и шляхтой Буссов стремится очернить русских и вызвать у читателя жалость к иноземцам. На эту черту Хроники Буссова указал еще в свое время Устрялов, отметив, что Буссов всегда говорит “с каким-то сердечным умилением о немцах и поляках, превозносит их до небес за малейшее доброе дело и слегка укоряет за мрачные преступления” (Н. Устрялов, ч. I, стр. 5). Необъективность Буссова в этом отношении характерна для всей его Хроники.
Сообщение Буссова о разговоре бояр с Мариной, о том, как требовали у нее денег и отобрали ее имущество в день восстания, противоречит показаниям Диаментовского, который сообщает, что бояре, выставив стражу у покоев царицы (“чтоб никто не оскорбил камерфрейлин”), “все вещи их (камерфрейлин и царицы) спрятали в кладовые за печатью; царицу же со всеми дамами отвели в другую комнату и старались уверить в безопасности” (A. Hirschberg, стр. 52). Сведения Диаментовского о положении царицы более достоверны, так как в день восстания (во 2-й его половине) Юрий Мнишек был допущен во дворец и беседовал с дочерью и, конечно, мог сообщить полякам по возвращении в свой двор более точные сведения (A. Hirschberg, стр. 60). В другом месте Диаментовский, говоря о переходе Марины в дом своего отца (2 июня нового стиля), сообщает, что она покинула при этом “во дворце все, что было подарено царем ей и дамам ее. Утром 3 июня прислали ей пустые сундуки, шкатулки и несколько платьев, уборы же драгоценные, нарядные одежды, жемчуг, лошади, повозки задержаны” (A. Hirschberg, стр. 62). Следовательно, вещи у Марины были отобраны при выезде ее из царского дворца. Вряд ли достоверен факт, сообщенный Буссовым, что воевода заплатил за выдачу ему дочери 80 тысяч талеров. Диаментовский об этом молчит.
Мне отмщение и аз воздам.
Разговор бояр с воеводой Юрием Мнишком, приводимый Буссовым, имел место, вероятно, 9 июня (по новому стилю), когда воевода был вызван во дворец. “Они, — пишет Диаментовский, — долго спорили и жаловались друг на друга. Бояре весь мятеж и кровопролитие приписывали воеводе, как главному виновнику пришествия в Моем Димитрия, вероломного, по их словам, обманщика: пан же воевода оправдывал себя доказывал свою невинность” (A. Hirschberg, стр. 52). Допрос боярами Ю. Мнишка опубликован: СГГД, т II, № 139. — Поляки, задержанные в Москве, при Василии Шуйском были разосланы по северным городам. 26 августа (нового стиля) из Москвы в Ярославль был отправлен воевода Сандомирский вместе с Мариной в сопровождении 375 человек поляков и под охраной 300 стрельцов. Князь Вишневецкий был отправлен в Кострому, Стадницкие — в Ростов, а потом в Вологду и Белоозеро, Тарлы — в Тверь, Казановские — в Устюг (Д. Иловайский. Смутное время Московского государств стр. 81)
У стыдного места.
Стыдном месте.
Надменных земли унижу.
В главе VII Буссов сообщает о погребении поляков, убитых 17 мая. Рассказ Буссова о глумлении толпы над трупом Лжедимитрия I подтверждается другими источниками, как русскими, так и иностранными, см.: И. Масса, стр. 145; Н. Устрялов, ч. I, стр. 196 (Паэрле), стр. 303 (Маржерет); РИБ, т. XIII, стлб. 59 (Иное сказание), стлб. 656 — 657 (Катырев-Ростовский) и др.
В согласии с другими источниками Буссов пишет, что прах Лжедимитрия I был развеян по воздуху, однако Буссов ничего не говорит о пушечном выстреле, о котором сообщается в записках Паэрле (Н. Устрялов, ч. I, стр. 197). Слухи о неких чудесах, происходивших якобы от убитого Лжедимитрия I, видимо, имели широкое распространение среди суеверного населения. Их записывает не только Буссов, но и Диаментовский (A. Hirschberg, стр. 61).
Составитель “Повести 1606 года” уверяет, что многие люди слышали “в полуночное время” “над окаяным трупом его великий плищ и бубны и свирели и прочая бесовская игралища” (РИБ, т. XIII, стлб. 59).
Представляет интерес сообщение Буссова о том, что в день восстания, т. е. 17 мая, распространился слух о спасении Лжедимитрия I и об убийстве вместо него некоего немца. Буссов как очевидец, знавший лично Лжедимитрия I и видевший убитого на площади, с полной определенностью опровергает этот слух. Буссов говорит о самоуверенности и беспечности Лжедимитрия I как о причине его гибели. Те же качества характера отмечает Буссов и у Марины. Интересно сообщение автобиографического характера, включенное Буссовым в VII главу, а именно — переход его из Калуги (от Марины) в 1611 г. под Смоленск к польскому королю (см. стр. 130). — Серпуховские вор называвшиеся также Болвановскими (так как они находились близ местности Болвановки), были воротами Деревянного города в Замоскворечье. За Серпуховскими воротами был расположен один из московских Убогих (“божьих”, по терминологии Буссова) домов, где погребали бездомных покойников (История Москвы, т. I, стр. 154, 193, 2
Что случилось с одним, может случиться с многими. Одинаковые причины порождают одинаковые следствия.
Все высокое спокойно препоручается божественному попечению
Сверг надменных с их престола.
Помни, что ты человек.
Своего спасителя повесить на перекладине.
Поутру поражаю грешников.
Мертвый пес не кусает.
Да свершится правосудие, да погибнет мир.
Рассуждение Буссова о том, какие уроки могут извлечь “властители и государи” из судьбы Лжедимитрия I, показывает, что Буссов считал причиной гибели этого самозванца распутство и непристойность его жизни, надменность нрава и неразумную склонность оказывать милости. Последнее качество, по мнению Буссова, было особенно пагубно для Лжедимитрия. Помилованный им враг — Василий Шуйский — стал главой заговора, покончившего с ним. Как видно, Буссов склонен объяснять причину гибели самозванца его личными качествами. Однако в действительности основной причиной низвержения и убийства Лжедимитрия I является то, что он, как орудие панской Польши и Римской курии, вызвал всеобщую ненависть русского народа. “Рассуждение” дает представление о Буссове как писателе, а именно о его начитанности в истории и литературе. Некоторые выражения, употребленные Буссовым в “Рассуждении”, показывают, что оно было написано еще до окончания
