Они были бы куда веселее, если бы имели хоть малейшее представление о ссорах и все возрастающем беспорядке в лагере врага. Крильон настаивал на немедленной атаке — на карту была поставлена его честь; приближалась осень; отсрочки и задержки затянули дело на достаточно долгий срок. Д’Арсоп возражал, что его флоттанты еще не готовы; не были выставлены вехи, ориентируясь по которым они должны были бы разместиться; не промерили глубину, чтобы определить мелкие места и банки; не бросили якоря, с помощью которых можно было бы верповать суда в случае необходимости. Оказавшись между двух огней, Морено почувствовал, что его игнорируют, и, разочарованный, надулся и замолчал. Однако верх одержал Крильон. 13 сентября, едва пробило 7 часов утра, первые три из десяти флоттантов двинулись на предназначенные для них стоянки вдоль западного берега. Морено поднял свой флаг на двадцатичетырехпушечном корабле «Пастора». Д’Арсон пришел в ярость — он знал, что все суда направляются прямо на мель, — но был вынужден взойти на борт следующего по величине, двадцатитрехпушечного «Талья Пьедра», находившегося под командованием дона Хуана Мендоса, принца Нассауского. Остальные семь капитанов, вне зависимости от того, готовы были их корабли или нет, вскоре двинули свои суда следом. Три часа спустя все десять выстроились, повернувшись бортами к суше и взяв под прицел побережье между старым молом на севере и южным бастионом протяженностью тысячу ярдов. Битва началась.
Вечером того же дня Сэмюэль Анселл, квартирмейстер 58-го полка, писал брату:
«Усталый, изнуренный, я сажусь, чтобы дать тебе знать, что мы выиграли битву и предали огню корабли врага. Появившись сегодня утром в девять часов, они один за другим проследовали каждый на свою позицию и, встав на якорь, начали стрелять с наивысшей частотой. В то же время мы дали по ним залп холодными ядрами, но — к нашему величайшему удивлению — они отскакивали от их бортов и настилов. Даже тридцатидюймовый снаряд не мог пробить их! Однако мы не потеряли присутствия духа, хотя несколько наших было убито, но со всевозможной быстротой разожгли огонь в наших горнах и вложили в них наши тринадцатифунтовые ядра, дабы „поджарить“ их. Если бы ты мог выглянуть из-за скалы и посмотреть, как мы работаем, ты бы не смог удержаться от улыбки: некоторые устанавливали пушки, черные, словно эфиопы, из-за того, что утирали лица руками, испачканными порохом; сыны Вулкана сопели и потели, в то время как остальным выпало нести пылающие ядра, используя специально сделанные для этой цели железные инструменты, но так как это не позволяло как следует снабжать батареи, мы подготовили бочки на колесах, наполненные песком, и в каждую из них положили по полдюжины выстрелов. Без промедления мы начали вести ответный огонь; враги также продолжали стрелять. Однако длительный обстрел докрасна раскаленными ядрами, учиненный нами, свел на нет все меры предосторожности, предпринятые врагом при строительстве флоттантов, ибо от ядер, застревавших в их бортах, с течением времени распространялся пожар. Это, как мы обнаружили, происходило несколько раз в течение дня, хотя враг часто препятствовал нам; однако результатом сего беспокойства, постоянно доставляемого ему, стало то, что в конце концов его пушки лишились возможности стрелять. Как раз при последнем свете дня мы увидели, что одно из самых больших судов охвачено огнем в нескольких местах, а вскоре и другие оказались в таком же положении. Это прибавило войскам смелости, и мы стали веста огонь по оставшимся восьми кораблям с удвоенной силой.
1 час ночи [14 сентября]
Плавучие батареи прекратили огонь, и одни из них только что охватило пламя; люди на них посылают ракеты, призывая на помощь… Сейчас получено сообщение, что на берегу были настигнуты офицер и еще одиннадцать человек; они добрались до суши на куске дерева, бывшем частью плавучей крепости, затопленной при попадании выпущенного гарнизоном снаряда, когда она направлялась на помощь флоттантам».
Что же произошло? Во-первых, как мы видели, вместо твердого руководства во главе армии стояли лишь три примадонны, пререкавшиеся между собой. Второе — в какой-то мере следствие первого — то, что флоттанты оказались покинуты объединенным флотом. Они никогда не предназначались для того, чтобы действовать в одиночку; согласно первоначальному плану, между ними и на флангах должно было располагаться тридцать канонерских лодок и тридцать лодок с мортирами, с которых предстояло вести постоянный обстрел береговых батарей. Если бы так и было сделано, то это вполне могло решить исход всей битвы. Но в море не было никаких признаков этих лодок. По известным лишь ему причинам адмирал дон Луис де Кордова отказался выдвинуть их вперед. Третье: кавалер д’Аркон переоценил мощь своего творения. Может, его корабли и были непотопляемыми, но уж никак не невоспламеняемыми. Сама толщина их защитного покрытия означала, что раскаленное докрасна пушечное ядро может глубоко проникнуть в обшивку, незаметно вызвать тление и в конечном итоге воспламенить древесину вокруг себя.
Что теперь было делать? Для Испании этот день ознаменовался катастрофой, и штаб Крильона пребывал в шоке. Первым поводом для него являлись флоттанты, на которых по-прежнему оставалось 5000 человек. На двух из них — в том числе на «Талья Пьедра», попадание в который причинило наибольший вред, — начались серьезные пожары, но порох подходил к концу и взрыв был маловероятен. С другой стороны, их мачты и такелаж снесло выстрелами, и они оказались обездвиженными. Если бы как-то удалось отбуксировать их в безопасное место, их еще можно было бы спасти, но как это было сделать? И хотел ли этого Крильон в любом случае? Он всегда ненавидел эти конструкции, тем более что, пока они не сгорели и не затонули, д’Аркон мог рассчитывать хотя бы на частичный успех. Существовала также возможность того, что британцы захватят их в качестве трофеев. Было бы куда лучше уничтожить их — но прежде их надо было эвакуировать. Примерно в 10.30 генерал отправился вместе с принцем Нассауским (покинувшим «Талья Пьедра» немедленно после того, как на судне вспыхнул пожар) просить де Кордова послать его фрегаты, чтобы забрать команды с плавучих батарей. Но старый адмирал отказался наотрез: он не мог ради такой цели подставлять свои корабли под огонь врага. Доступны будут, заявил он, лишь его малые суда.
Первое из них достигло десяти неповоротливых кораблей около полуночи; оно везло приказ, адресованный всем десяти капитанам: поджечь свое судно, прежде чем покинуть его. Затем воцарилась неразбериха словно в ночном кошмаре. Измученных людей, не терявших присутствия духа и храбро сражавшихся в условиях сильного обстрела более двенадцати часов, теперь охватила паника; они думали лишь о том, чтобы спастись. Некоторые суда оказались так перегружены, что затонули; другие уничтожили береговые батареи еще до того, как они смогли взять на борт людей. Вскоре стало ясно, что оставшиеся не обладают требуемой вместимостью и должны будут совершить два-три переезда на берег и обратно. Но к этому моменту капитаны исполнили полученный приказ, и все десять судов охватило пламя. На каждом находились люди, которым не удалось уплыть, и у которых не было иного выхода, кроме как броситься за борт: лучше было утонуть, чем сгореть.
На рассвете в субботу, 14 сентября, мистер Анселл продолжал свое письмо:
«Наш залив являет картину ужаса и пожара; враг скорбит о своем бедственном положении, в то время как наши канонерские лодки весьма заняты спасением несчастных жертв от окружающего их пламени и грозящей им смерти, хотя враг со своих батарей, находящихся на суше, бесчеловечно дает залп за залпом из своих пушек по нашим лодкам, дабы помешать им, несущим спасение. Но никогда смелость столь не бросалась в глаза, ибо, несмотря на очевидные опасности, кои проистекали от столь отчаянного предприятия, все же наши лодки плавали близ плавучих батарей (хотя пламя вырывалось из их орудийных портов) и увозили страдальцев, выручая их из затруднительного положения, — несмотря на все это, презрение, каковое являли британские моряки ко вражескому огню, ядрам и картечи, и осколкам, навеки прославило Старую Англию.
7 часов
Вражеские корабли взрываются один за другим, наполовину полные людей, и наши лодки вынуждены отойти как можно дальше; сейчас они возвращаются с группой пленных на борту.
10 часов
Не все плавучие батареи взорвались: одна из них почти сгорела до самой ватерлинии, причем команда выбросила порох за борт. Батареи врага на суше продолжают вести огонь по гарнизону, тогда как на противоположном берегу видны испуг и смятение. Знать и гранды, собравшиеся, чтобы посмотреть на взятие города, отбывают из испанского лагеря, чтобы сообщить страшную новость Филиппу и его двору…
