судьбе древнего среднеазиатского государства (ставшего историческим фундаментом для среднеазиатских народов и государств) и остальных частей СССР. «Так приобретает контуры древняя история нашей родины. Она выступает пред нами не как совокупность изолированных, спонтанных местных процессов, лишь случайными стихийными связями воздействовавших друг на друга, а как единый процесс, находивший свое выражение в образовании единой, могучей системы скифо-массагетских, поздне-эллинистических государств, управлявшихся ветвями одной династии сиявушидов… Боспор и Иберия, Армения и Парфия, Кангха-Хорезм и Индоскифская империя великих кушанов — вот тот консолидировавшийся к началу нашей эры политический каркас, вокруг которого шла группировка далеких и близких племен Великой Скифии, во многом подготовившая процессы консолидации огромной территории нашей страны в средние века» [1691], — писал автор.
Блестящее развитие среднеазиатских государств было прервано нашествием монголов. И в этом автор находит единую историческую судьбу народов Советского Союза: «Эта катастрофа, пронесшаяся и над другими странами нашей родины, одновременно со Средней Азией переживавшими полосу хозяйственного, политического и культурного подъема, — над Владимиро-Суздальской Русью, над Болгарами, над цветущей Грузией Тамары, снова роднит эти страны, связывая их общей судьбой, единой героической миссией спасения европейской цивилизации от монгольского варварства» [1692].
Заканчивалась книга в духе утверждения политики «дружбы народов», где русские — первые среди равных народов СССР: «Русский народ, возглавивший победоносную борьбу народов России против феодально-капиталистического и национального гнета… Сторицей отплатил исторический долг народов Европы перед народами Востока, которым народы Европы столь многим обязаны в развитии своей культуры.» [1693].
Конечно же, достоинствами исследования были не только идеологически верные пассажи. В современной исторической науке книга признается классической, хотя многое в ней и не выдержало проверку временем [1694]. Тем не менее, очевидно, что грамотно расставленные автором идеологические акценты пришлись жюри (и, возможно, его главе) по душе.
В следующем году идеологическая мотивация присуждения премии проявилась наиболее ярко. Первую премию из историков не получил никто, зато второй щедро наградили целых пять соискателей.
Первой в этом ряду стояла монография А. С. Ерусалимского «Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века» (М., 1948). Работа была написана на солидном источниковом фундаменте с активным привлечением немецких архивов. Изучение германского империализма, в свете Второй мировой войны и проблем послевоенной Германии, считалось чрезвычайно актуальной темой. Автор писал: «В XX в., на протяжении жизни одного поколения, германский империализм развязал две войны… В обеих войнах германский империализм ставил перед собой задачу утверждения своего господства над миром, и еще нет уверенности в том, что, воспрянув при поддержке западных империалистических держав, он не выступит в качестве ударной силы, разжигающей войну в третий раз» [1695].
Видимо, немаловажную роль в присуждении премии сыграло и то, что А. С. Ерусалимский являлся довольно известным во властных кругах человеком. Еще до войны он по личному заданию Сталина редактировал трехтомник воспоминаний Бисмарка [1696]. Издание, говорили, Сталину понравилось [1697]. Есть свидетельства, что он внимательно, делая многочисленные пометы, прочитал вводную статью, написанную Ерусалимским. Этот экземпляр хранился у М. Я. Гефтера [1698]. Во время Великой Отечественной войны Ерусалимский заведовал международным отделом газеты «Красная звезда». В послевоенное время его аспиранткой была Светлана Аллилуева.
Книга в 1951 г. вышла вторым изданием. В нем автор, следуя пожеланиям рецензентов, отражавшим идеологические веяния, внес следующие дополнения: «Несколько расширен материал, характеризующий усиление антипольской и вообще антиславянской политики германского империализма в конце XIX в.; на основе новых архивных изысканий автор смог дополнительно осветить попытки Джозефа Чемберлена и других английских империалистов, преследовавшие цель закабалить Китай и на этой основе создать широкую, направленную против России, коалицию в составе Англии, Германии, США и Японии; дана более подробная характеристика агрессивной политики американского империализма, развязавшего войну против Испании в 1898 г.» [1699]. Таким образом, монография, посвященная германскому империализму, была дополнена описанием агрессивной империалистической политики Англии и США, что отвечало запросам холодной войны. Также усиливался раздел, посвященный агрессивной немецкой политике по отношению к славянам. Это, в свою очередь, вписывалось в идеологию славянской солидарности.
Совершенно, на первый взгляд, нелогичным выглядело запоздалое присуждение премии книге Я. Я. Зутиса «Остзейский вопрос в XVIII веке», вышедшей на русском языке в Риге еще в 1946 г. Напомним, что награды вручали как правило за работы, законченные или опубликованные в предыдущем году. Столь запоздалое признание объясняется следующим. Первоначально на премию выдвигались сразу две книги автора, уже упомянутый «Остзейский вопрос» и «Очерки по историографии Латвии. Часть 1, Прибалтийско-немецкая историография», которая вышла в 1949 г., то есть была совсем свежей. Но при принятии итогового решения монографию по историографии почему-то решили убрать [1700]. Очевидно, что идеологические соображения при присуждении премии имели определяющее значение. Немного биографии автора. Ян Яковлевич Зутис (1893–1962), латыш по происхождению, сделал карьеру в Советской России. Сразу после войны он был назначен в Латвийский университет, очевидно, что его миссия заключалась в советизации местной исторической науки.
В самом начале своей монографии автор без раскачки бросается в бой против буржуазных историков Латвии. Он упрекает их в том, что «буржуазно-националистическая историография в поисках национальной самобытности сознательно игнорировала вековые связи народов Прибалтики с русским народом…» [1701]. Автор обвинял своих предшественников в потакании германофильской трактовке местной истории и разыгрывании антирусской карты: «Мужественная и самоотверженная борьба [против немецкий феодалов] младолатышей и младоэстов в прошлом столетии была объявлена политической ошибкой главным образом потому, что в борьбе с пережитками крепостничества и другими привилегиями немецких баронов они ориентировались на русскую общественность и на русский народ..» [1702]. Этой историографии автор противопоставил подход, по которому история Прибалтики рассматривалась в контексте истории народов СССР.
В вопросе о т. н. остзейских привилегиях (то есть особых правах местного немецкого по происхождению рыцарства и местной автономии) Зутис видел самое большое зло прибалтийской истории. Только после перехода края под власть России начались улучшения в жизни местного крестьянства: «Сравнения показывают, что латышские и эстонские крепостные крестьяне только выиграли, оказавшись под властью сильного правительства. В результате перехода Прибалтики под власть России создались условия, благоприятные для сохранения длительного мира для латышских и эстонских народов, территория которых в продолжение многих веков являлась ареной кровопролитных войн между соседними державами» [1703].
Автор акцентированно указывал на прогрессивность русской политики в Прибалтике. Как он доказывал, в XVIII в. были заложены основы экономической интеграции региона с остальными частями Российской империи. В этой связи автономия Прибалтийских губерний и привилегии местного дворянства он называет «анахронизмом» и приветствует их отмену [1704].
Антинемецкий пафос книги очевиден. Красной нитью проходит мысль об исторической связи Прибалтики, ее передовых общественных деятелей и России. Подчеркивается
