Он нанес еще один визит на Корсику. Кстати, до сих пор не получил должного объяснения тот факт, что ему так часто позволяли отлучки, особенно если учесть, что он имел обыкновение продлевать свои отлучки на несколько месяцев. На сей раз он уехал под предлогом сопровождения своей сестры Марианны из Королевской монастырской школы, которая в тех условиях вынуждена была закрыться. Они отбыли из Марселя 10 октября 1791 г. Как и следовало ожидать, Паоли холодно отнесся к ним. Совершенно не обращая на него внимания, Наполеон сам восстановил себя в звании подполковника местной милиции, от которого должен был отказаться по возвращении в армию в Париж. Затем он с головой окунулся в кампанию по выборам своего брата Жозефа в депутаты от Корсики в Национальный конвент.
Однако Наполеон понимал, что Корсика все более оказывается на обочине. Революция не ограничивалась уже пределами Франции, вовлекая в себя всю Европу. В апреле 1792 г., несмотря на бедственное состояние государственных финансов, ослабление вооруженных сил и хаос, царивший по всей стране, Франция объявила войну Австрии. Два месяца спустя то же самое она сделала в отношении Пруссии и Сардинии. Одной из причин для демонстрации столь откровенной агрессии была, как ни странно, экономическая: в тех условиях французская армия только таким путем могла обеспечить себя продовольствием и всем необходимым — изымая все это в тех странах, куда вторгалась. Однако неизбежно давал себя знать и революционный идеализм, а именно теория о том, что в результате войны все народы Европы восстанут против своих монархов и что дух революции распространится в мире. Этого, к счастью, не случилось, но первоначальные успехи французских войск, несомненно, превзошли все ожидания.[280] В сентябре вторгшиеся австрийская и прусская армии вынуждены были отступить при Вальми. В октябре французская армия прошла через Рейнскую область и через месяц разбила австрийцев при Жемапе, овладела Брюсселем и частью Нидерландов, а кроме того, захватила Савойю. В феврале 1793 г. конвент объявил войну Англии, а через месяц — Испании. Тем временем 21 января 1793 г. короля Людовика XVI обезглавили на гильотине на площади Согласия в Париже под одобрительные возгласы толпы.
Во всей этой волнующей международной драме роль Наполеона поначалу была почти до смешного незначительной. Паскуале Паоли получил из Парижа инструкции оказать содействие вторжению на Сардинию. Он не испытывал желания делать что-либо подобное. Сардиния являлась соседом Корсики и естественным союзником. Пьемонтский король, под властью которого она находилась, всегда был другом корсиканцев и в прошлом часто великодушно оказывал им помощь припасами и снаряжением. Тем не менее приказ оставался приказом, и Паоли с неохотой дал согласие, чтобы батальон милиции Аяччо захватил небольшой остров Ла-Маддалена, расположенный у северного побережья Сардинии, напротив Корсики, и возвел там укрепления. Но одновременно он нашептывал руководителю экспедиции, своему племяннику полковнику Колонна-Чезари, что будет прекрасно, если мероприятие закончится ничем.
Полковник внял намекам. Батальон, очень плохо экипированный, отплыл 20 февраля и 24-го числа занял стратегическое положение, позволявшее ему овладеть островом. Едва ли нужно говорить, что капитан Бонапарт участвовал в операции. С самого начала он демонстрировал высочайший профессионализм — качество, которого так не хватало его товарищам, — и был уверен, что Ла-Маддаленой удастся овладеть в течение нескольких часов. Однако Чезари расценил ворчание нескольких моряков как угрозу бунта[281] и немедленно приказал экспедиции возвращаться на Корсику. Наполеон горячо возражал, но его не послушали. И особенно унизительно для него было то, что ему поручили привести в негодность две пушки и сбросить в море. Он написал полное возмущения протестующее письмо Паоли, отправив копию военному министру в Париж и двум корсиканским депутатам конвента. Почти одновременно последовала еще одна атака, на сей раз со стороны брата Наполеона Люсьена Бонапарта, произнесшего речь в якобинском клубе Тулона. Паоли, заявил Люсьен, предает Францию и думает только о том, как передать Корсику англичанам. Его слова произвели глубокое впечатление на депутатов конвента в Париже. Они немедленно отдали приказ об аресте Паоли и отправили грех уполномоченных для проверки обвинений.
Уполномоченные нашли Корсику охваченной враждебными настроениями. Паоли олицетворял собой Корсику, и ее народ готов был сражаться за него — против Бонапартов, против конвента, против кого угодно. Ситуация стала еще хуже, когда Люсьен по глупости отправил брату письмо, в котором писал: «Паоли и Поццо[282] должны быть арестованы; наше дело выиграно». Это письмо было перехвачено полицией Паоли еще до того, как уполномоченные прибыли на остров, в результате чего Бонапартов осудили на «вечное проклятие и позор», что в соответствии с корсиканским кодексом чести было равносильно смертному приговору. Дальнейшее пребывание на острове грозило им гибелью. Кроме того, теперь Паоли поднял вооруженное восстание против Франции, и остров оказался на грани гражданской войны. В свою очередь, Наполеон обдумывал возможность ответного республиканского выступления под его началом с целью захвата Аяччо и перемены ролей со своими врагами, но было уже слишком поздно. В середине июня он и вся его семья отбыли во Францию.
Оказавшись на континенте, Наполеон возвратился в армию. В начале сентября в Ницце он вступил в контакт со своим другом и земляком Жаном Кристофом Саличетти. Последний был одним из двух «представителей народа» в революционной Итальянской армии.[283] Именно в это время шла осада Тулона, который за неделю или две до того захватили роялисты при участии английских и испанских войск. Так случилось, что за несколько дней до прибытия Наполеона командующего французской артиллерией тяжело ранило. Срочно требовалась замена, и Саличетти увидел в Бонапарте вполне подходящего человека. Тому не оставалось желать ничего лучшего. С этого момента он забыл о своем корсиканском патриотизме. Отныне Наполеон стал французом, и таким, какого не было никогда прежде.
Армия, осаждавшая Тулон, находилась в состоянии, которое могло повергнуть в отчаяние любого сведущего офицера. Большинство старых роялистов эмигрировали, а заменившие их добровольцы из числа республиканцев совершенно не имели опыта. Артиллерия была укомплектована несколькими старыми неисправными пушками и мортирами с угрожающе малым количеством боеприпасов. Единственным плюсом являлся сам Наполеон, один из немногих во всей Итальянской армии офицеров — профессионалов до мозга костей. Правда, он был всего лишь капитаном, но зато пользовался сильной поддержкой Саличетти, а его гений довершал все остальное. Одним из его первых шагов стала доставка более мощных орудий и 5000 мешков с песком из Ниццы и Марселя. Остальное он реквизировал из фортов Антиба, Мартигю и Монако. Дерево для изготовления орудийных платформ заказали в Ле-Сиота. В Оллиуле Наполеон с помощью восьмидесяти кузнецов, плотников и колесников создал целый арсенал и ремонтную базу. Однако с самого начала он столкнулся с тупостью своего командующего, безупречного в политическом, но совершенно негодного в военном отношении генерала Карто, все идеи которого сводились только к тому, чтобы производить как можно больше выстрелов по городу. С другой стороны, Наполеон сразу понял, что вся оборона держится благодаря английскому флоту под командованием адмирала Худа, который стоит у самого берега, и приложил все усилия для овладения небольшим полуостровом Ле-Кер, откуда можно будет осыпать докрасна раскаленными ядрами корабли Худа. Наконец, при поддержке Саличетти, ему удалось добиться от Карто разрешения.
Первая попытка овладеть Ле-Кером провалилась, поскольку Карто, взбешенный тем, что над ним одержали верх, выделил только 400 человек для атаки. Во многом благодаря усилиям только что произведенного в майоры Бонапарта безнадежно неспособного командующего в октябре сняли с его поста. Его преемник, генерал Жак Франсуа Дюгомье, служивший в армии с тринадцати лет, был настоящим профессионалом. Он сразу же признал выдающиеся способности подчиненного и предоставил ему возможность действовать. Результатом стал полномасштабный штурм форта Мюльграва, недавно возведенного англичанами на высшей точке Ле-Кера. Он состоялся 17 декабря, под проливным дождем, однако завершился полным успехом. Ранним утром следующего дня английский гарнизон эвакуировался из форта, а корабли Худа поспешно подняли якоря и вышли в открытое море. На следующий день, 19 декабря 1793 г., Тулон снова стал французским.
Никто не сомневался в том, кому республиканцы были обязаны успехом. Наполеон Бонапарт, под которым убило коня, а самого его ранили штыком в бедро, показал себя с самой лучшей стороны. Дюгомье срочно отправил военному министру в Париж письмо с рекомендацией, которая стала пророческой: «Recompensez, avansez ce jeunne homme; car, si l’on etait ingrat envers lui, il s’avancerait de lui même».[284] Через три дня после взятия Тулона его сделали бригадным генералом. Ему было только 24 года.
