Он сочинял проекты, довольно дикие и неисполнимые: о захвате Стамбула русским флотом, о завоевании Берлина и Вены, об образовании новых государств, вроде некоей Австразии. По своему характеру Зубов был типичным приспособленцем: при Екатерине негодовал против ужасов революции, при Александре I ходил с конституцией в кармане. Дела же государственные он решал таким образом: «Делайте, как было прежде».
При Зубовых мудрая дотоле государыня как будто поглупела. Она согласилась отправить «любезного мальчика» Валериана Зубова в поход на Восток, в Персию и дальше в Индию. В 1796 году он прошел по пути Петра Великого и взял Дербент, а потом Баку. Екатерина писала, что Валериан сделал за два месяца то, что Петр Великий сделал за два года, встретив сопротивления больше, чем встретил его великий император. Словом, один стыд и позор!
С влиянием Зубовых на императрицу связывают жестокое подавление польского восстания, Третий раздел Польши и окончательное уничтожение Польского государства, борьбу с масонами, гонения на Новикова, Радищева. Конечно, суть дела была не столько в Зубовых, сколько в самой государыне, которая раньше говорила: «Пусть один ограничен, другой ограничен, но государь от этого не будет глупее». Увы, к концу жизни она стала утрачивать свой гений, ту самоиронию, которая всегда спасала ее, позволяла посмотреть на себя со стороны и исправить сделанную ошибку. Ведь раньше, когда к ней обратились с проектом завоевания Индии, она с юмором отвечала: «У России довольно земель, чтобы не иметь нужды отправляться для завоевания в Индию». Когда же ей предложили сделать «приращения» государству в Северной Америке, она отвечала, что у России немало своих забот и лучше предоставить индейцев Америки их собственной судьбе. А теперь она отправила в эту авантюру Валериана Зубова. Только указ вступившего на престол Павла I остановил химерический поход. Еще бы месяц – и корпус Зубова несомненно погиб от голода и трудностей пути.
С фавором «резвуши» к власти полез весь клан Зубовых. Зубов-отец брал взятки, служебные успехи братьев Платона поражали наблюдателей, все перед ними пресмыкались. Знаменитый Суворов с радостью отдал любимую Суворочку за старшего брата фаворита, Николая. Только цесаревич Павел пытался огрызаться. Как-то за обедом Екатерина сказала сыну: «Я вижу, что вы согласны с мнением князя Зубова». На что Павел отвечал: «Ваше величество, разве я сказал какую-нибудь глупость?» Все стремились понравиться фавориту. Державин посвящал ему стихи, генерал Кутузов варил ему по утрам какой-то особый восточный кофе. Один из дипломатов хорошо сказал: «Все ползали у его ноги, поэтому он считал себя великим».
А вот наиболее яркое описание Платона Зубова: «По мере утраты государынею ее силы, деятельности, гения он приобретает могущество, богатство. Каждое утро многочисленные толпы льстецов осаждают его двери, наполняют прихожую и приемную. Старые генералы, вельможи не стыдились ласкать ничтожных его лакеев. Видели часто, как эти лакеи в толчки разгоняли генералов и офицеров, кои долго теснились у двери и мешали их запереть. Развалясь в креслах, в самом непристойном неглиже, засунув мизинец в нос, с глазами, бесцельно устремленными в потолок, этот молодой человек, с лицом холодным и надутым, едва удостаивал обращать внимание на окружающих. Он забавлялся дурачествами своей обезьяны, которая скакала по головам подлых льстецов, или разговаривал со своим шутом. А в это время старцы, под началом которых он начал служить сержантом, – Долгорукие, Голицыны, Салтыковы и все остальные – ожидали, чтобы он низвел свои взоры, чтобы униженно приникнуть к его стопам. Из всех баловней счастья ни один, кроме Зубова, не был так тщедушен и наружно, и внутренне».
В день смерти Екатерины 6 ноября 1796 года Платон проявил необыкновенную трусость и растерянность. Смерть императрицы как будто выпустила из него весь воздух. Как писал современник, «не было заметно пустоты, когда Зубов исчез со своего места». Вступивший на трон Павел не тронул фаворита своей матери, но отослал его за границу. Однако вскоре государь узнал, что Зубов начал переводить деньги из России за рубеж, и предписал арестовать его имения. Платон вернулся и тотчас влился в число заговорщиков, задумавших избавиться от Павла. Он вместе с братом Николаем был среди убийц императора 11 марта 1801 года. Когда той ночью заговорщики ворвались в спальню Павла I в Михайловском замке, впереди всех бежал Платон Зубов. По одной из версий, вскочивший с постели Павел спрятался за каминную ширму. «Мы входим, – писал участник покушения, – Платон Зубов бежит к постели, не находит никого и восклицает по-французски: “Он убежал!” Я следовал за Зубовым и увидел, где скрывается император». Потом вдруг Платон неожиданно вышел из спальни, а затем вернулся с братьями Валерианом и Николаем. Один из участников убийства, Бенигсен, вспоминал: «Павел поглядел на меня, не произнося ни слова, потом обернулся к князю Зубову и сказал ему: “Кё фет ву, Платон Александрович? – Что вы делаете, Платон Александрович?” “Больше ты не император. Александр наш государь!” – сказал Зубов». Тут Павел оттолкнул Николая, тот ударил императора, все повалились на пол. Конец.
При Александре I Платон Зубов рассчитывал занять видное место, стремясь угодить новому государю, исполненному благих намерений провести политическую реформу. Зубов строчил проекты государственного переустройства и даже сочинил отважный проект отмены крепостного права. Но, как и другие заговорщики, он не пользовался никаким влиянием у Александра. От него и его товарищей государь постарался избавиться.
После этих событий Платон Александрович прожил почти четверть века. Он поселился в Литве, в селении Янишки у него было обширное поместье с замком посередине. Вскоре он прославился как необыкновенно скаредный помещик. Его крестьяне были самыми бедными в округе, князь ходил по имению в самом затрапезном виде. Между тем он был одним из богатейших людей России. Известно, что образ Скупого рыцаря, который чахнет над златом, Пушкин списал с реального человека – Платона Александровича Зубова. За крепкими замками в подвалах скряга хранил множество сундуков с золотом и серебром и часто спускался вниз, чтобы ссыпать в еще не полный сундук скопленную горсть монет. Всего в подвале у него было более 20 миллионов рублей. Самое большое наслаждение ему доставляло открывать сундуки и любоваться блеском золота. Правда, однажды он все-таки вынес один из этих сундуков. На сельской ярмарке он случайно увидел девятнадцатилетнюю девушку неземной красоты. Это была дочь местного шляхтича Фекла Игнатьевна Валентинович. Она не хотела идти за старого, уродливого скрягу. И тогда Зубов фактически купил ее у отца, отдав ему миллион рублей золотом.
Он умер в другом своем замке в Курляндии в 1822 году, оставив после себя красивую вдову и полное равнодушие современников, уже забывших о некогда могущественном фаворите Екатерины Великой. Его похоронили в семейной усыпальнице Зубовых – высокой голубой церкви в Троице-Сергиевой пустыни, что в Стрельне, рядом с дорогой, по которой он ездил с государыней в Петергоф. В годы революции церковь была разорена, и прах последнего фаворита великой императрицы давно уже развеян по ветру…
Прасковья Жемчугова: последняя роль
Третьего февраля 1803 года графиня Шереметева, знаменитая Прасковья Ивановна Жемчугова, родила сына Дмитрия, и тотчас ею овладел панический страх. Она страшно боялась, что новорожденного могут похитить или убить…
Прасковья Ивановна тревожилась, когда из соседней комнаты, где лежал малыш (роженица была при смерти), не был слышен его плач. А потом, охваченная паникой, она потребовала от мужа, чтобы тот выставил у дверей детской охрану… Это не было истерикой. Параша знала, как поступают с выблядками – детьми помещиков от крепостных девушек. Их выносят на задний двор и отдают какой-нибудь крестьянке из дальней вотчины, и вскоре они умирают без ухода или – если выживают – сливаются с серой массой крепостных. Возможно, так поступали и с прежними детьми Параши от графа Николая Петровича Шереметева. Но на этот раз она не молчала – ее брак с графом был тайным, но вполне законным, и родившийся сын Дмитрий по праву был его единственным наследником. Так что Жемчуговой было чего опасаться…
Время Екатерины II стало эпохой расцвета крепостного театра – таких театров было более двухсот! Подобного в Европе не было никогда – наоборот, актерские труппы, как цыганские таборы, скитались по городам и весям и являлись символами творческой свободы. В России – наоборот, крепостные театры и оркестры стали чудовищным и циничным символом рабства. У каждого господина была своя причуда. Так, граф Каменский обожал свой крепостной театр, но во время спектакля записывал ошибки и оговорки актеров, и в перерыве зрители могли слышать, как вопит «Гамлет» или «Цесарь», наказуемый собственноручно графом. Крепостных актеров обычно держали в театральных флигелях и казармах, под мелочным надзором крепостных смотрителей, которым за «несмотрение» за рабами-актерами грозило суровое наказание и ссылка в «дальние деревни». В любой момент их могли послать работать на конюшню или поставить на запятки кареты в роли ливрейных гайдуков, а то и продать. В «Санкт-Петербургских ведомостях» можно было прочитать объявление, что продается живописец, музыкант или певица. Как-то раз А.Г.Разумовский продал Г.А.Потемкину целый оркестр (пятьдесят человек), причем брал недорого для такого живого образованного товара – всего по 800 рублей за голову, не делая различий между скрипачами и барабанщиками. Выдающийся живописец Василий Тропинин – крепостной графа Моркова – был высоко ценим хозяином как художник, но иногда его посылали красить заборы, колодцы, а иногда – прислуживать за столом господину в качестве лакея. А уж для любителей «актерок» разницы между труппой и гаремом не было никакой.
