Император не мог быть одновременно повсюду. Если он не имел желания доверить кому-либо еще власть, достаточную для решения возникшей в отдалении проблемы, ее просто не решали совсем. Неоднократно это чувство пренебрежения со стороны центрального правительства побуждало отдельные области восставать и провозглашать своих собственных императоров. Единственным решением было увеличение числа императоров. Систему тетрархии зачастую превозносили, но никто не смог повторить опыт Диоклетиана на сколь-либо длительный промежуток времени. В известной степени признание того, что должно быть больше одного императора, открывало перед узурпаторами перспективу постепенного продвижения к высшей власти. Оно также имело тенденцию к поощрению регионализма, поскольку в различных частях империи развилась особая военная и гражданская иерархия. Каждая группа, естественно, была склонна отдавать приоритет собственным целям и проблемам и часто выказывала нежелание оказывать помощь другим частям империи.
Императоры всегда путешествовали с немалой пышностью, окруженные членами их двора, чиновниками и охраной. На протяжении III века эта пышность стремительно возрастала. Все хотели иметь под своим прямым контролем большие вооруженные силы. Если полевые армии предназначались в первую очередь для того, чтобы играть стратегическую роль, то для свиты главной задачей была защита от римских соперников. Императоры окружали себя все большим и большим числом сопровождающих лиц и телохранителей, постоянно усложняли придворный церемониал. Отчасти это должно было облагородить и обезопасить правление человека, который зачастую захватил власть жестоким способом относительно недавно. Все это имело целью защитить личность императора. Убийство было менее распространено в IV веке по сравнению с III веком. В то же время все это вело к изоляции императора. Оно затрудняло для него личное знакомство даже с высокопоставленными должностными лицами и командирами, не говоря уже о менее важных чиновниках, которые теперь служили в императорской администрации и чье число непомерно выросло. Контроль за действиями этих людей, представлявших императорскую власть по всем провинциям, был крайне ограниченным.
Все императоры жили под страхом узурпации. Это формировало и их поведение, и поведение всех должностных лиц и офицеров, служивших под их началом. Карьера на императорской службе предоставляла перспективу узаконенных привилегий и богатства, собранного как при помощи жалованья, так и еще в большей степени через взятки и плату за услуги. Добившиеся наибольшего успеха люди достигали очень высокого ранга со всем патронатом и влиянием, которое он приносил. Небольшое меньшинство было в состоянии даже достигнуть императорского ранга. Однако наряду с выгодами приходил и серьезный риск. Любое подозрение в том, что некая особа составляет заговор против императора, влекло за собой суровые наказания. То же самое справедливо и в отношении кого-либо, связанного с потерпевшим неудачу узурпатором, и их сторонников. В системе, где карьера обычно продвигается при помощи личных рекомендаций, такая сеть патроната неизбежно ставила многих людей в опасное положение. Личное выживание и личный успех и выгода были первоочередными целями большей части должностных лиц.
Имперская бюрократия в Поздней Римской империи определенно была больше, чем в I и II веках. Армия могла быть больше, а могла и не быть, но явно состояла из гораздо более мелких независимых подразделений. Сами по себе размеры не означали, что тот или другой из этих институтов обладал большей эффективностью. Число администраторов превышало то, которое поддавалось бы эффективному контролю, особенно с тех пор, как они составили часть бюрократии, одновременно раздробленной на группы и беспорядочно перемешанной по структуре. Имперская администрация добывала фонды и ресурсы для поддержки и самое себя, и армии. Такие краткосрочные методы, как ухудшение качества монетной чеканки, предполагают, что временами это снабжение оказывалось недостаточным. Но в целом, как кажется, эта система функционировала в III и IV веках по самой крайней мере на минимально необходимом уровне. Но она все еще оставляла обширное пространство для неэффективности и коррупции, и такие потери вполне могли быть велики по размерам. Большинство отдельных членов бюрократии делали свою работу достаточно хорошо для того, чтобы сохранить функционирование системы и предотвратить ситуацию, когда растраты ими чужих денег сделались бы слишком явными. Некоторые из них, возможно, от природы были и честными, и компетентными{597}.
Гражданские войны были наиболее распространены в III веке, но оставались постоянными и впоследствии. Государство развивалось по пути, предназначенному обеспечить защиту императоров от внутренних соперников, но, странным образом, оно не сумело этого сделать. Личное выживание всегда было важной проблемой для всех императоров со времени создания принципата. Август отстоял путь к власти при помощи ряда гражданских войн. Заговоры с целью убийства и открытые восстания представляли собой угрозы, с которыми с самого начала лицом к лицу сталкивался каждый правитель Рима. Август был монархом, но он создал систему, в которой его власть тщательно вуалировалась. Поскольку формально он не был царем, не существовало и четких институтов для распоряжения наследованием власти. Одни увидели в этом роковой внутренний порок системы принципата — фактически случайность, выжидавшую момента, чтобы произойти. Другие пойдут дальше и увидят в созданной Августом системе превознесенное традицией «бремя», которое помешало должным реформам империи в III и IV веках{598}.
Это невозможно объяснить при помощи довольно сомнительной разницы между принципатом и Поздней Римской империей. Была длившаяся в течение года гражданская война после смерти Нерона в 68 году и еще более длительный конфликт после убийства Пертинакса в 193 году. Клавдий, Домициан и Марк Аврелий, каждый из них, сталкивались с вызовами со стороны восставших наместников, хотя все эти мятежи быстро потерпели неудачу. Заговоры с целью убийства и попытки переворота в самом Риме имели место чаще, хотя некоторые из них вполне могли оказаться плодом воображения нервозных императоров или выдумкой их жестоких подчиненных. Ранний принципат не был полностью свободен от действительных внутренних конфликтов или от их угрозы, но на протяжении более чем двух столетий он тем не менее лишь изредка страдал от них. Это представляет заметный контраст по сравнению с последним полустолетием существования республики. Если созданная Августом система имела столь серьезный порок, тогда это можно объяснить только замечательной удачей. Вместе с Гиббоном мы можем прекратить «задаваться вопросом, почему Римская империя распалась», а вместо этого «удивляться тому, что она существовала так долго».
Рассматривать два столетия почти непрерывного внутреннего мира как всего лишь счастливую случайность — натяжка, особенно учитывая то, что за этим последовал более длительный период, когда гражданская война стала столь частым явлением. То, что каждый новый виток внутреннего конфликта ослаблял императорскую власть и государственные институты и, следовательно, облегчал следующие узурпации и восстания, является правдой. Однако, повторимся, не могло быть случайностью то, что такой цикл не развивался раньше. Bill веке империя в значительной степени утратила республиканский фасад, столь тщательно сконструированный Августом. Он и его наследники правили при помощи сената. Как организация, он не имел реальной политической независимости, но благоразумные императоры заботились о том, чтобы чтить его достоинство. Они использовали сенаторов практически на всех важных постах, эффективно управляя империей при их помощи.
Может показаться странным восхваление в наши дни эпохи системы, основанной на аристократической элите, состоявшей из людей, которые являлись в современном смысле дилетантами. Однако эта система имела много преимуществ в условиях Рима. Она предоставляла группу старших военных и администраторов — император мог знать всех этих людей и их семьи. Только меньшинство было потенциальными соперниками, но за ними было легко наблюдать. Общественная жизнь оставалась сосредоточена в строго очерченном пространстве самого Рима, облегчая восприятие настроений аристократии. Императоры I и II веков могли доверять избранным сенаторам контроль за значительными армиями и обширными провинциями. Только изредка — обычно во время масштабных конфликтов с Парфией — бывало необходимо назначить военачальника, под контролем которого находилось больше одной провинции, но автоматически к попытке узурпации это не вело. В I и II веках императоры могли передать свои полномочия, не чувствуя себя связанными обязанностью лично руководить кампанией. Рим был центром империи больше, чем просто в духовном смысле. У нас нет нужды идеализировать сенаторских легатов этого раннего периода. Некоторые из них бывали некомпетентны, немногие нечестны, и, вероятно, довольно многие более или менее коррумпированы. Во всех этих отношениях они кажутся, во всяком случае, не хуже старших должностных лиц Поздней Римской империи. В политическом отношении небольшой слой сенаторов императорам было просто легче контролировать. Доверие к сенату представляло собой республиканскую традицию, но имело глубокий смысл.
