3
Маша кинулась Василию на шею, прижалась лицом к его холодной от дождевой влаги груди. Не плакала - прятала сгоравшие счастливым огнем щеки.
Василий на одной руке держал Мишатку, другой обнимал Машу и, улыбаясь, смотрел на отца и мать, вышедших вслед за Машей. Захар неуклюже топтался на пороге, ожидая, когда сын подойдет ближе к избе, а Терентьевна суетливо, на ходу осеняла крестом счастливую встречу.
По русскому обычаю, Василий поцеловал всех троекратно, и его первого пропустили в избу.
- Сымай картуз, умойся с дороги, я полью, - захлопотала, засуетилась Маша.
- Сейчас... мешок развяжу, гостинец достану Мишаку. - Он вынул несколько розовых петушков на палочках и два больших куска рафинада. Держи, Михаил Васильевич! Подарок фронтовой, оттого и дорогой! - Василий ненасытно разглядывал лицо сына, теребя непослушные стриженые вихры. Потом торжественно извлек со дна мешка два кашемировых платка:
- А это, Михаил Васильевич, нашим мамашам! - Один подал Терентьевне, с другим подошел к Маше и накинул ей на плечи.
- И хозяину есть гостинец. Держи, батя, трубку!
Соседи уже подглядывали в окна, завистливо шептались. Терентьевна незлобиво прогоняла:
- Отдохнуть дайте с дороги, содомы! Завтра утром приходи да смотри!
Василий умылся, сел за стол. Мишатка, набегавшийся за день, задремал на коленях отца.
- Пей больше молока-то! Пей, сынок! Не смотри на нас, мы недавно поели, - уговаривала Терентьевна Василия.
- Да я и так горшок выпил! Как бы во вред не пошло.
Маша не сводила глаз с родного лица.
Уже смеркалось, когда закончили радостную трапезу. Огня не зажигали. Маша бережно подняла с колен Василия спящего Мишатку и отнесла на свою постель.
- А мы на сеновале ляжем, - жарко шепнула она Василию. - Там прохладнее, иди туда.
...После сладкого забытья Маша жалобно заговорила:
- А я ведь тебя ходила встречать... думала, ты наказал...
Василий притянул ее к себе:
- Молчи. Я все знаю.
4
На другой день по Кривуше проплыл длинный черный автомобиль и остановился у дома Гривцовых. Чекисты окружили дом, перерыли все Сидорово барахло, проверили все щелки. Жена Сидора рыдала, упав на кровать... Соседи попрятались в сараях. Только ребятишки любовались автомобилем.
- Да нет его дома, дорогие товарищи, - сквозь зубы скулил Сидор, шагая за чекистами по подворью. - Разве он побегет в родное село? Тут его все знают, да и я его, подлеца, не прощу... Я ведь в Совете состою. Обчеством избранный... Нет его, зря беспокоитесь. Он теперь за границу небось махнул.
- Ну ладно, ты! Не скули! - сердито гаркнул на него рослый чекист. А то тебя вместо него возьмем!
- Да разве отец за сына могёт? - продолжал ныть Сидор, провожая их к калитке. - От рук отбился. Сам его пять лет в глаза не вижу.
Когда автомобиль скрылся за поворотом, Сидор до боли скрипнул зубами и остервенело пнул сапогом грязную масленую тряпку, брошенную шофером на траву.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Ожидание встречи с Лениным преобразило Рогозинского. Рослая фигура его стала казаться еще выше.
- Ты, брат, выпрямился еще на два вершка, - пошутил над ним губпродкомиссар Носов, которого Губком направил в ЦК вместе с Рогозинским доложить о положении дел в Тамбове.
Они шли по Кремлевской площади, с любопытством оглядываясь по сторонам, и радостно улыбались друг другу.
- Да ты пойми, Носов, хлебный ты комиссар, ведь все как в сказке получилось. Только что в тюрьме под расстрелом с тобой сидели, а теперь по Кремлю идем, Ленина сейчас увидим!
- Я больше тебя волнуюсь, только виду не показываю. Боюсь я, вдруг что-нибудь скажу не так, осрамлюсь.
- Не бойся, все будет хорошо! Ленин чуткий и простой. Мне о нем перед отъездом Подбельский рассказывал. Держись, говорит, смелее и говори только правду.
- А Подбельский часто видит его?
- Еще бы! Нарком и уполномоченный ВЦИКа.
Они вошли в приемную в точно назначенное время.
- Владимир Ильич ждет вас, - приветливо сказал секретарь.
- Да, да, я жду вас, товарищи тамбовцы! - послышался голос из приоткрытой двери.
Рогозинский, а за ним Носов вошли в кабинет. Ленин шел им навстречу.
- Садитесь, тамбовские узники, рассказывайте! Как же это вы позволили себя запрятать в тюрьму? - Вернувшись к столу, он склонил слегка голову набок. - Я вас слушаю.
- Глупо получилось, товарищ Ленин, - ответил Рогозинский, - а сделать ничего было нельзя.
- Кратко и честно, - удовлетворенно улыбнулся Ленин. - Всё честное выражает себя кратко. Исповеди лукавых всегда длинны.
- Виноваты и мы, что мобилизованных плохо встретили, - осмелев, заговорил Носов.
- Ну, а это совсем хорошо! - Ленин резко опустил ладонь на папку. Цюрупе с таким самокритичным продкомиссаром будет легко работать. Если, конечно, и свои местнические настроения вы подвергнете такой же самокритике.
- Нас в Тамбове горстка, - как бы оправдываясь за слова Носова, вновь заговорил Рогозинский. - А эсеров хоть пруд пруди.
- Мне Подбельский и Чичканов уже кое-что сообщили, - сказал Ленин. Как бы там ни было, а эсеров прогнали сами крестьяне, одетые в солдатские шинели. Это показательнейший пример! Это прибавляет уверенности в нашей скорой победе! Сегодня я выступаю перед рабочими, обязательно расскажу им о позорном провале эсеровской авантюры в Тамбове! - Ленин захватил острую бородку в кулак. - А как, товарищ Носов, у вас в губернии с кооперативами?
Носов ответил:
- Ни одной частной лавки в уездах, Владимир Ильич.
- Это очень хорошо! Берите всю продовольственную организацию в свои руки. Кооператив - это место, где встречаются интересы города и деревни, место, где начинается социалистическая торговля на селе. - Ленин внимательно посмотрел на Носова. - Ну, а хлеб лишний в деревнях все-таки есть или нет?
- Есть, но продотрядов мало, - ответил за Носова Рогозинский.
- А какие виды на урожай? - повернулся к нему Ильич.
- Урожай ожидается небывалый. Но кулаки во многих селах захватили в свои руки Советы, хотят меж собой разделить помещичьи поля.
- Был недавно у меня хуторянин ваш один, из-под Кирсанова. - Ленин откинулся на спинку кресла, вспоминая. - Кажется, Нюхнин фамилия... Лоб крышей над глазами, весь обросший. Хочу, говорит, свою коммунию делать. У него девять сыновей, столько же снох да две дочери-невесты. "Всего, говорит, на моем хуторе хватает, без кадетов и Советов жить хочу! Пусть меня никто не трогает, я никому не мешаю, свой хлеб ем! Спасибо, говорит, гражданин Ленин, что землю мужику дал, теперь мы знаем, что с ней делать, и никому не отдадим!" Я попробовал было объяснить ему, что не я землю дал, а революция, пролетариат, что этому пролетариату помощь крестьян нужна, хлеб нужен. Да куда там! Свое твердит: "Не трогайте нас, одни проживем в своей коммунии". Вот какую коммуну хотят преподнести нам сельские мироеды!
- С крестьянами трудно работать, Владимир Ильич, - пожаловался Рогозинский.
Ленин прищурился, изучая его лицо. Неожиданно спросил:
- А как вы думаете, товарищ Рогозинский, Петру Первому легко было бороды стричь боярам? А ведь он был наместником бога на земле - царь! Боялись его! - И, не ожидая ответа, продолжал: - А нам во сто крат труднее! Быть против насилия и насильно заставлять людей уничтожать остатки насилия на земле - должность архитрудная! К тому же многие рабочие еще не научились правильно разговаривать с крестьянами, а научиться они обязаны во что бы то ни стало, иначе как же крепить союз рабочего класса с крестьянством для борьбы против мироеда-кулака? Я верю, что вы пришли не жаловаться на трудности, а просить помощи. И мы вам поможем... - Он ласково заулыбался, заговорщически подмигнул Рогозинскому. - Что ж, товарищ Носов пойдет сейчас к Цюрупе, а товарища Рогозинского командируем к петроградскому пролетариату.
Пододвинув листок бумаги, Ленин склонился над столом.
- Вот написал: "Прошу последний раз". Но вы мне не верьте и в Питере шепните, пусть не верят. Еще буду просить. - И снова склонился над листком.
Рогозинский уже освоился в этом маленьком кабинете, осмотрел все. Просто, ничего лишнего. Бросил взгляд на окно, в котором виднелось Замоскворечье, а дальше - бескрайнее солнечное небо, и подумал: там, за окном, огромная, вздыбленная, голодная Россия... И только этот простой и мудрый человек, склонившийся к бумаге, знает, как спасти ее от голода и от многочисленных врагов.
* * *
"Мы теперь переживаем здесь, может быть, самые трудные недели за всю революцию, - писал Владимир Ильич в тот же вечер Кларе Цеткин в Германию. - Классовая борьба и гражданская война проникли в глубь населения: всюду в деревнях раскол - беднота за нас, кулаки яростно против нас. Антанта купила чехословаков, бушует контрреволюционное восстание, вся буржуазия прилагает все усилия, чтобы нас свергнуть".
Он встал из-за стола и подошел к карте. Вот она, молодая Советская Россия, героически, отбивающаяся от врагов, от разрухи и голода.
