В XVIII в. дворянство осуществляло серьезнейший нажим на российское самодержавие в целях введения ограничений на продолжительность срока службы, а в дальнейшем общего освобождения от выполнения своих сословных обязанностей воинской и гражданской службы. И те, и другие цели были достигнуты. Между тем идеалом российского патриотизма выступали не узкоклассовые интересы, а интересы создания могущественного и процветающего государства. В этом смысле российский патриотизм выступал типичным имперским патриотизмом, в котором политический проект возвышался над интересами основных социальных групп общества. Идея «общего блага» была сформулирована, но в обстановке двадцатилетней войны со Швецией, Турцией, военных попыток закрепиться в Средней Азии не могла быть реализована. Поэтому социальная база российского патриотизма была весьма узка. «Сторонники и сотрудники Петра, – справедливо отмечал С.Ф. Платонов, – являлись, без сомнения, меньшинством в русском обществе»75.
Этот вывод становится очевидным особенно в свете отношения трудового народа к реформе. П. Милюков вообще относил социальные низы к антагонистам российского абсолютизма. «К противникам власти, – писал он, – примыкали все обделенные современным порядком: крестьяне и большая часть дворовых людей (боярских людей, «холопов»), рядовое городское население (посадские) и часто низшее духовенство»76.
Главная причина народной оппозиционности абсолютистскому режиму – неимоверные прямые и косвенные налоги, разорявшие не только крестьянство, ремесленников, но и купечество. Как и прежде народные низы выражали свое несогласие с проводимой политикой, прежде всего, в форме массового бегства в районы Ингерманландии, остзейских губерний, Украины, низовьев Дона, Урала, Башкирии и Сибири. Не помогали ни свирепые наказания, ни введение паспортов для крестьян, ни устройство застав и кордонов.
Происходили и волнения – стрелецкие 1697 – 1698 гг., астраханский и булавинский бунты. Однако наиболее весомым аргументом в пользу оппозиционности масс служат, зафиксированные современниками, упорные слухи в народной среде о подмене царя в период его заграничных поездок и отсутствие его имени среди самозванцев этого исторического периода.
В то же время народные низы имели самое непосредственное отношение к проводимым преобразованиям в форме патриотической значимости своего труда для блага отечества. Но здесь нужно отметить различие между патриотизмом как идейно-психологическим мотивом деятельности и материальным результатом труда, оцениваемым в категориях патриотизма и национальной гордости. Если не проводить указанного различия, то может создаться впечатление о патриотизме как ведущем умонастроении российского общества в этот исторический период. Между тем труд крестьян, ремесленников, мещан, купцов определялся самыми земными мотивами – прокормить семью, заплатить подати и не попасть под «правеж» за неуплату многочисленных недоимок какой-нибудь военной команде.
Петровские преобразования глубоко затронули и российскую культуру. В обновляющемся культурном процессе наиболее ценными и бесспорными являлись мероприятия по развитию образования и просвещения, искусства, архитектуры, градостроительства. Именно здесь появляются наиболее впечатляющие образы и символы новой России.
Явно менее значимой и более проблематичной выглядела позиция реформаторов в области национального духовного наследия. В этой сфере культуры была нарушена диалектика преемственности и новаторства, прошлого и настоящего, национального и интернационального. Духовная культура, в значительной степени, утратила свою интегративную функцию. В результате высший социальный класс – дворянство, стал резко отличаться по своему менталитету от других социальных классов российского общества. «Дотоле, от сохи до престола, – отмечал Н.М. Карамзин, – россияне сходствовали между собой некоторыми признаками наружности и в обыкновениях, – со времен Петровых высшие степени отделились от низших, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний…»77.
Односторонняя европеизация привела к возникновению противоречия между политическим и этнокультурным компонентами патриотического сознания. Если первый определялся гордостью за мощную современную державу, её военные и экономические достижения и возросшее влияние на европейском континенте, то радикальный разрыв с национальной культурой, историей и традициями собственного народа закладывал основу для заниженной идейной и психологической самооценки. Последняя превращалась в негативный фактор, препятствующий не только сбалансированному развитию основных компонентов патриотического сознания россиян, но и формированию патриотизма в целом. «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранное, – подчеркивал Н.М. Карамзин, – государь России унижал россиян в собственное их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? Любовь к Отечеству питается сими народными особенностями…»78.
О духовных приоритетах наиболее динамичной части российского общества – молодежи, обучавшейся в 1733 г. в Петербургском шляхетском корпусе, можно судить по следующим показателям. Из 245 русских кадетов немецкому языку обучалось 237 человек, танцам – 110, французскому языку – 51, фехтованию – 47, музыке – 28, истории – 28, русскому языку – 1879.
Подобная «европеизация» вступала в прямое противоречие с идеологией российского патриотизма и оценивается автором негативно.
Однако и политическая доминанта российского патриотизма также носила, достаточно, односторонний и ограниченный характер. Поскольку суть новой государственности определялась тотальной несвободой, постольку и становление идеологии российского патриотизма осуществлялось в неадекватной форме. Термин «патриот» не получил распространения даже среди ближайших сотрудников и советников российского императора, хотя служение Отечеству уже носит глубоко осознанный характер и находится в сфере повседневной практической деятельности. Но для утверждения идеологии российского патриотизма, преодоления её элитарного характера требовалась более широкая социальная основа в виде класса, наделенного хотя бы элементарными гражданскими правами и свободами. Принятие такого важнейшего нормативного акта как «Грамота на права вольности и преимущества благородного российского дворянства» от 21 апреля 1785 г. знаменует новый этап в эволюции российского патриотизма как общественного явления. Но эта проблема выходит за пределы обозначенной темы и будет рассмотрена в следующей главе.
Глава II. Российский имперский патриотизм в период просвещенного абсолютизма
§ 1. Формирование системы патриотического воспитания в Российской империи. Сущность официальных патриотических ценностей и идей
Новый этап в развитии российского патриотизма как официальной государственной идеологии наступает в эпоху просвещенного абсолютизма. Применительно к этому историческому периоду уже с полным основанием можно утверждать о формировании системы патриотического воспитания, которая носила в достаточной степени целостный и детализированный характер. Имея конкретный социальный адресат – дворянство, эта система претендовала на охват своим влиянием всех основных сословий российского общества.
В основу патриотического воспитания российских подданных были положены концептуальные разработки известного австрийского педагога И.И. Фельбигера, изложенные в его трактате «О должностях (долге и обязанностях – О.Н.) человека и гражданина». По этой книге велось преподавание в сербских школах на территории австрийской империи. Система политических ценностей, исповедуемых автором, оказалась близка мировоззренческим ориентирам российской политической элиты. Именно поэтому работа Фельбигера стала концептуальной основой патриотического воспитания в Российской империи. О внимании к теоретическим положениям труда Фельбигера свидетельствует то обстоятельство, что русский перевод был просмотрен и отредактирован с участием Екатерины II. Трактат имел официальный статус государственного учебника, по которому строилась работа в малых и главных училищах Российской империи.
В целом труд Фельбигера, во всяком случае, в той его части, которая непосредственно касалась патриотического воспитания, можно определить, как попытку адаптировать явление патриотизма к политическим и социальным условиям имперского государства, в котором подданные либо вообще лишены основных гражданских прав и свобод, либо имеют их в минимальном объеме.
