который признал, что религиозная оболочка движения — реакционная. Но в остальном он был не согласен с Аджемяном. Так, Дружинин подчеркнул, что Ахундов считал Российскую империю «наименьшим злом» и враждебно относился к николаевскому режиму.
В некоторой степени Аджемяна поддержал некий Хуршилов из Дагестана. Он признал, что образ Шамиля идеализируется и модернизируется советскими историками. В конце заключительное слово дали самому докладчику. Тот сказал, что не хотел идеализировать царскую Россию. Но и с критикой категорически не согласился.
Н. М. Дружинин подвел итоги непростого заседания: «Я должен сказать и в качестве председателя собрания констатировать, что точка зрения тов. Аджемяна не нашла сегодня поддержки в нашей среде. Мы не можем с тов. Аджемяном согласиться, что народы северо-восточного Кавказа стояли на той ступени отсталости социальной, политической и духовной, которую пытался им приписать тов. Аджемян… мы не можем согласиться, что все движение горцев Северного Кавказа было инспирировано Турцией. Мы считаем, что оно выросло органически, на почве самой страны» [1539].
Итак, выступление Аджемяна было встречено в штыки. По итогам дискуссии был опубликован отчет о заседании, где подробно передавалось содержание выступлений и подчеркивалось, что советские историки выступили против нового подхода [1540]. Между тем, положение в идеологической сфере еще больше изменилось: усиливалась пропаганда великодержавности, крепкого и сплоченного государства, патриотизма. В этих условиях Шамиль — символ борьбы горцев против России, оказывался фигурой крайне одиозной, особенно после сталинских депортаций кавказских народов. Происходит отход в описании присоединения нерусских народов к Российской империи от формулы «наименьшего зла» к «абсолютному благу». Идеи, высказанные Аджемяном, звучали все настойчивее.
Кампания по борьбе с космополитизмом, где ультрапатриотические идеи Аджемяна оказались очень кстати, вновь вернула «историка по призванию» на авансцену. В июле 1949 г. его пригласили на заседание в Президиуме РАН по вопросам истории исторической науки [1541].
В 1950 г. в директивном органе партии — журнале «Большевик» — появилась статья Д. М. Багирова «К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля», в которой историки осуждались за неправильную трактовку мюридизма как прогрессивного явления [1542]. Упоминалось там и о дискуссии вокруг доклада Аджемяна, причем как примере того, что историки цепко держатся за отжившие взгляды. В статье особенно подчеркивалась связь Шамиля с Турцией и Англией, чему придавался особенно негативный оттенок в условиях борьбы с низкопоклонством перед Западом [1543]. Появление этой публикации окончательно закрепило новую концепцию истории Кавказской войны. Вышло специальное постановление Президиума АН СССР «Об антимарксистской оценке движения мюридизма и Шамиля в трудах научных сотрудников Академии Наук СССР». В академических институтах прошла серия заседаний, на которых осуждалась старая оценка мюридизма. Причем на них вчерашние критики практически слово в слово повторяли тезисы докладов Аджемяна [1544]. Заметим, что это позволяет думать, что через Аджемяна высшие идеологические органы «транслировали» в общество определенные, непривычные, провокационные идеи и выявляли реакцию на них, готовили научную общественность к их восприятию.
Как это ни парадоксально, но после такого триумфа звезда Аджемяна стремительно закатилась. Он исчезает из нашего поля зрения. Как говорится: «Мавр сделал свое дело — мавр может удалиться».
Безусловно, Аджемян был самым ярким представителем когорты «маленьких людей» в исторической науке. Хороший оратор, темпераментный полемист, любящий эпатировать публику. Но им одним галерея не завершается. К типу «маленьких людей» можно смело причислить и Ивана Ивановича Мордвишина (1910–1985?) из Иваново. Его биография вкратце такова. Он родился в Омске, то ли в актерской семье (согласно автобиографии), то ли в семье крестьян (согласно листку учета кадров). Окончил Ивановский государственный педагогический институт, аспирантуру Московского педагогического института им. К. Либкнехта, в котором защитил кандидатскую диссертацию на тему «Бироновщина». «Слыл эрудированным преподавателем истории СССР и историографии с хорошей памятью и ораторскими данными» [1545].
Широкой научно-исторической общественности его имя стало известным в связи с разгромом книги Н. Л. Рубинштейна «Русская историография» (1941). Сама история уже неоднократно освещалась в исследованиях [1546], поэтому останавливаться на ней нет нужды. Напомним, что книга Н. Л. Рубинштейна подвергалась критике еще в военное время на совещании историков в ЦК ВКП (б) в 1944 г. Но настоящие проработки начались после публикации отчета в журнале «Вопросы истории» об обсуждении книги на кафедре истории СССР провинциального Ивановского педагогического института.
Важно подчеркнуть, что многие в редакции журнала противились публикации. М. Н. Тихомиров записал 23 января 1948 г. в своем дневнике: «На сегодняшнем заседании “ВИ” обсуждалась рецензия некоего Мордвишина из Иванова на “историографию Н. Л. Рубинштейна”. Как водится, рецензия была зело ругательная и столь же безграмотная. К моему удовольствию Вяч[еслав] Петр[ович] Волгин горячо высказывался против рецензии, назвал ее безграмотной, сказал, что определение историографии как дисциплины, изучающей только историю материалистических учений, неверно. Я горячо поддержал Волгина и сказал, что сейчас все разделяются на две группы: тех, кто пишет и кого ругают, и тех кто ничего не пишет, но зато всех ругают» [1547]. Несмотря на противодействие, отчет о заседаниях был оперативно опубликован в первом номере. По иронии судьбы в следующем номере вышла разгромная статья о «Русской историографии» самого М. Н. Тихомирова [1548], сыгравшая не менее тяжелую роль в судьбе Рубинштейна.
Но вернемся к работе Мордвишина. Как это следует из публикации, кафедра провела два открытых заседания, на которых главным оратором выступил именно доцент И. И. Мордвишин, он же и написал отчет для журнала «Вопросы истории». В своих выступлениях Мордвишин утверждал, что Рубинштейн «допускает ошибку, когда рассматривает марксизм как продолжение буржуазной науки». Более того, «он почти о каждом из дворянских и буржуазных историков находит случай сказать доброе слово». Естественно, была найдена и антипатриотическая составляющая: «Проф. Рубинштейн исходил из неверного тезиса, что русская историческая наука якобы почти всегда до новейшего времени отставала от западноевропейской». Вывод заседавших: «…Книга нуждается в серьезной переработке» [1549]. В конце этой небольшой публикации находим дополнение от редакции, что историки всей страны приглашаются к обсуждению книги Рубинштейна. Именно после этой заметки вяло текущая полемика быстро набрала обороты.
Почему же именно обсуждение в провинциальном педагогическом институте сыграло ключевую роль в разгроме «Русской историографии»? Причин тому несколько. Во-первых, идеологами всячески подчеркивался прикладной характер даже гуманитарных наук. Поэтому учебникам придавалось особое значение. Они должны были ориентировать многочисленную армию провинциальных преподавателей на правильное обучение студентов, которые в свою очередь должны были заполнить школы по всей стране. Если же эти самые провинциальные преподаватели сигнализируют о «прорывах исторического фронта» — то это свидетельствует о вопиющем положении дел. Во-вторых, выступление провинциальных историков против известного столичного профессора — пример демократии в науке, зримое проявление критики и самокритики, коллективной ответственности
