его слабой психики детстве - ее дядя был опекуном царя. Анастасия не имела властных амбиций и не претендовала на особую роль в принятии государственных решений. 0 ней осталась память как о добродетельной царице, проявлявшей целомудрие, смирение, набожность и доброту. Говорили, что царь только ее и любил, часто слушался. В браке у них родилось шестеро детей, из которых выжило лишь двое - Иван, убитый позже отцом, и болезненный Федор.
В марте 1553 года во время тяжелой болезни Ивана Грозного (на печальный исход которой надеялась определенная часть политической элиты) большинство членов Боярской думы отказались целовать крест малолетнему наследнику царя Дмитрию. Старая знать опасалась узурпации власти родней царицы - выскочками Захарьиными-Юрьевыми, которых считали «худородными». Но молитвами своей жены царь чудесным образом оправился после тяжелой болезни. На некоторое время в Кремле установилось относительное политическое затишье.
А вот здоровье самой Анастасии сильно подорвали частые роды и болезни. Ее смерть в 1560 году вызвала обострение политической борьбы, которым воспользовались Романовы-Юрьевы для укрепления и расширения своего влияния на царя. Они умело и своевременно направили его гнев против своих противников, обвиненных в отравлении Анастасии (что интересно, недавние исследования ее останков подтвердили эту версию - в них обнаружилось превышение содержания ртути, мышьяка и свинца). Репрессии не замедлили последовать.
Следующий царский брак с Марией Темрюковной лишь упрочил положение Никиты и Данилы Захарьиных-Юрьевых, братьев Анастасии. Место их отныне было рядом с наследниками-царевичами. Никита Романов пользовался доверием подозрительного и мнительного Иоанна, что говорит о его недюжих политических способностях, так как даже более близкие родственники царя не избежали смерти. Ему была оказана высочайшая монаршая милость - боярин Никита Романов по своему положению при дворе ходил с царем в «мыльню», по-нашему, в баню.
В тот год, когда Никита Захарьин-Юрьев стал владельцем Измайлова, Москва пережила опустошительное по своим последствиям нападение татар и нагайцев под предводительством хана Девлет-Гирея. Это был печально известный Крымский поход на Москву 1571 года, после которого Иван Грозный и озаботился необходимостью строительства стены, опоясывающей Белый город.
Именно потомки Никиты Романовича Захарьина-Юрьева и стали писаться как Романовы. И уже после его смерти, в 1586 году, Измайлово перешло к сыну - Ивану Никитовичу Романову, тому самому, которому Лжедмитрий I дал прозвище Каша. С тех пор его и знают как Ивана Кашу. Племянником Каши и был первый русский царь из династии Романовых - Михаил Федорович, при коронации которого его дядя держал в руках первую регалию - шапку Мономаха. В дальнейшем при Михаиле Федоровиче Иван Каша отвечал в государстве за внешнеполитические вопросы. Иван Каша поставил в Измайлове деревянную трехшатровую церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, при нем владение приросло и близлежащими землями. К 1623 году в Измайлове стояли боярский двор, охотный двор, пять дворов нищих и десять крестьянских и бобыльских дворов (29 человек). А к 1646 году в селе насчитывалось уже 32 крестьянских двора. Умер Иван Каша в 1640 году, после чего Измайлово отошло к его третьему сыну Никите Ивановичу Романову, которого принято считать последним представителем не царственной линии Романовых.
Своими пристрастиями в жизни Никита Иванович Романов чем-то был похож на Василия Васильевича Голицына, фаворита царицы Софьи и приверженца всего иноземного. Дом его был наполнен диковинками - огромными глобусами, часами с несколькими циферблатами, редкими фолиантами. Отличие лишь в том, что своими привычками он удивил современников гораздо раньше Голицына. К тому же число приезжающих в Москву иноземных гостей при новом царе (с 1645 года) Алексее Михайловиче только увеличилось. В Россию ехали ученые, врачи, строители, купцы и, конечно, дипломаты.
Адам Олеарий [52] писал: «В Москве живет некий князь по имени Никита Иванович Романов. После царя это знатнейший и богатейший человек, к тому же он близкий родственник царя. Это веселый господин и любитель немецкой музыки. Он не только любит очень иностранцев, особенно немцев, но и чувствует большую склонность к их костюмам. Поэтому он велел не раз шить для них польское и немецкое платье, а иногда и сам, ради удовольствия, надевал его и в нем выезжал на охоту, несмотря на то, что патриарх возражал против подобного одеяния. Боярин этот, впрочем, иногда и в религиозных вопросах, как кажется, сердил патриарха тем, что отвечал ему коротко, но упрямо. Впрочем, патриарх в конце концов все-таки хитростью выманил у него костюмы и добился отказа от них».
Поясним рассказ голштинского посла: Никита Иванович Романов не только сам носил иноземные наряды, но и своих слуг одевал в них. Однажды патриарх испросил у него один из нарядов, якобы для того, чтобы обрядить в него своего слугу. Получив костюм, патриарх приказал изрезать его на куски, добиваясь тем самым от Романова отказа от ношения подобной одежды.
При Никите Ивановиче Измайлово расцвело. С удивлением смотрели не только свои, но и иностранцы на устроенное Роменовым охотничье хозяйство в Измайлове, говоря, что и в Версале такого не видывали. Специальные люди мастерски натаскивали бульдогов, гончих и собак прочих пород на зверей, содержали «Волчий двор» - с лисами, зайцами, медведями и кабанами. Часто бывал в охотничьих угодьях своего дяди и молодой царь Алексей Михайлович, ставший позднее страстным охотником.
Для плавания по здешним рекам Никита Иванович заказал у аглицких купцов ботик - тот самый, что впоследствии обнаружит здесь в льняном амбаре юный Петр I. Вот как он сам расскажет об этом: «Случилось нам быть в Измайлове, на льняном дворе, и гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил Франца Тимермана [53]что то за судно? Он сказал, что то бот английский. Я спросил: где его употребляют? Он сказал, что при кораблях, для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет перед нашими судами (понеже видел его образом и крепостию лучше наших)? Он мне и сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно».
Назывался ботик «Святой Николай». Чтобы привести его в плавучее состояние, нашли старика-голландца Карштен-Бранта, товарища корабельного пушкаря. Этот-то пушкарь и починил ботик, способный плавать против ветра, поставив на нем мачту и парус. И Петр стал на Яузе учиться управлять первым в его жизни судном. Однако вскоре и эта река для амбициозного молодого
