Первое применение всегда было наиболее распространенным и самым впечатляющим. Ввиду набора смертоносных инструментов, применявшихся в вооруженном будзюцу и потенциально опасных способов использования человеческого тела в невооруженном будзюцу, часто бывает необычайно трудно квалифицировать будзюцу с какой-либо иной точки зрения, кроме строго утилитарной, тесно связанной с древней дилеммой человека, столкнувшегося с другим человеком в бою: выиграть или проиграть, победить или оказаться побежденным, убить или погибнуть самому.
Как показывает японская история, эта утилитарная и практическая сфера будзюцу являлась основной областью деятельности буси, поскольку он по своей профессии был бойцом, солдатом, воином. Какими бы ни были причины, заставлявшие его применять будзюцу, — защита страны на поле боя или себя самого на пустынной дороге, для достижения власти, богатства, престижа, — диапазон этого конфликта обычно был ограничен сугубо утилитарными стратегиями боя, сконцентрированными в основном на достижении эффективной победы над противником и его устранении.
Танец с мечом, кэмбу
Сфера собственного «я» приобрела свое огромное значение из древнейшей необходимости бороться за свое выживание, часто в крайне враждебном окружении. Как только выживание было на какое-то время обеспечено, следующим логическим шагом стала попытка стабилизировать и гарантировать это выживание на долговременной основе. Таким образом, если бой и сопутствующая ему жестокость изначально были оправданными, поскольку это помогало избежать собственного уничтожения, после достижения этой цели оправдания стали менее весомыми, но тем не менее бой продолжался в интересах нейтрализации будущих, потенциальных угроз выживанию, таким образом, сам по себе превращаясь в угрозу для других. Из оборонительных, кратковременных усилий (то есть реакции на определенную, осязаемую угрозу) он трансформировался в оборонительную долговременную стратегию, набор превентивных мер, направленных на нейтрализацию предвидимой опасности. В этом смысле он стал опасным и начал выходить из-под контроля по диалектической спирали, в которой оборона превращалась в агрессию, агрессия активировала оборону, последняя перерастала в новую агрессию и так далее, до бесконечности, в соответствии с тем образцом, который современный человек, живущий в атомную эпоху, знает слишком хорошо.
Мастера будзюцу (рассматривавшие эти искусства как утилитарные, прагматические боевые методы) изобретали и совершенствовали оружие, технические приемы и стратегии, чтобы повысить свои шансы выходить победителями из боевых столкновений, чтобы преодолевать сопротивление или нейтрализовать угрозы (реальные или мнимые), чтобы подавлять другого человека — обычно в смертоносной манере. На самом деле, популярность будзюцу в феодальную эпоху была основана — по сути, как и в наше время — на его ценности в качестве искусства, которое позволяло человеку эффективно достигать утилитарных целей любого боя, независимо от его причин и обстоятельств. Даже во времена сравнительного мира будзин практиковал будзюцу как разновидность физических упражнений, позволяющих «держать себя в форме». Даже сегодня польза таких занятий (как и многих других видов спорта) для здоровья является достаточно очевидной.
Вторая модель применения будзюцу была некогда удалена из суровой, брутальной сферы утилитарного боя. Она практиковалась как форма социального общения, следовавшая точным нормам установленного ритуала, где движения и оружие использовались символически для выражения определенной идеи, создания настроения, поддержания традиции, устранения страхов человека, блуждающего по коридорам истории без путеводной нити. В этом, втором, смысле будзюцу стало церемонией или спектаклем, частью пышных праздничных зрелищ и национальных обычаев, таким образом впитав в себя все лучшее и благородное, что было в его традициях, как, например, историческую память о борьбе за национальное единство, а также и то, что было менее благородным — суеверия, слепой ультранационализм и все страшные качества темной феодальной эпохи.
Например, в этом церемониальном смысле широко использовалось искусство стрельбы из лука. Искусство фехтования предоставило свою технику и оружия для анимистического танца кэмбу, или танца с мечом, который исполняется и сегодня. Искусство борьбы, представленное такой специализацией, как сумо, было (и во многом остается) частью многих религиозных церемоний, празднеств, символизируя собой национальную мощь. Искусства вооруженного и невооруженного будзюцу также демонстрировались перед высокопоставленной публикой в виде размеренной, впечатляющей последовательности формальных упражнений (ката), которые, покинув сферу реального боя, превратились в ритуальную форму этих смертоносных действий.
И, наконец, будзюцу эволюционировала в нечто большее, чем простой набор гимнастических дисциплин, по мере того как будзин все глубже погружался в теории хара и ки, которые выходили за тесные рамки утилитарного боя и такие же узкие границы индивидуальной координации для ограниченных, индивидуальных целей. Интерпретируя эти теории как средства для социального и универсального развития, некоторые мастера трансформировали будзюцу в будо и, применяя эти концепции на расширенных уровнях и для высших целей, сумели преобразовать специализации боевых искусств в методы универсальной интеграции. Таким образом, будзюцу можно также рассматривать как дисциплину, которая способствует развитию человеческой личности за счет принятия определенной философской точки зрения на смысл существования и роль человека в окружающей его действительности.
Почти все основные искусства будзюцу в то или иное время применялись в этом смысле (то есть как религиозные или философские дисциплины интеграции для развития человеческой личности). Например, практика стрельбы из лука (кюдо), выполняемая в соответствии с древними правилами харагэй, в состоянии брюшной централизации и распространения энергии, может помочь человеку заглушить беспокоящее воздействие внутренней и внешней реальности, что позволит ему достичь лучшего понимания собственного я, понять границы своих возможностей, а также дать реалистическую оценку того контроля, который он способен установить над собственными эмоциональными и интеллектуальными реакциями на окружающую реальность. Только тогда он сможет действовать в этой реальности плодотворно, вместе с другим человеком, так, что они оба начнут жить и процветать в сбалансированной гармонии жизни. Однако на этом уровне искусство стрельбы из лука перестает быть боевым искусством, и, подобно чайной церемонии (тя-но-ю), оно входит в области тех дисциплин внутреннего созерцания, где будзин и его боевые методы становятся лишь отдаленными воспоминаниями о примитивных сферах существования. Однако данная область, ввиду ширины и глубины ее диапазона, не может быть рассмотрена во всей своей полноте в настоящем исследовании, но мы вернемся к ней в нашей следующей книге.
Искусство меча (кэндо) и искусства невооруженных единоборств (дзюдо и айкидо) также использовались в качестве дисциплин интеграции, основанных на определенных социальных образцах общения и взаимодействия и выраженных через развитие физической, функциональной и психологической координации определенным путем. Например, в дзюдо эти образцы воплощены в концепции взаимного благополучия и процветания, в айкидо — в идее гармонии (в самом общем смысле этого слова).
Разумеется, эти три основные модели применения будзюцу — утилитарная (вадза), формальная, или ритуальная (ката), и моральная (до) — никогда не были четко разграниченными или взаимно противоречащими. Они сливались и перекрывали друг друга, особенно последние две — ритуальная модель приобретала образовательные цели, а моральная расширялась и совмещалась с точным исполнением формальных упражнений. Боле того, обе они признавали свой долг перед первой, доминирующей моделью применения будзюцу — то есть как неистощимого источника смертоносных боевых методов.
И именно эта сложная взаимосвязь между различными моделями применения будзюцу всегда затрудняла для мастеров прошлого и их современных наследников решение дилеммы, поставленной этическим вопросом, — теми общепринятыми правилами, основанными на человеческом опыте, в соответствии с которыми человек пытался регулировать свое существование и благоустраивать жизнь.
Основная дилемма, осознанная в феодальные времена несколькими мастерами будзюцу, которые понимали, что если человек хочет выжить как разумный, цивилизованный вид, если он намерен найти созидательный, а не разрушительный выход для своих насильственных наклонностей и тех способностей, которые сделали его хозяином земли, то тогда он должен научиться надежным методам, позволяющим переадресовывать эти наклонности. Эти мастера предвосхитили озабоченность современных ученых, столкнувшихся с бесконечно более опасными и разрушительными боевыми методами, которые поняли, что если человек не может полностью подавить в себе склонность к насилию, то он должен найти способ использовать эту склонность, а не позволять ей использовать его. Если, однако, человек продолжит выражать ее так, как он это делал с момента своего появления из джунглей, то он может ввергнуть мир в состояние окончательного хаоса, где исчезнет и он сам, и все плоды его трудов.
