Наиболее интересны записки о путешествиях, авторами которых являются горожане. Новгородский житель (по предположению М. Н. Сперанского, принадлежавший к числу зажиточных торговых людей) Стефан отправился с восемью спутниками в Константинополь «поклонитися святым местом…» Путешествие Стефана относится, по-видимому, к 1348–1349 гг.[1496]
Что привлекало в первую очередь внимание этого путешественника, попавшего в чужую страну? Будучи человеком религиозным, он прежде всего интересовался теми «святынями», которые в изобилии были сосредоточены в Константийополе, он усердно посещал многочисленные церкви и места, связанные с какими-либо достопримечательными событиями церковной истории. Он охотно и подробно записывал все легенды и предания религиозного происхождения. Но кругозор русского путешественника был много шире, не ограничиваясь интересами церковно-религиозного характера.
Прибыв из такого крупного ремесленно-торгового центра, каким был Новгород, Стефан живо воспринимал все, относящееся к городскому строительству, живописи, архитектуре[1497].
Весьма вероятно, что Стефан не прошел мимо достижений каменного строительства, мозаики и иконописи за границей потому, что эти отрасли ремесла и художественной деятельности быстро развивались в XIV в. и на Руси и заграничный опыт мог быть полезен русским мастерам.
Внимание Стефана, как обитателя портового города, привлекает гавань Константинополя с решетчатыми металлическими воротами («ту сут врата городная железна, решедчата, велика велми; теми бо враты море введено внутрь города»). В этой гавани он имел возможность наблюдать военный флот, состоявший из больших 200-весельных и 300-весельных кораблей, стоявших на якоре во время бури: «В тех судех по морю рать ходить; а оже будет ветр, а ини бежат и гонят, а корабль стоит — погодия ждеть»[1498].
Из описания путешествия Стефана совершенно очевидно, что он с большой любознательностью изучал все то, что связано с укреплением обороноспособности страны, усилением ее военной мощи. Он побывал в монастыре при церкви св. Дмитрия, находившемся у моря, недалеко от городской стены, и вспомнил и записал предание о том, как «приходил Хозрой царь перскы с ратью к Царюграду» и уже готов был взять город, но (якобы при помощи иконы богородицы) город был спасен: на море началось волнение, и вражеские корабли разбились о городскую стену; только сохранившиеся еще доселе кости неприятелей напоминают о их гибели[1499].
Для того чтобы государство было сильно в военном отношении, необходимо укрепление его политического единства под сильной монархической централизованной властью; очевидно, этой мыслью проникнуты те описания памятников скульптуры, изображающих выдающихся византийских императоров прошлого, которые дает Стефан. К числу этих памятников относится колонна царя Константина: «…Ту же стоить столп правовернаго царя Константина от багряна камени, от Рима привезен, на въерх его крест…» Наряду с колонной Константина Стефан описывает триклиний Юстиниана (на месте существовавшего когда-то дворца Константина), окруженный стенами, превышающими по своим размерам городскую крепость: «Ту же двор нарицается Полата правовернаго царя Констянтина; стены его высоки велми, выше городных стен, велик, граду подобен…»[1500]. В глазах Стефана эти грандиозные стены, возвышающиеся над городом, по-видимому, символизировали могущество и величие монархии Константина. С таким же пафосом говорит Стефан о статуе Юстиниана, поразившей его своими размерами и величественным видом: «ту стоить столп чюден вельми толстотою и высотою и красотою, издалеча смотря видети его, и наверх его седить Иустиниан Великы на коне, велми чюден, аки жив, в доспесе сороцинском…» Стефан не случайно фиксирует свое внимание на всех эмблемах императорского достоинства, вошедших в композицию колосса Юстиниана. В его воображении эти эмблемы, по-видимому, воплощают политический смысл: сильная власть — гроза для всех, кто хочет посягнуть на целость государства, — для инициаторов феодальных смут, для внешних захватчиков («грозно видети его [Юстиниана], а в руце — яблоко злато велико, а вь яблоце крест, а правую руку от себя простре буйно на полъдни, на Сороцыньскую землю, к Иерусалиму»)[1501].
Если верна данная выше интерпретация замечаний Стефана о виденных им памятниках и правильно охарактеризовано его политическое мировоззрение, то можно сделать вывод, что среди новгородского купечества рассматриваемого времени были сторонники политического единства Руси.
В Новгороде, крупном экономическом центре, связанном с Западной Европой, была благоприятная почва для проявления религиозного вольнодумия. И, по-видимому, не случайно, увидев в константинопольском Софийском соборе одну икону, Стефан вспомнил сохраненный церковным преданием легендарный эпизод из истории иконоборческого движения: «поганый иконоборец» поставил лестницу, желая «съдрати» с иконы венец, «святая Феодосиа» опрокинула лестницу и «разби поганина», «и ту святую заклаша рогом козьим»[1502]. Сам Стефан, по-видимому, был сторонником ортодоксального православия, и с его стороны не видно сочувствия иконоборцам.
Для мировоззрения Стефана характерно представление о полезности установления связей между Русью и другими странами (прежде всего православными). Рассказывая о своей беседе с константинопольским патриархом Исидором, Стефан с удовлетворением отмечает, что он «велми любить Русь». Он специально подчеркивает тот факт, что из Студийского монастыря в Русь посылали «многы кныги». С интересом Стефан относился не только к православным иноземцам, но и к лицам, исповедовавшим другие веры[1503].
Итак, на основании записок новгородца Стефана можно восстановить облик русского горожанина (по всей вероятности, зажиточного) XIV в. с его обширным кругом интересов: изучающего и вопросы развития в разных странах ремесла, промышленности, торговли, и организацию там военного дела; стремящегося к расширению культурного и политического взаимодействия Руси с другими государствами; на исторических примерах раскрывающего идею о необходимости укрепления военной мощи и политической силы государств; обладавшего в известной мере веротерпимостью.
Наряду с записками Стефана новгородца интересным памятником паломнической литературы является «Хождение» в Константинополь неизвестного автора. М. Н. Сперанский датирует его 20-ми годами XIV столетия и считает возможным приписать его новгородцу Григорию Калике, впоследствии ставшему (уже с именем Василия Калики) новгородским архиепископом[1504]. Рассматриваемое «Хождение» М. Н. Сперанский сравнивает с «Хождением» Стефана новгородца, отмечая, что авторы обоих произведений были людьми, близкими по интересам и мировоззрению. Другими словами, оба названных памятника сохранили нам идеологию горожан, и это независимо от того, являлись ли их авторы людьми светскими или духовными. Провести грань «между отдельными общественными группами духовной и светской в Новгороде нелегко, — пишет М. Н. Сперанский, — занимающийся и общественными делами купец и промышленник, часто входящий в церковное братство своего прихода, и духовное лицо, ведущее торговые дела и играющее роль в политике внутренней и внешней, — типы очень близкие друг другу и в жизни»[1505]. Если автором разбираемого анонимного «Хождения» был действительно Василий Калика, то для понимания его значения как памятника идеологии городского населения следует вспомнить, что его автор, возможно (по предположению Б. А. Рыбакова), являлся представителем кузьмодемьянского братства новгородских кузнецов[1506].
Хотя в «Хождении», как и в записках Стефана, преимущественное внимание уделено местам и предметам, связанным с религиозными представлениями, бросается в глаза интерес автора к практическим вопросам городского благоустройства, промышленности, торговли. Он отмечает торг в местности Васильках, корабельную пристань под Васильками, перевоз в Галатах (предместье Константинополя). Подробно описана в «Хождении» разрушенная баня («мовница») с водопроводом, «аспидными» корытами и желобами. Приводя легенду, связанную со строительством Софийского собора, автор реалистически отзывается об организации труда мастеров-ремесленников[1507]. Таким образом, пристальный взор русского горожанина проникает во все стороны торгово-ремесленной жизни Константинополя.
Одна из тем, привлекающих внимание автора «Хождения», — тема о тех бедах, которые принесли Константинополю завоеватели. Так, говорится о разрушениях крестоносцами памятников искусства («…били фрязове, коли владели Царимградом, и… узорочеи много потеряли»). Приводятся чудеса, связанные с наступлением крестоносцев на столицу Византии («…икона плакала, коли фрязове хотели выняти…»). В качестве же эмблемы былой военной мощи города выступает в «Хождении» «столп» с изображением Юстиниана — грозы сарацин. Итак, проблема обороноспособности зримо или незримо, но постоянно направляет мысль автора.
