Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Человек он был сложный, противоречивый. То он был прекрасным собеседником, умным, начитанным, остро и глубоко мыслящим, великолепным рассказчиком, то представал прямолинейным в своих неожиданных причудах и суждениях. Все эти черты составляли пёструю, но благородную мозаику его характера.

Д.И. Зорин часто вспоминал родную Самарскую губернию, хутор Кузьминовский, где он родился и вырос, крестьянское прошлое, родных, друзей. И когда однажды зашёл разговор о его родном дяде, несправедливо, как оказалось впоследствии, раскулаченном, слёзы блеснули на его глазах, но тут же, несколько минут спустя, он закатисто расхохотался, вспомнив смешной эпизод с тем же дядей. А ещё через несколько минут, суровый и неприступный, он уже погрузился с головой в работу над очередной главой.

Его раздражало мещанское мелкотемье, дегероизация современной действительности. В полемических заметках «Нива и сорняки» (Советская культура. 1963. 24 сентября) Д. Зорин писал:

«Наша критика «просмотрела», что некоторые драматурги и режиссёры стали ориентироваться на так называемого «маленького человека», на семейно-бытовую камерную пьесу, вследствие чего двери театров широко открылись не только «нашенскому» мелкотемью, но и западным коммерческим поделкам…

Плакатно-примитивные, крикливые подделки под некий «модерн» порой выдавались за перлы века. Модные приёмы переносились на бесценную классику, с которой стали было обращаться неуважительно. Более того, классику пытались перевести на некий «эзопов язык», навязывая зрителям сомнительные ассоциации. В одном случае выхолащивают всё значительное, низводя высокое, творческое до пустяка; в другом – героя, будившего гражданские чувства у поколений русского общества, постановщик переделывает в современного никчёмного стиляжку».

Талантливый драматург и романист неустанно призывал своих коллег к созданию образа нашего современника: «Надо искать в каждом деле таких людей, которые прокладывают новые, звёздные трассы для человечества… Это и будет ответ на насущную потребность народа – увидеть воплощёнными в искусстве лучшие черты современного человека, современной личности, неразрывно связанной с самим народом» (Там же).

«Матушка, русская земля…» – так с сыновней преданностью начинает одну из глав своего романа Дмитрий Зорин. В романе – и боль, и радость, и слёзы, и героические свершения, требовавшие невероятных человеческих усилий, и вражеские выстрелы, и поиски лучшей доли, и раздумья о славном пути русского народа, и философские искания. После «Поднятой целины» М. Шолохова, пожалуй, впервые в русской литературе с таким художническим бесстрашием, гражданской бескомпромиссностью, человеческой искренностью этот писатель поднимает большие проблемы общественного развития нашей страны и разрешает их в духе подлинного историзма, в духе социалистического гуманизма. Поразительно, но факт, что наша критика не заметила этого обстоятельства и значительных достоинств романа.

«Русская земля» – роман остросюжетный, широкого эпического плана. Это произведение насыщено непреходящими острыми проблемами грандиозного строительства. Автор словно бы разрушает временной барьер между опытом недавнего прошлого и нашими, сегодняшними поисками нового.

Трагедия вожака коммуны Федотова, в прошлом заслуженного героя революции, в том, что он впоследствии запутался в тенётах анархо-синдикалистских уравниловских идей. В острых столкновениях ищут коммунары решения новых морально-этических проблем, новые формы и научную методологию организации справедливого труда, наиболее справедливого распределения благ.

В основе романа – исторические события 20-х годов. Тогда ещё молодой журналист Дмитрий Зорин (в Митьке Огневе много автобиографических черт) по командировке «Правды» был направлен в Еланскую степь, где впервые начали появляться районы сплошной коллективизации. Без подсказки сверху, без нажима возникали в Еланской степи один колхоз за другим. Много здесь было ошибок, много сумятицы, неразберихи, но само по себе явление приобретало огромный общественный интерес. Командировка Дмитрия Зорина увенчалась успехом: его статья «Опыт исключительного значения» была опубликована как редакционная.

«Перелом» и «Русская земля» – два романа, созданные на одном и том же материале, но какая огромная разница между этими произведениями!

Роман Д. Зорина «Перелом» несёт в себе многие черты этого времени.

Первые страницы «Перелома» напоминают картины Ван Гога. Яркими, резкими контрастирующими красками воссоздаются драматические эпизоды. Чёрное небо, неожиданный удар грома, ослепительный, синий, хрустальный столб света, эсерская расправа с мирными жителями, смерть «синеглазки», дочери атамана Прохора Сидоркина, от рук его же бандитов, порыв отчаяния, чуть не приведший Сидоркина к самоубийству, – всё здесь наполнено столкновениями и парадоксальными случайностями, всё резко, неожиданно.

Дмитрий Зорин говорил о себе как об экспрессионисте в русской прозе. Его образность действительно шла от словесной экспрессии. Густая, порой причудливая метафоричность придаёт образной структуре романа неповторимость и оригинальность. Северный ветер может протереть хмарное небо, нависшее «над грязной землей синим хрустальным куполом»; озеро может тихо кипеть «расплавленным оловом»; «густой мохнатый лес» может чернеть «непроглядной мутью»; звёзды могут блестеть «волчьими глазами»; «водная гладь» может быть «рябая, точно изрытая оспой»; мороз, как «гигантский конь», может придавить озеро «синим, блестящим копытом».

Короткие главки «Перелома», как куски мозаики, склеивались в одну яркую картину. И то, что было эпизодами в «Переломе», в «Русской земле» стало широким полотном. Отдельные мысли, словечки, эпизодики разворачивались вширь и вглубь картинами, полными психологических и философских обобщений.

«Русская земля» начинается, казалось бы, так же, как и «Перелом». В родное село с путевкой рудкома приезжает бывший вожак сибирских комсомольцев, молодой коммунист Сергей Чертков. Здесь похоронен его отец – комиссар партизанской армии. Возвращается Сергей с твёрдой уверенностью, что именно здесь люди нуждаются в нём больше, чем где бы то ни было.

И сразу – первая встреча молодого коммуниста с кулаком Бобровым. «Нелюдимыми мутными глазами» всматривался богатый чалдон в проходившего мимо комиссарского сына. Приглашая его к себе на «хлеб-соль», богатей и не подозревал, что с приездом Сергея всё перевернётся в Чёрной Курье.

На первых же страницах романа появляются почти все главные герои: Ерошич, Вадька, Горев, Мирон Ермолаевич Парасюк. Разговоры с ними помогают Сергею понять многое. Кто бы мог подумать, что богатый урожай, нагрянувший в этом году, станет для крестьян великим бедствием? С болью и тоской смотрят они, как мокнет под осенним дождём необмолоченный хлеб. Стоял хлеб на нивах, казался золотым богатством, а свезли на гумно – чёрной золой обернулся. «Пойдёшь на гумно, смотришь: дымятся мокрые клади. Кислыми дрожжами воняют. А копнёшь вилами – пустым балаганом ухнет, тестом, как дрянью, ползет… И затоскует сердце свиньёй на дождике. Хоть ложись да помирай». В этих словах Ерошича слышится боль, тоска, желание найти выход и спасение из подлинно трагической ситуации. Ладно уж неурожай, голод, к этому как-то привыкли, но сердце крестьянина кровью обливается при виде гибнущего хлеба, а обмолотить такое количество нет сил: нет крытых токов, нет лабазов и, главное, молотилок. И опять крестьянин вынужден идти на поклон к кулакам. А кулацкие молотилки «круглыми сутками ревут», забирая половину урожая за обмолот. Кто бы мог подумать, что Вадька Горев, «за силу свою и душу верную» ставший телохранителем командующего партизанской армией во время Гражданской войны, сейчас по округе слывёт как беспробудный пьяница, лентяй и забияка? Почему он бросил коммуну и ушёл от людей, живёт в одинокости и запустении? Неужели действительно незадачливая любовь к Марье так подточила его нравственную силу, что всё ему стало безразлично? А что означают его обличительные слова против односельчан, против коммунаров, Мирона Ермолаевича, против всего белого света? Ещё ничего не понимает Чертков в страшной трагедии Вадьки Горева, уж больно не вяжется сегодняшний Вадька с тем, которого в детстве полюбил за добродушие, бескорыстие, силу.

Герои романа предстают перед нами в острых драматических сценах. Льются слёзы, сходятся в драке по пустяковому поводу друзья, серьёзные раздумья прерываются беззаботной пирушкой, радость встречи сменяется тихой грустью расставания. Мы ещё мало знаем о них, но что-то уже начинаем угадывать по вскользь обронённым фразам, словечкам. Нет, не из-за Марьи ярится на Мирона Ермолаевича Вадька Горев. «Он идею коммуны запакостил! Идею! Он чуть волю у меня не отнял. Тут я хоть свободный». Вот, оказывается, почему Горев так ненавидит Мирона Ермолаевича. Но словно наперекор Вадьке Гореву Мирон Ермолаевич коммуну называет «зрячей головой всей тёмной Сибири», «завтрашним лучезарным днём». И действительно, с кем бы из коммуны Чертков ни говорил, все довольны жизнью в коммуне. Все живут лучше окрестных крестьян и намного лучше того, как жили прежде. Коммунарских женщин можно сразу узнать – так выделяются они богатыми нарядами.