Как только он назвал лакею свое имя, сразу был проведен в кабинет Ивана Григорьевича, где тот восседал в полном одиночестве с книгой в руках.
- Наконец-то!- протянул тот руку, вставая.- А я подумал, может, тебя опять куда по делам услали из столицы.
- Совсем недавно вернулся из Малороссии,- сообщил Кураев, отвечая на рукопожатие.
- Забываешь старых друзей, носа не кажешь, - весело погрозил ему пальчиком Чернышев. - Служба службой, а дружба дружбой. Наши общие друзья интересовались тобой, - чуть понизив голос, сообщил он.
- Да? - сделал удивленное лицо Кураев.- Интересно знать, зачем я им понадобился?
- А твое участие в ложе?- вопросом на вопрос отвечал граф.
- При моей занятости по службе не вижу никакой возможности участвовать в собраниях столь почтенных господ.
- Шалишь, братец. Если ты хотя бы один раз изъявил согласие быть введенным в ложу, то теперь до конца дней своих не можешь забывать о том. Вот так-то.
- Мы так не договаривались. Я свободный человек, а не крепостной какой-нибудь, и могу располагать собой, как вздумается.
- Все так,- примирительно тронул его за руку Чернышев,- но тебе поверили. Причем вспомни, под мое честное слово. Не пожелав принять участия в нашем общем деле, ты тем самым подведешь и меня. Ты к этому стремишься?
- Отнюдь,- смутился Кураев,- но, согласись, почти все мое время поглощает служба и к тому же, как тебе известно,- частые поездки. Боюсь, что вынужден буду извиниться перед тобой. А разве у вас не бывало случаев, когда кто-то по болезни или в силу иных причин не мог присутствовать на общих собраниях? И к тому же, если это останется между нами...
- Да, да, - поддержал его Иван Григорьевич, - обещаю тебе, что сохраню в тайне твои слова.
- По чести говоря, - продолжил Кураев,- мне ваше собрание показалось не более, как маскарадом, а я до них не большой охотник. Дела не вижу за всем тем.
- И зря,- нахмурился Чернышев,- за тем тебя и пригласил, чтоб предложить участие в одном важном деле.
- Слушаю тебя, граф. Если оно не затронет моей чести и репутации и не будет противно мне как верному слуге государыни, то готов выслушать и, коль окажется возможным, то поучаствовать в деле. Говори.
- Но и я в свою очередь хотел бы взять с тебя слово, что все, о чем мы будем говорить, останется между нами.
- Ты хочешь, чтоб я поклялся? На чем? На Библии? Или крест нательный поцеловать? Знаешь, я не большой охотник до клятв, а тем более не люблю болтать языком с каждым встречным. Так что доверься моему честному слову.
- Этого достаточно. Более, чем достаточно. Присядь,- указал ему граф на низкую кушетку возле большого шкафа с книгами,- беседа может оказаться долгой. Хотя... - и он глянул на напольные часы,- если мы придем к обоюдному согласию, то через час должны будем ехать.
- На собрание? В ложу? - чуть поморщившись, спросил Кураев.
- Всему свое время, а пока сядь и послушай.- Сам он уселся напротив в кресло, обитое тисненой золотом кожей, закинул ногу на ногу и принялся чуть покачивать ею в воздухе. - Что тебе известно о здоровье императрицы?-неожиданно спросил он.
- Не более, чем другим, - удивленно пожал плечами Кураев. - Я не придворный лекарь, и в родстве с Шуваловыми не состою.
- Да что ты говоришь?! - рассмеялся громко Чернышев.- Ну, насмешил, спасибо, а я-то думал, ты, брат, совсем сухарем на службе своей стал. Тогда послушай, что мне известно. Из кругов, близких ко двору, а у меня есть и там связи, через то самое общество, чьи собрания тебе показались маскарадом, судя по последним сообщениям, наша государыня, дай ей Бог всяческого здоровья, вскоре поправится окончательно.
- А ты в том сомневался? - не преминул вставить очередную шпильку Кураев.
- Дело не во мне. Многие люди, узнав о ее болезни, будучи людьми здравого ума задали себе вопрос: кто взойдет на трон, если, не приведи Господь, что случится с государыней.
- И что же? В чем неясность? Наследник давно определен: Петр Федорович. Кто о том не знает?
- Но коль тебе известно, кто станет наследником, то, может, ты сообщишь мне, кто станет его ближним человеком? Правой рукой, как говорят в народе. С кем он будет советоваться и принимать решения? Об этом ты задумался? Вот к чему я клоню наш разговор.
- Свято место пусто не бывает,- легкомысленно отмахнулся Кураев, но был тут же остановлен своим собеседником.
- А кто сказал, будто оно окажется пустым? Кто? Но весь вопрос в том, что за человек займет то место. Вот об этом сейчас мы и должны подумать,назидательно подняв палец, закончил Чернышев.
- Не мне ли ты предлагаешь идти в услужение к немецкому принцу? Насколько мне известно, русским в душе он не стал. Немцем и остался.
- Да будь он хоть турком, но он наш будущий государь, и от его указов и рескриптов будет зависеть будущее всей империи, а значит, и нас всех.
- Слушай, Иван, - не вытерпел Кураев, - говори яснее. Я человек прямой и всех этих экивоков не терплю и не понимаю. В чем мое участие в задуманном вами?
- Нам хорошо известно, в каком ведомстве ты служишь, и многие из нашего братства с уважением относятся к Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину. Может, ты нас и посчитал за легкомысленных, мягко говоря, людей, но, приглашая тебя, мы догадывались, что канцлер потребует от тебя сведений об участниках тайных собраний. Ведь так?
- Не забывайся, Иван!- вспыхнул Гаврила Андреевич, и хотел вскочить на ноги, но был остановлен поднятием руки хозяина кабинета.
- Остановись, я не хочу тебя оскорбить, а просто высказываю некоторые предположения. Так вот, мы понимали, что при желании великий канцлер может узнать, кто входит в состав нашей ложи. Но... этого-то мы и добивались. Ты не первый, через кого мы попытались донести до сведения графа о своем существовании.
- Почему бы вам просто не пригласить графа Бестужева как частное лицо, а не как канцлера российского, на одно из своих собраний? - Кураев злился, что оказался игрушкой в чьих-то руках, пытался скрыть свои чувства, но это у него плохо получалось, а потому он сердился на себя еще более, и уже был не рад, что согласился на встречу с Иваном Григорьевичем. Но сейчас, попав в столь каверзную ситуацию, выбора у него не было, а потому, слегка успокоившись, решил более не перебивать собеседника и выслушать до конца все, что бы тот ни говорил.
- Конечно, об этом мы думали с самого начала. Но канцлер не может принимать чьи-то частные приглашения, а тем более выступать частным лицом. Он бы просто не приехал. Судя по последним сообщениям, дела его становятся день ото дня все хуже. К партии Шуваловых большинство из нашего братства относится с недоверием, зная жадность Петра Ивановича, жестокость, если не кровожадность Александра Ивановича, тщеславность двоюродного их братца Ивана, что сегодня оказался в фаворе, одним словом, симпатии ни у кого их семейка не вызывает...
- Кроме одного человека,- вставил все же свое слово Кураев.
- Кого? - удивленно поднял брови Чернышев.
- Императрицы!
- В этом ты прав,- вновь рассмеялся граф,- но она, ко всему, еще и женщина, а женщинам надо прощать их слабости. Итак, положение при дворе сейчас такое, что страной правят Шуваловы, и заболей императрица всерьез, широко перекрестился он, - не приведи Господь, то нам будут явлены новые временщики. А как все складывалось при Анне Иоанновне, ты, думается, наслышан. Никто не желал бы пережить те времена. Потому нам хотелось бы, во-первых, всячески помочь канцлеру, коль это еще возможно, но боюсь, он уже на закате своей карьеры; а во-вторых, найти подход к молодому наследнику.
- Не вижу ни в том, ни в другом вопросе своей роли, - кашлянул негромко Кураев, - чем я смогу тут помочь?
- Ты можешь помочь канцлеру. Если он устоит, то останется хоть один человек, противоборствующий Шуваловым.
- Но как я помогу канцлеру?
- Алексей Петрович недавно ездил к молодому двору, но был принят там холодно. Мои же отношения с Петром Федоровичем, если не дружеские, то, во всяком, случае приятельские.
- Когда ты только, Иван, все успеваешь? - поразился откровенности того Кураев.
- Не столь важно. Хочу тебя представить наследнику, чтоб со временем ты смог замолвить словечко за канцлера и в чем-то оказать ему помощь. Возможно, это случится не сразу, но подобное знакомство надо ценить. Ну, что ты теперь скажешь? Лишь маскарадами мы занимаемся на своих собраниях? Каждый видит то, что желает видеть.
- Не знаю, что и ответить,- поднялся с кушетки Гаврила Андреевич, - но пренебрегать такими знакомствами, согласен, нельзя. Когда еще выпадет такой случай.
- Да и выпадет ли, - легонько хлопнул его по плечу Чернышев. - Так едем к молодому двору?
- Едем, - с улыбкой ответил Кураев, на сей раз уважительно вглядываясь в лицо старого друга, которого он не смог оценить по достоинству.
... Когда через несколько дней Гаврила Андреевич попытался вспомнить и как-то вычленить свое ощущение от встречи с наследником, он с удивлением для себя самого отметил, что тот произвел на него в целом довольно приятное впечатление. Прежде всего удивила та непосредственность, с которой он держался, беседовал, общался с крутившейся подле ног рыжей собакой, отвечал с полуулыбкой на приветствия входивших время от времени в комнату, кого-то из своих приближенных. И в то же время за всем этим проскальзывали порой плохо сокрытый страх, робость, боязнь окрика. Кураев попытался понять, кого же может бояться великий князь, подумав в первую очередь почему-то об императрице. Но потом отмел свое предположение как неверное, поскольку Петр Федорович, когда разговор касался государыни, как-то по-детски кривил рот и с затаенной усмешкой называл ее "моя тотушка". При этом твердость произносимых слов и не всегда правильные ударения выдавали в нем исконного немца. Запомнилась и порывистость, с которой он говорил, переводя взгляд умных, но не очень озабоченных земными проблемами, глаз. Впрочем, от человека, живущего в стороне от внешнего мира, в своем дворце, словно улитка в домике, иного просто невозможно и требовать. Услышав, что Гаврила Андреевич принимал участие в боевых действиях, в последнем столкновении русской и шведской армий, Петр Федорович вскочил со своего места, как-то хищно вытянул нос, как это делают гончие, когда идут по свежему следу, подбежал к нему и спросил ломким, еще не окрепшим юношеским фальцетом:
