Как известно, Афанасий Никитин с пристальным вниманием присматривался к различным сторонам экономики посещенных им земель. Но особенный интерес вызывало у него то, что касалось развития торговых связей внутри отдельных стран и между рядом стран. Так, он указывает, что в Индии есть место, где каждый год устраивается базар, на который съезжается вся страна и который продолжается 10 дней («…на год един базар, съеждается вся страна Индейская торговати, да торгуют 10 дней…»). Это, по мнению Афанасия Никитина, лучший торг в Индостанской земле: сюда свозят и здесь можно купить любой товар («во Гондустаньской земли той торг лучший, всякий товар продають, купят»)[1518].
Говоря о международных торговых связях, Афанасий Никитин указывает, например, что в Ормуз, который он называет «великим пристанищем», приезжают с товарами люди со всех концов мира: «всего света люди… бывают, и всякы товар… что на всем свете родится, то в Гурмызе, все есть»[1519].
Афанасий Никитин во время своего путешествия, вероятно, постоянно справлялся о ценах на разные товары. Он отмечает, что в Индии дешевы перец и краска, говорит о дешевизне товаров в Калькутте, Шибаите[1520] и т. д.
Руководствуясь мыслью о важности расширения торговли, Афанасий Никитин с большим удовлетворением описывает ряд городов, бывших торговыми центрами, и при этом оговаривается, что он упоминает далеко не все из них («а то есми городы не все писал, много городов великих»). Афанасию Никитину бросается в глаза, что на пути из Джунира до Кельберга он ежедневно проходил через 3–4 города («промежю тех великых градов много градов»). Он считает нужным упомянуть о подворьях в Индии, в которых останавливаются гости («во Индейской земли гости ся ставят по подворьемь»)[1521].
В то же время Афанасий Никитин высказывается по поводу того, что препятствовало росту торговли: это — большие пошлины на товары и нападения разбойников на торговые караваны. В Ормузе, — говорит он, — таможенная пошлина составляла десять процентов стоимости товаров («тамга же велика, десятое со всего есть»)[1522]. Говоря о возможностях торговли с Индией, Афанасий Никитин видит препятствие к этому в том, что вывоз индийских товаров предполагает уплату значительных пошлин, и в том, что провоз грузов морским путем связан для купцов с риском попасть в руки разбойников («и пошлины много, а разбойников на море много»). Известно, что сам Афанасий и его спутники были ограблены под Астраханью[1523].
Прямые высказывания Афанасия Никитина свидетельствуют о том, что его наблюдения над торговлей в странах и городах, где он побывал, в ряде случаев подчинялись его интересам как представителя русского купечества. Он рассказывает, что, уговаривая его ехать в Индию, какие-то бесерменские купцы обманули его, прельщая обилием имеющихся там товаров, хотя в действительности оказалось, что вывозить в Русь нечего («ано нет ничего на нашу землю»). Побывав в Бедере, Афанасий Никитин записал, что здесь «на Русськую землю товару нет»[1524].
Итак, Афанасий Никитин — купец с широким кругозором, понимающий важность роста внутренней и внешней торговли, международных экономических связей, городов и хорошо улавливающий те препоны, которые этому росту мешают. Поднимает Афанасий Никитин и проблемы социальные.
Говоря о социальных отношениях в Индии, Афанасий Никитин прежде всего хорошо подметил основное противоречие между местными богатыми собственниками и сельской беднотой: «а земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны добре…»[1525] Есть ли здесь элемент осуждения социального неравенства? Вряд ли. Вероятно, как и ряд других представителей торгово-ремесленной верхушки русского городского населения, Афанасий Никитин без социального неравенства не мыслил и общества. И тем не менее бедность основной массы индийских крестьян его, по-видимому, поразила.
По аналогии со структурой русского феодального общества и пользуясь русской терминологией, описывает Афанасий Никитин и иерархические отношения внутри господствующего класса Индии. В его описании фигурируют: «князья» и «княгини», «бояре», «слугы княжыя и боярьскыя»[1526]. Эти отдельные разряды феодалов отличаются друг от друга своим одеянием и вооружением. Подчиненность одних владетельных «князей», «бояр» и «слуг» другим автор обозначает термином «холопство». В «Хожении» Афанасия Никитина имеется обилие цифровых данных, характеризующих военные силы индийских феодалов (в большинстве своем хорасанцев по происхождению). Так, например, в одном месте «Хожения» читаем: «есть хоросанець Меликтучар (т. е. малик — уттужар, первый везир султана бедерского) боярин, у него рати двесте тысечь, а у Меликхана 100 тысячь, а у Харатхана 20 тысячь»[1527]. Афанасий Никитин указывает, что в Индии происходят постоянные усобицы и военные столкновения среди местной знати, иногда имеющие характер религиозных войн. Так, упомянутый выше Меликтучар, по словам Афанасия Никитина, в течение 20 лет «бьется с кафары» (с немусульманскими племенами Индии), «то его побиють, то он побиваеть их многажды»[1528].
Афанасий Никитин понимал вред для населения феодальных усобиц. И, может быть, законно видеть некоторый элемент карикатуры на индийских «князей» и «бояр», постоянно нападавших на владения друг друга, в том, как излагает Афанасий Никитин индийский миф о «князе обезьянском». Обезьяны, говорит Афанасий Никитин, жалуются своему князю, если их кто-либо обидит, тогда «князь обезьянский» посылает на обидчика «свою рать», и обезьяньи войска, «пришед на град, и дворы разволяють и людей побьють»[1529].
В воображении Афанасия Никитина, когда он описывал усобицы индийских вельмож, вероятно, не раз возникала картина феодальных войн, происходивших в условиях политической раздробленности на Руси. И с неподдельным, теплым и глубоким чувством отзываясь о Русской земле как стране, подобной которой нет на свете, автор отмечает «несправедливость» русских бояр. Он слагает молитву о том, чтобы Русская земля «устроилась» и чтобы в ней воцарилась «справедливость»[1530]. Здесь слышится голос русского горожанина, хотевшего видеть Русь объединенной в одно государство с сильной властью, охраняющей мир политический и социальный.
Афанасий Никитин был человеком религиозным. Он с горечью говорит о том, что, будучи на чужбине, «позабыл веры хрестьяньскыя всея и праздников хрестианьскых»; он, находясь вдали от родины, «много плакал по вере по хрестьяньской». Обащаясь с представителями различных вероисповеданий, Афанасий Никитин «христианства не оставил». Но в то же время Афанасий Никитин был чужд религиозной нетерпимости, и ему принадлежат следующие слова, говорящие как бы о равноправии вер: «а правую веру бы ведать, а праваа вера бога единаго знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту»[1531].
Идеология Афанасия Никитина — это идеология передовой части русских горожан, хорошо понимавших отрицательные стороны политической раздробленности и видевших путь к прогрессу в государственном объединении разрозненных русских земель. Эти горожане достаточно отчетливо осознали необходимость развития экономического общения внутри своей страны и за ее пределами. Патриотически настроенные и неумевшие отделить преданности родине от приверженности православной религии, они в то же время уже сбросили с себя путы религиозного фанатизма и стали на путь признания других вероисповеданий, а это должно было содействовать росту связей Руси с другими странами[1532].
Для мировоззрения некоторой части русского купечества характерны известное религиозное вольнодумие, скептицизм в отношении ряда церковных догматов, критика порядков, существовавших в городах. И в этом — прогрессивные антифеодальные моменты идеологии городских верхов. Но такая критика шла по пути реформ церкви, а не нарушения ее устоев.
В этом отношении интерес представляет помещенный в «Житии» Сергия Радонежского рассказ о видном московском госте Дмитрии Ермолине. В названном памятнике говорится, что Дмитрий Ермолин принадлежал к числу представителей крупной зажиточной купеческой фамилии («некий от московских великих купец…», он имел «толикое богатство… паче же благородием сущим и богатем…»)[1533]. Род Ермолиных был связан с Троице-Сергиевым монастырем. Там были пострижены в монахи отец Дмитрия — Ермола и его сын — Герман. Монахом Троице-Сергиева монастыря при игумене Досифее (1446–1447) стал и сам Дмитрий Ермолин (приняв иноческое имя Дионисий). В монастыре он проявил вольнодумие относительно церковных порядков и на этой почве у него произошел конфликт с монастырскими властями.
