Имя Бакатина на Лубянке по сей день произносят с плохо скрываемой ненавистью; и дело здесь не только, а точнее не столько в знаменитой передаче им американцам схемы расположения подслушивающих устройств в здании посольства США.
Бакатин оказался первым руководителем ведомства, кто, мало сказать, не пытался поднять его престиж, напротив, сделал все, чтобы превратить спецслужбу в изгоя. (Он даже придумал специальный ругательный термин «чекизм» - нечто среднее между фашизмом, терроризмом и коммунизмом.)
Объявленная им «политика прозрачности» привела к тому, что по Лубянке хозяйским размашистым шагом начали расхаживать довольно специфические личности, вроде попа-расстриги Глеба Якунина или писателя-эмигранта Владимира Буковского. Впрочем, если б они просто расхаживали, надуваясь от собственной важности, - это можно было бы как-то еще пережить. («Я абсолютно убежден в полной ненужности такой организации, как КГБ», - заявлял журналистам Владимир Буковский, отправляясь на очередную встречу к Бакатину; именно эту мысль он рассчитывал вдолбить в голову прогрессивному председателю). Проблема в том, что перед подобными субчиками оказались распахнуты архивы госбезопасности, включая агентурные дела и материалы оперативных разработок.
Газеты напропалую печатали тогда сенсационные статьи, уличающие самых разных людей в сотрудничестве с КГБ; это незамедлительно привело к массовому оттоку агентуры и фактическому свертыванию оперативной работы. Все громче звучали призывы окончательно открыть архивы и предать огласке имена людей, запятнавших себя сотрудничеством с кровавой охранкой.
«Уничтожать этот материал (картотеку агентуры КГБ. - Авт.) ни в коем случае нельзя, - без тени сомнения объявил, например, зам. председателя российского госкомитета по делам архивов А. Прокопенко, - он необходим для морального обновления общества… Нужно… выявить в руководящих структурах, в церкви тех, кому должно быть предложено оставить занимаемые должности».
Сила любой спецслужбы заключается в ее умении хранить тайны; но когда становится она похожей на проходной двор, а любой поп-расстрига может вынести под рясой охапку секретных документов - это уже не спецслужба, а балаган. Ожидать от нее каких-то результатов - как минимум смешно.
Неудивительно, что именно на 1991-1992 годы пришелся массовый бум предательств, совершенных сотрудниками госбезопасности. Только по официальным данным за период 1991 года шесть офицеров разведки стали перебежчиками; почему западные спецслужбы, которые-де против России теперь не воюют, с радостью распахнули перед ними свои объятия - этим очевидным, казалось бы, вопросом никто отчего-то не задался.
Впрочем, в отличие от чекистов, я не склонен винить Бакатина во всех смертных грехах. Он был лишь продуктом своего времени; таранным орудием в руках новой власти; этаким матросом Железняком демократической волны.
Идеология, которая активно насаждалась тогда, мало чем отличалась от наивно-идеалистических воззрений экзальтированных революционных гимназистов; дескать, пройдет пара лет, коммунизм победит на всем земном шаре, не будет ни денег, ни голода, ни проклятых эксплуататоров.
Советник президента Галина Старовойтова, которую иначе как совестью нации не принято называть, во всеуслышание заявляла, например, что агентура отныне вообще не нужна, это - рудимент режима; стучать на других - низко, подло и безнравственно. Хотя ни в одной стране полиция и спецслужбы не научились еще раскрывать, а главное - предотвращать преступления без сбора оперативной информации. (Между прочим, не будь у МВД и ФСБ агентов, и убийц самой же Старовойтовой никогда не удалось бы найти.)
(Дабы реализовать свои идеи на практике, Старовойтова даже подготовила проект закона о люстрации, который объявлял запрет на профессию для бывших сотрудников КГБ.)
Еще дальше пошел новый министр иностранных дел Борис Панкин. Сразу после своего назначения, в сентябре 1991 - го, он громогласно пообещал сократить до минимума количество сотрудников внешней разведки, работающих под «крышей» посольств и загранпредставительств, а из самого МИДа - и вовсе выгнать чекистов поганой метлой.
«Из всех видов разведки самой неприемлемой представляется мне… та, - объявил министр, - что осуществляется под прикрытием посольств и иных дипломатических учреждений».
Американский посол Роберт Стуруа, немедля отозвался об этой «мудрой» (цитирую дословно) министерской идее в превосходных тонах: «Чем больше мы будем делать, чтобы рассеять взаимные подозрения, и чем больше мы будем сокращать деятельность спецслужб, тем лучше».
Ельцин никогда не любил КГБ, еще со времен своей работы в Свердловске. Неприязнь и недоверие к спецслужбам носило у него характер скорее неосознанно-подсознательный; когда Ельцина брали на руководящую работу, он утаил факт наличия у него репрессированного отца и раскулаченного деда и долгие годы очень боялся, что тайна эта однажды всплывет. (Примерно те же проблемы были, кстати, и у Горбачева, Бакатина, Шеварднадзе и многих других архитекторов перестройки.)
Кроме того, первый президент не мог простить КГБ некогда установленной за собой слежки; по указанию Горбачева чекисты неотступно пасли его, записывали все телефонные разговоры; даже в министерском кабинете в Госстрое СССР у Ельцина стояли «жучки».
Это - многое объясняет. Первый и последний председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко рассказывал мне, как осенью 1991-го Ельцин, на встрече с лидерами стран «большой семерки», пообещал «ликвидировать КГБ как орган».
Узнав об этом, Иваненко попытался Ельцина переубедить, но присутствовавший при беседе госсекретарь Геннадий Бурбулис тут же его перебил: не перестанете упорствовать - найдем на ваше место кого-нибудь другого, посговорчивей.
Иваненко, возможно, не ведал, что к тому времени некий американский фонд «Наследие» уже подготовил для Ельцина программу российских реформ. Первым пунктом там значилось полное свертывание контрразведывательной деятельности и перепрофилирование бывшего КГБ исключительно на борьбу с преступностью и терроризмом. (Спасибо еще, хоть это разрешили.)
Итог долго ждать себя не заставил; вся вторая половина 1991 года и значительная часть года 1992-го ознаменовались полной парализацией деятельности нашей разведки и контрразведки. В самый ответственный, важнейший для страны момент, когда вмешательство спецслужб требовалось как воздух, они оказались полностью выведены из игры; по неразумности или чьему-то злому умыслу - вопрос остается открытым.
Егор Гайдар даже жаловался потом: дескать, никакой серьезной информации правительство от Министерства безопасности (так стал называться реформированный КГБ) добиться не могло.
«Я предпринимал постоянные, но, как правило, бесплодные попытки получить от этого ведомства информацию о коррупции в министерствах, аппарате правительства… Поначалу думал, что более содержательная информация поступает к президенту… Потом понял, что и у него надежной информации нет… В общем, если МБ и работало, то явно не на нас».
Воистину: нападение - лучший способ защиты. Сначала новые правители собственными руками разрушили систему национальной безопасности, а затем - еще и набрались наглости жаловаться на слабую-де ее эффективность.
Какая, к черту, информация! Какие разработки и материалы; сотрудники, приходя утром на службу, не знали, доработают ли вообще до вечера. Одна пертурбация сменялась другой, людей пачками выводили за штат.
Никакое другое ведомство не реформировалось в новой России с такой частотой, как госбезопасность. Только за первый ельцинский срок здесь прошло шесть реорганизаций и сменилось шесть вывесок (КГБ-АФБ-МБВД-МБ-ФСК-ФСБ). С каждой новой реформой из системы вымывались лучшие кадры - самое крепкое, работоспособное среднее звено; те, кто мог найти себя в мирной жизни. Все делалось для того, чтобы уничтожить систему на корню.
Люди, пришедшие в КГБ до 1990 года, отправлялись служить в самую престижную организацию страны. Они гордились своей принадлежностью к этому тайному ордену меченосцев, чувствовали свою причастность к важным государственным делам. А потом в одночасье оказалось, что работать в КГБ - не почетно, а позорно. А потом - на ведомство их (а что такое ведомство? в первую очередь люди) начали спускать всех собак, будто это они, чекисты 1980-х, сами втыкали иголки под ногти Бухарину и пытали врачей-вредителей.
Для того чтобы окончательно убедить Запад в своей лояльности и приверженности демократическим идеалам, российское руководство пошло даже на совершенно беспрецедентный шаг: в начале 1992-го Ельцин помиловал всех без исключения агентов иностранных разведок, прежде осужденных за измену родине. Оказалось, что эти люди - преимущественно сотрудники КГБ и ГРУ - не предатели, а «борцы с тоталитаризмом», просто боролись они по-своему, как умели.
