Адам Олеарий оставил такое описание Дудергофа и Иоханисдаля: «31 мая, в 1 час пополудни, мы здесь простились, до вечера проехали 4 больших мили до Иоганнесталя, где благородный владелец Иоганн Скитте собрался строить город, и церковь уже по большей части была готова. Здесь имеется тройное эхо, или отзвук, которым мы, чрез нашего трубача, добрую часть ночи увеселялись, тем более что от большого количества комаров не могли заснуть. Здесь мы, из-за многих болотистых местностей, впервые имели сильнейшие неудобства и неприятности днем от больших мух и ос, накусавших большие волдыри на нас и наших лошадях, а ночью – от комаров, которых мы могли отгонять только дымом, неприятным для наших глаз и нашего сна».
Особо стоит рассказать о Кирхгофе. Третья возвышенность из числа входящих в группу Дудергофских находится на отдалении и имеет значительно более пологие склоны, удобные для сельскохозяйственного использования. Во второй половине XVII в., согласно шведским картам, там располагались деревня Мюлкамяки, кабачок и капелла.
Подведем итоги развития местности на протяжении раннего периода – до начала Северной войны. Наши исследования позволяют сделать осторожное предположение: специфика развития (компактность, географические особенности), наличие транспортных путей, административных центров с древности и до начала Северной войны, способствовали формированию плотной поселенческой структуры, которая в перспективе могла привести к появлению на месте Дудергофа городского центра, сравнимого с Ниеном. По сути своей система поселений вокруг Дудергофских высот уже была протогородским центром. Шведские власти (Шютте) имели планы на строительство здесь города, но Северная война и основание Петербурга в корне изменили ситуацию. На долгие годы Дудергоф и Красное Село стали дальними пригородами молодой столицы, имевшими чисто практическое промышленное значение.
Восемнадцатый век
Владельцы и первые поселенцы
В 1700 г. началась Северная война. Борьба за выход к Балтийскому морю, прерванная более чем на сто лет, возобновилась. Первые несколько лет после «Нарвской конфузии» военные действия носили локальный характер, но значительная их часть происходила именно на территориях по берегу Финского залива. Для русских Ингерманландия была уже чужой землей. Это во многом предопределило и характер поведения русской армии на завоеванных территориях. Опять по многострадальной Приневской земле двинулись войска разных держав, не принося жителям ни спокойствия, ни мира, а вновь разрушая дома, сжигая имущество, убивая. Конечно, были указы Петра о том, что нельзя «разорение чинить» на новоприобретенных землях. И тем не менее к жителям Приневья, как, впрочем, и других территорий, где шли военные действия, относились как к подданным вражеской державы, без различия веры и национальности. Все, что могло ослабить противника, предпринималось без особой оглядки на гуманность. Да и не было тогда представлений о гуманной войне. Фельдмаршал Б. П. Шереметев, командовавший основными силами российской армии, сообщал царю в начале 1702 г.: «Посылал я во все стороны пленить и жечь; не осталось целова ничево, все разорено и пожжено, и взяли твои государевы ратные люди в полон мужеска и женска полу и робят несколько тысяч, также и работных лошадей, а скота с 20 000 или больше, кроме того, что ели всеми полками, и чего не могли поднять, покололи и порубили; а я чаю, что вдвое больше будет».
Е. В. Анисимов указывает: «…было бы неверно думать, что местное население (в том числе и русское) единодушно и радостно приветствовало приход армии Петра». Многие жители поспешили покинуть свои дома и удалиться в Финляндию, те же, кто остался, прятались в лесах и по мере своих возможностей оказывали русским сопротивление. Вот выдержка из письма фельдмаршала Б. П. Шереметева Петру о настроениях местного населения: «Чухна не смирны, чинят некия пакости и отсталых стреляют, и малолюдством проезжать трудно, и русские мужики к нам неприятны: многое число беглых из Новгорода и с Валдая, и ото Пскова, и добры они <более> к шведам, нежели к нам». Кстати, вопрос о беглых – крестьянах, ушедших «под шведскую корону» от гнета крепостничества, – весьма интересный и неисследованный сюжет в истории Ингерманландии.
В 1702 г. действия развернулись на левом берегу Невы. Войска П. М. Апраксина двинулись к Финскому заливу из Ладоги. Навстречу ему из Ниена вышел шведский корпус под командованием А. Кронхьерда. Столкновение произошло где-то между Ниеном и Славянкой. Шведы потерпели поражение и закрепились в шанце: по одним сведениям, это была крепость в районе современного Павловска, на месте построенного в конце XVIII в. замка Бип, по другим – Дудергофский шанец, о котором уже рассказывалось выше. В пользу второй версии также свидетельствуют результаты археологического мониторинга П. Е. Сорокина во время реконструкции замка Бип. Там следы древних укреплений и культурный слой конца XVII – начала XVIII вв. выявлены не были. Пожалуй, необходимо особо отметить то разоренное состояние, в которое пришли земли в итоге ста пятидесяти лет неурядиц, войн, смут, смены властей, ибо в ней, в этой разоренности, и есть главная, вместе с основанием Санкт-Питербурха, причина возникновения Красного Села как промышленной слободы, основанной переселенцами из подмосковного села Красного. И в 1703 г. вслед за взятием Орешка, Ниеншанца, основанием Петербурга, шведская Ингерманландия возвращается в состав России. Начавшееся строительство города – еще не столицы, но военно-морской базы – кардинальным образом меняет жизнь всех окрестностей.
Захваченные в ходе боевых действий территории активно раздавались в частное владение. В частную собственность отдавались и земли, и люди, их населявшие, т. е. право на землю предполагало и право на людей. Как ни странно, в это время такая мера предполагалась для восстановления и экономического возрождения территорий, разоренных войной. Считалось, что помещик переведет сюда жителей из других своих владений и займется их восстановлением. Появление русских крестьян-переселенцев также рассматривалось как мера, способствующая окончательному присоединению земель к Российскому государству.
В первую очередь земли во владение получали люди, близкие к трону. В 1709 г. шесть мыз (отдельно стоящих хозяйств, поместий) в Копорском уезде получила Екатерина Алексеевна Михайлова – именно эту фамилию носила тогда еще не супруга, но спутница жизни и мать уже нескольких детей Петра I. Ей подарили Саарскую мызу (будущее село Царское), Пуркаловскую мызу (Пулково), Славянскую, Антельскую (Колпино). Вопрос о собственности земель, на которых ныне расположено Красное Село, важен, и сто́ит на нем остановиться. Некоторые исследователи напрямую указывают на принадлежность этих мест Екатерине Алексеевне наряду с другими мызами в Ингерманландии [16]. Однако тут прежде всего стоит разобраться в территориальном и земельном делении. До основания Красного Села вся территория окрестностей воспринималась как часть Дудергофской мызы. В 1709 г. следует указ об основании бумажной фабрики на Дудергофке, начинается строительство, позднее переводятся дворцовые крестьяне для работы на фабрике. В 1712 г. была законодательно ограничена возможность передачи в частные руки земель по берегам рек: «…что в Ингерманландии места вдоль рек, а также где глина на кирпич и каменная ломка, те места никому не отдавать». Но такая практика – выделение в казну лучших земель – существовала и раньше. Рядом строился Петербург, ему нужны были строительные материалы и… энергия. Использование энергии падающей воды являлось в тот период, по сути, единственным способом реализации целого ряда сложных операций – измельчения (зерна, минералов для строительства), сверления (стволов пушек), перемалывания сырья (тряпок) для изготовления бумаги. Паровых машин еще не изобрели. Вот и оставлялись в государственном владении те земли, где можно было устроить заводы: Сестрорецк, Стрельна и земли по течению Дудергофки – там, где сейчас Красное Село и Лигово. В утверждении, что изначально земли принадлежали супруге Петра, содержится существенная неточность. Ни в 1709, ни в 1710 гг. Екатерина Алексеевна не была таковой. Свадьба состоялась после Прутского похода, весной 1712 г. До этого Екатерина Алексеевна Михайлова, несмотря на рождение детей, тем не менее оставалась в двусмысленном положении. В любом случае передача земель в ее частное владение должна была оставить хоть какой-то след в документах. Тем более что при передаче других мыз Дудергофская была упомянута как граничившая с ними, но в число подаренных явно не вошедшая: «Мыза Сарская… расположена на ручье Вангази, при большой дороге, которой ездят из Копорья в Ладогу. Смежна эта мыза по большой Ладожской дороге с правой стороны от ручья Кузьминского с Пулковскою, Карминскою, Дудоровскою, Гатчинскою, Зарецкою». Гораздо логичнее предположить, что все территории вокруг речки Лиги (Дудергофки) оставались дворцовыми.
