Вот они, синие стрелы, нацеленные в сердце революции, вот красные рубежи, их отстаивают русские коммунары. Но главный враг не отмечен на карте - голод. Огромные территории занял этот неумолимый, беспощадный деспот... Тамбовская губерния на карте выглядит маленьким клочком, но от нее и еще от нескольких таких губерний, может быть, зависит сейчас судьба революции...
Ленин вернулся к столу и снова подумал о Тамбове: кого туда послать? Туда надо самого энергичного. Урожай там невиданный, есть и старый хлеб, можно сломать кулаков, но нехватка организаторов и отрядов.
2
Восьмого июля 1918 года Рогозинский привез в Москву для отправки в Тамбов Первый коммунистический отряд имени Петросовета. Это был головной отряд целой армии питерцев, двинувшихся в поход за хлебом для голодной России.
Москва встретила питерцев тревожными новостями: только что был подавлен мятеж левых эсеров. Они убили германского посла Мирбаха, чтобы спровоцировать войну, арестовали Дзержинского и, захватив телеграф, успели дать несколько провокационных телеграмм.
Питерцы приуныли. Не примет их теперь Ленин, не до них ему. Хоть и сам звал, но что сделать! Рогозинский кинулся к начальнику Николаевской дороги. Пожилой седоусый железнодорожник успокоил Рогозинского: мятеж подавлен. На Пятом съезде Советов в Большом театре арестованы во время перерыва все главари мятежа.
Секретарь Ленина сообщил, что Владимир Ильич может принять товарищей питерцев в театре, так как Кремль все еще осажден эсерами.
В боковом зале театра мало было стульев, но не об удобствах думали посланцы питерского пролетариата.
Ленин вышел к ним бодрый, веселый:
- Здравствуйте, товарищи питерцы! Как доехали?
- Хорошо, Владимир Ильич! Как вы тут?
- Как с эсерами? Кончилось?
- Дзержинский жив?
- А как с немцами теперь?
Буря вопросов обрадовала Ленина - он молча улыбнулся, как бы давая им высказать все сразу.
- Дзержинский освобожден. Левые эсеры потерпели поражение. Вся их политика обречена, - отвечал Владимир Ильич. - Но утопающие хватаются за соломинку, эсеры могут еще испытать нашу силу. Надо быть готовыми. Вот вы будете в тамбовских деревнях... Не забывайте, что там до сих пор засилье эсеров, вам придется вести борьбу в трудных условиях. У кулаков много лишнего хлеба, его нужно взять для голодающего пролетариата. Но взять надо умело. Создавайте всюду комитеты бедноты, ищите поддержки середняков. - Он окинул всех взглядом и спросил: - Кто из вас раньше работал в деревне? Вот видите... Значит, большинство из вас деревню не знает, не знает особенностей крестьянского быта, крестьянской психологии. Не вздумайте учить крестьян, как пахать, как сеять... Учите их политике нашей партии, разъясняйте настойчиво, терпеливо нашу программу, откройте ликбезы, учитесь сами и учите крестьян. А вот вам, товарищ, - обратился Ленин к молодому рабочему в форме реалиста, - придется блестящие пуговицы срезать. Крестьяне еще не научились отличать блестящие пуговицы жандармов от пуговиц реалистов. Зачем возбуждать недоверие? Итак - хлеб, хлеб, хлеб, дорогие питерцы. Знайте, что в Москве по рабочим карточкам за весь июнь мы не смогли дать даже по пяти фунтов кислого, перемешанного с мякиной и отрубями хлеба. А у вас в Питере сегодня дали по восьмушке... Ваша задача, товарищи, - дать хлеб голодающей России! Дать как можно скорее. Ведь осталось дотянуть всего несколько недель до нового урожая!
- А как же мы будем брать хлеб, Владимир Ильич? У нас нет оружия, пусть нам дадут винтовки, - сказал молодой рабочий.
- Э, батеньки мои! - улыбнулся Ленин. - А вы и не подозреваете, что у вас уже есть оружие. Замечательное оружие - большевистское слово правды! - Владимир Ильич подошел к каждому и на прощание крепко пожал руку.
Рогозинский слушал, смотрел на Ильича и жалел, что ему приходится остаться в Москве. Как бы он хотел поехать вместе с питерцами в Тамбов, ставший ему второй родиной! Но приказ партии - остаться в распоряжении ЦК.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Василий обошел всех вернувшихся с фронта односельчан. Вечерами они стали собираться на выгоне. Василий рассказал им, что Тимофей Гривцов участвовал в мятеже, вспомнил козловские события. А сам приглядывался к людям.
На третий день утром в дом Ревякиных пришел председатель Совета Потап Свирин. Худощавый, с длинным бородатым лицом, он походил на святошу-странника.
Семья сидела за столом, завтракала.
- Хлеб-соль вам, - сказал Потап, сняв старый замызганный картуз. Не ко времю порог переступил, извиняйте.
- Садись с нами, - ответил Захар, угодливо подвинувшись на скамейке.
Василий отложил ложку, стал хмуро следить за незваным гостем.
- Что скажешь, дядя Потап? - спросил он нетерпеливо. - Ко мне али к бате?
- К тебе, Василий... Што в Совет-то не идешь? На тебя глядючи, и Андрей Филатов дома прячется. Могут разное подумать. Дезертиры, мол. Бумажка пришла в Совет. Чичкановым писана. Приди, посоветуемся. Там про тебя сказано.
Маша испуганно прижалась к Василию, заглянула ему в глаза.
- А что, в Совете посыльного нет? - вызывающе спросил Василий.
Потап помялся... Вкрадчиво сказал:
- Крестник ты мне... забыл, что ли? Вот и пришел полюбопытствовать. Какой он, мол, стал, крестник-то? Захар, вишь, помнит, а ты?.. Запамятовал?
- А я, дядя Потап, креста не признаю!
От неожиданности Потап испуганно качнулся, перекрестился.
У Терентьевны выпала из рук ложка.
- Што ты, што ты, Васятка, опомнись, окстись! Не гневи бога! - И бросила на него щепотью крест.
Захар чуть не поперхнулся. Сурово уставился на сына - дурит или вправду?
- Ну ладно, завтра приду... в ваш Совет! - жестко сказал Василий, взглядом выпроваживая Потапа.
- Зазря горячишься, Василий Захаров, - примирительно, но с явной угрозой сказал Потап, нахлобучивая картуз. И, уже обращаясь к Захару, добавил: - Зараза-то - она прилипчивая... Только и от заразы лекарствия всякие бывают. - Степенно поклонился и шагнул за порог.
- Да ты опомнись, опомнись, сынок, что говоришь-то, - просила Терентьевна.
Василий молча вышел во двор и принялся строгать новую оглоблю к телеге.
- Ты его сейчас не замай, мы с ним опосля потолкуем, - пообещал Захар. - А сейчас дело есть...
Он вышел из хаты и сел на приступку чинить хомут.
За воротами послышался веселый голос Юшки:
- Богохульники! Мать вашу бог любил! Ни праздников, ни родичей не признают! Кончай работу, всю не переделаешь!
- А ты как же думал: нынче - гуляшки, завтра - гуляшки... Так останешься и без рубашки! - сердито ответил Захар, постукивая кочедыком по кожаной обшивке хомута. - Тебе, купырю, чиню старый хомут. Васятка уговорил, я бы тебе не дал, горе-горюхино!
- Да ну? Неужто мне? Едрит твою налево и направо и чуть-чуть прямо... Спасибо, Вася, благодетель мой! Вы меня прямо обрядить всего взялись. Как бы мне от Сидора да к вам в батраки не попасть?
- Ну ты что ж, папаша?.. Вижу, за мной пришел? С дальнего фронта заходишь? - спросил Василий.
- Мать Авдотья не велела без тебя домой и глаз казать. Что ж, грит, такой высокоум стал наш Васятка, что и родней не нуждается? Отведи, грит, ему коня назад, коли нами брезгует... И опять же - вина церковного у отца Михаила на коленях клянчил. А для кого? Для тебя, мово благодетеля... Месяц караульщиком у отца Михаила был и весь труд за бутылку отдал, не пожалел!
- Пойдем, батя?
- Я оглоблю доделаю, - ответил Захар, - идите с Машей одни.
Маша вышла в новом платке, нарядная, счастливая. Изо всех окон пялили на них глаза кривушинцы. Василий чувствовал эти взгляды, молча кланялся встречным. Когда шли мимо дома Сидора Гривцова, Василий услышал шум на задворках.
Женский голос, надрываясь, орал, чтобы слышало все село: "Страхоидол проклятый! Чалдон захапущий! Ободрал все село. Люди головы клали, а ты баб по ометам шшупал! Чемерь тебя удави! А таперя своих гусей на моем огороде пасешь? Страхоидол! Видишь, защиты нет у бабы, так ты свое гнешь, окаянный!" Сидор что-то бурчал в ответ, видимо уговаривая не кричать, а баба еще пуще расходилась: "Нет, буду, буду орать! Пусть все знают, какой ты кровосос есть! Страхоидол ты, анчутка!"
- Это соседка отчитывает мово кормильца, - хихикнув, пояснил Юшка. Он ей с другой полюбовницей изменил... Срамное дело!
Василий молчал до самого Юшкиного дома. У канавы обернулся и окинул взглядом село...
Вот она, родная лапотная Кривуша! Всюду саманные хатенки, издали похожие на кучи навоза. Только несколько кулацких каменных домов, крытых железом, возвышаются над этой навозной стихией.
2
Из хаты Юшки высыпали подростки, запрыгали возле Василия, а старший, Панька, белокурый парень, солидно заломив козырек большого картуза, крикнул им:
- Чего крутитесь, пошли на канаву! Маманька не велела мешать. Доброго здоровья, дядя Вася!
- Здравствуй, Паша, здравствуй! Скоро в солдаты, брат! Какой герой-то вырос, а!
Маша расцеловала всех своих братьев и сестер и первая пошла в хату.
