, чтобы обеспечить престолу наследника, — ради этого, в сущности, был устроен их брак. Для Екатерины даже разработали специальные инструкции, дабы ее поведение было как можно более завлекательно для супруга и они почаще оказывались в общей постели. Но великая княгиня действовала с точностью до наоборот. А в результате пострадал попавший под горячую руку императрицы Андрей Чернышев; он и с ним два его брата были арестованы и сосланы в Сибирь.
Через несколько лет все трое были возвращены ко двору, а младший брат Андрея — Захар даже повторил путь брата и ненадолго стал любовником Екатерины. Произошло это, правда, уже тогда, когда Елизавета в корне изменила свой взгляд на внебрачные связи великой княгини. После свадьбы великокняжеской четы минуло семь лет, а вопрос престолонаследия так и не решился. Брак был бесплоден, и вина за это лежала на Петре. Как сообщал в Версаль французский посланник Шампо, великий князь был «неспособен производить детей, вследствие препятствия, устраняемого у восточных народов посредством обрезания». Не вдаваясь в анатомические подробности, скажем, что Петр был вполне (и более чем!) дееспособен как мужчина, но зачать ребенка ему было не дано. Помочь могла несложная операция, но прежде, чем Елизавета об этом узнала, прошло несколько лет. За это время в голове императрицы созрел и стал претворяться в жизнь план рождения ребенка Екатериной от… Впрочем, даже не важно от кого. Главное, чтобы отцом его считался Петр.
В 1752 году в жизнь Екатерины вошел двадцатишестилетний камергер Сергей Салтыков, по определению самой Екатерины, «прекрасный, как день», сын графини Салтыковой, к которому, что в данном случае немаловажно, благоволила императрица. «У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какие дают большой свет и особенно двор… — напишет Екатерина о Салтыкове намного позже. — И по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся… Я не поддавалась всю весну и часть лета». Впервые, пожалуй, Екатерина по-настоящему полюбила. Правда, стоило Салтыкову уехать на несколько месяцев к себе в имение, как она не удержалась и допустила в свою постель Льва Нарышкина, весьма родовитого и красивого, но в то же время совершенно пустого молодого человека. Когда же вернулся Салтыков, связь с ним возобновилась.
За всем этим пристально наблюдала Елизавета. И в один прекрасный день до великой княгини донесли волю императрицы выбрать между Салтыковым и Нарышкиным и далее употребить все свое старание, чтобы забеременеть от избранника. Выбор Екатерины пал на Салтыкова, который, судя по всему, так и не узнал, чему обязан своим счастьем.
Но спокойно наслаждаться друг другом им пришлось недолго. Вскоре императрица узнала, что Петра, оказывается, можно вылечить. Уговаривать великого князя отдаться в руки хирурга поручили… Салтыков. Взбалмошный Петр долго капризничал, но Салтыков убедил его, описав «совершенно новое ощущение наслаждения», которого великий князь себя лишает. Дело происходило во время обильной выпивки, и едва Петр дал согласие, как вошел заранее приготовившийся хирург. Операция прошла успешно. Салтыков получил по этому случаю от императрицы великолепный бриллиант.
Сергей Салтыков Вскоре после того, как прооперированный орган Петра зажил, было объявлено, что Екатерина беременна. 20 сентября 1754 года у нее родился мальчик — будущий император Павел I, и буквально через несколько дней после этого именно Салтыкова отправили в Швецию, дабы донести до короля Адольфа-Фредрика весть о счастливом событии. Отношения великой княгини с ним продолжались еще некоторое время, но Елизавета Петровна позаботилась, чтобы они сошли на нет, — мавр сделал свое дело. Салтыков получил назначение по дипломатической части, отбыл в Гамбург и почти всю свою дальнейшую жизнь провел, переезжая от одного европейского двора к другому. Но только через три года у него появился достойный преемник — Станислав Понятовский, прибывший в Россию в качестве посланника польского короля и саксонского курфюрста Августа III.
Вполне естественно, что происхождение Павла всегда было предметом политических спекуляций. Масла в огонь добавляла и Екатерина, опасавшаяся, что Павел, достигнув совершеннолетия, свергнет ее с престола так же, как она сама свергла Петра III, — императрица поощряла слухи о незаконном происхождении сына. Общество этим слухам верило куда больше, нежели официальной версии, однако, сопоставив все факты и бросив взгляд с высоты прошедшего времени, приходится признать, что официальная версия все-таки верна. А тем, кто не любит копаться в подробностях и мелких деталях, достаточно сравнить портреты Петра III и Павла I, чтобы признать в них отца и сына. Сходство и в самом деле очень велико. Окончательный же ответ может дать только генетическая экспертиза, до которой дело рано или поздно, наверное, дойдет — благо материала для исследований в царской усыпальнице имеется в избытке.
Но вернемся к Екатерине и ее новому любовнику Понятовскому. Потомок двух старинных родов (его мать была урожденная Чарторыйская), небогатый польский дворянин, которому ко времени знакомства с Екатериной было, как и Салтыкову, двадцать шесть лет, не мог соперничать со своим предшественником в красоте, однако он был хорошо воспитан, великолепно образован и умел в духе времени придать себе романтический облик. При Понятовском в спальне Екатерины, возле ее кровати, был устроен огороженный ширмами «кабинет», в котором она скрывала любовника от посторонних глаз. Спустя тридцать лет, когда любовником императрицы был Александр Дмитриев-Мамонов, эта идея получила дальнейшее развитие: во время знаменитого путешествия Екатерины в Крым и Новороссию повсюду, где она останавливалась, в спальне возле кровати висело зеркало, которое поднималось и опускалось с помощью особого устройства, а за ним обнаруживалась кровать фаворита.
Петр по-прежнему весьма своеобразно смотрел на любовные похождения жены — однажды, якобы желая сделать Понятовскому приятное, он вытащил ее из постели и, не дав надеть юбку, чулки и ботинки, вывел к скучавшему в соседних покоях любовнику; сцена, что и говорить, дикая, лишний раз характеризующая великого князя и будущего русского государя. Шутовское поведение Петра сделало связь Екатерины и Понятовского предметом едва ли не общего обсуждения, даже видавший виды двор был шокирован, и в конце концов Елизавета вынудила поляка покинуть Санкт-Петербург. К тому времени Екатерина родила от Понятовского дочь Анну, которая умерла через год после рождения. Она навсегда сохранила о Понятовском приятные воспоминания и, став императрицей, напомнила всем о своей давней любви щедрым подарком, сделав бывшего любовника польским королем.
Станислав-Август Понятовский Что до отношений с мужем, то они окончательно испортились. Петр именовал жену «запасной мадам» и демонстративно предпочитал ей любовниц, среди которых на первое место постепенно выдвинулась фрейлина Екатерины — Елизавета Романовна Воронцова. Мемуарист Андрей Болотов описывает ее, как «толстую, нескладную, широкорожую, дурную и обрюзглую» и добавляет: «…была она такова, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно». Сама Екатерина описывает Воронцову, бывшую моложе ее на десять лет, как «крайне нечистоплотного ребенка с оливковым цветом кожи». Фаворитка великого князя испытывала неумеренную тягу к алкоголю, что, впрочем, в глазах Петра было скорее достоинством, чем недостатком.
В конце концов в голове Петра созрел план развестись с Екатериной и жениться на Воронцовой. Обстоятельства тому благоприятствовали: всесильный, казалось бы, канцлер Бестужев-Рюмин был обвинен в государственной измене и едва не лишился головы, и все указывало на то, что великая княгиня тоже замешана в этом деле. Для Екатерины все могло завершиться плачевно — высылкой из России или заточением в монастыре. Но она бросилась в ноги матушке-императрице и сумела не только вымолить прощение, но и войти к ней в еще большее доверие.
