И последняя цитата. Шведский граф Гордт, бывший в Петербурге в день похорон Елизаветы, сделал такую запись: «В тот день все обедали у себя дома и вечер проводили в уединении, как будто общественная скорбь была вполне искренна и действительна; но на другой же день не было и речи об императрице Елизавете Петровне, точно она никогда и не существовала. Таково обычное течение всех дел мира: все проходит, все забывается!»
К концу своей жизни как-то неожиданно для себя Елизавета поняла, что в ее империи не все так благополучно, что до ее трона не долетают жалобы множества обиженных и гонимых чиновниками людей. Горечью проникнуты слова одного из последних манифестов Елизаветы: «С каким Мы прискорбием по нашей к подданным любви должны видеть, что установленные многие законы для блаженства и благосостояния государства своего исполнения не имеют от внутренних общих неприятелей, которые свою беззаконную прибыль присяге, долгу и чести предпочитают… Ненасытная алчба корысти до того дошла, что некоторые места, учрежденные для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие предводительством судей, а потворство и упущение — ободрением беззаконников».
Елизавета срочно потребовала навести порядок в правосудии и всячески пресекать злоупотребления, о которых она, как оказалось, даже не подозревала. Впрочем, это и неудивительно — «беспечность или умственная леность», о которых писали современники, характеризуя императрицу, властвовали над ее умом до конца, и сам этот манифест придумал Иван Шувалов, что видно из его набросков; императрица же только подписала документ.
Впрочем, императрица напрасно так уж убивалась. Теперь, взвешивая многие факты из истории XVIII века, скажем, что борьба со злоупотреблениями судей и чиновников — явление в русской истории вечное и бесполезное. Эти злоупотребления были порождены той системой, которая с ними боролась. Отсутствие гражданского общества, выборного начала, суда присяжных, парламентаризма, принципов правового государства при наличии бесконтрольной самодержавной власти, ужасающего крепостного права, порождавшего Салтычих, — все делало злоупотребления чиновников, этих подлинных хозяев страны, неискоренимыми.
И тем не менее двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны оказалось одним из самых спокойных, мирных и нежестоких в истории России. Уже то, что за свое правление она не подписала ни одного смертного приговора, позволяет снять перед ней шляпу. Несомненно, проблемы в экономике были. Но политическая стабильность, наступившая с приходом дочери Петра Великого на престол, благотворно влияла на экономическое развитие. Россия, в течение нескольких десятилетий «переболев» Петровскими реформами, адаптировалась к нововведениям.
Ресурсы экстенсивной крепостнической экономики еще не были исчерпаны, до промышленной революции в Европе было далеко, и дешевые и хорошие русские товары завалили Европу. В Швеции не могли прожить без русского хлеба. Пенька, лен, парусина, лес, поташ, сало, мед и множество других товаров непрерывным потоком преимущественно через порты Прибалтики шли в Европу. Превосходное уральское железо на мировом рынке ценилось весьма высоко, и в 1750 году спрос на него достиг 100 % от его выпуска, что привело к подлинному промышленному буму. Строительством металлургических предприятий занялись массы дворянства, высших сановников и чиновников — для них это было настоящее золотое дно. Заметно возрастало население, не выпадало особенно голодных лет, подушная подать несколько раз сокращалась, а многолетние недоимки в ее сборах были отменены, как и сдерживавшие торговлю внутренние таможни. В итоге, несмотря на порчу монеты, повышение цен на соль, пятилетнюю войну, экономика к началу 1762 года не была ни истощена, ни разрушена.
Важными оказались и перемены в настроениях общества. Как уже сказано, Елизавета не отличалась жестокостью. Под ее скипетром выросло поколение новых людей, уже не битых петровской дубиною. Страшный перелом в самом строе русской жизни, сознании, произошедший в конце XVII — начале XVIII века, казался им седой, скучной стариной. Идеи Просвещения, не ограниченные никакими препятствиями, стали быстро проникать в Россию. Это сказывалось на сознании дворянства, на общем распространении начал гуманизма и терпимости. Конечно, люди той поры побаивались Тайной канцелярии и особенно не распускали язык, но все-таки железная хватка этого ведомства, при фактической ликвидации смертной казни, ослабла. Перестали пытать женщин, вместо кнута все чаще применяли плеть. Когда стал разрабатываться проект Уложения, то Тайная канцелярия подала свою записку о мерах по смягчению пыток и сокращению списка тяжких государственных преступлений.
Из числа этих преступлений выкинули такие, за которые люди при Петре Великом или Анне Иоанновне приговаривались к смерти. Это были сквернословие при чтении царского указа, изодрание его или сказывание при этом фразы: «На него плюю!», а также обзывание императорского указа «воровским», необнажение головы при чтении его, громкое выражение сочувствия наказываемому преступнику. Не особенно жестоко карались ошибки при написании титула государыни в челобитной. Отпускалась вина за «непразднование высокоторжественных [календарных] дней без уважительной причины», а также «непитье за здравие государя и отговорки при неявке на службу, по той причине, что за здравие государя принуждали пить». Можно было не доносить на тех, кто кого-либо называл бунтовщиком, изменником или стрельцом.
Важные сдвиги произошли в литературе, искусстве, науке. Основание Академии художеств, Московского университета, публичного театра, увлечение оперой, музыкой — все это стало порождать таланты, воспитывать вкусы. Покровительство наукам и искусствам стало делом престижа, а успехи таких людей, как Ломоносов, способствовали повышению уровня самосознания и самоценности русских людей. В елизаветинский век русское дворянство еще на один шаг продвинулось по пути своей эмансипации, к утверждению сословных привилегий и развитого сословного сознания, обладателя которого уже нельзя было безнаказанно пороть и унижать, как холопа.
Елизаветинское царствование подготовило новую, Екатерининскую эпоху. Так век Елизаветы не пропал для потомков, он стал звеном в длинной цепи истории России, которой, будем надеяться, нет конца…
Атмосфера в семье Петра и Екатерины была теплая и уютная. «Обе царевны принимались плакать, как только с ними заговаривали о замужестве, а принуждать их не хотели»
Император Петр I
Императрица Екатерина I
Цесаревны Анна Петровна и Елизавета Петровна. В письмах к дочерям суровый, всегда занятый Петр преображался: он ласков, весел и заботлив
Елизавета была очень хороша собой и рано поняла, какое завораживающее впечатление на мужчин производит ее красота. В отличие от сестры Анны, она всегда была смелой и не тушевалась в обществе
Портрет цесаревны ребенком. Луи Каравакк, 1710-е гг.
Елизавета Петровна. 1720-е гг.
Петр II и Елизавета были какое-то время неразлучны. У них нашлось много общего — оба изрядные прожигатели жизни, без ума любившие развлечения. Художник В. Серов
В период царствования Анны Иоанновны Елизавета держалась как можно дальше от политики, однако ее имя постоянно присутствовало в политических процессах того времени
Императрица Анна Иоанновна
Анна Иоанновна лично занималась выбором жениха для цесаревны. Перед Елизаветой прошла целая вереница иностранных принцев. Сватов присылал даже персидский шах Надир Афшар
Портрет Елизаветы Петровны в мужском костюме
Вокруг цесаревны собрались только преданные люди, разделившие с ней полуопалу при «большом» дворе императрицы
Мавра Шепелева (в замужестве — Шувалова), «воплощенная болтливость», ближайшая подруга Елизаветы
Будущий канцлер Михаил Илларионович Воронцов — именно он стоял в ночь переворота на запятках саней, везущих цесаревну
Лучше Елизаветы никто не мог ездить верхом, танцевать, петь, даже писать стихи и сочинять песни. Акростих. Автограф императрицы Елизаветы Петровны
Никогда больше Елизавета не стояла перед столь страшным выбором — ведь переворот, как прыжок в воду ночью: что ждет решившегося на такой шаг?
