"Нью-Йорк Таймс", - потому что я думаю, что приверженность Германии и признание ею важности альянса непоколебимы».
Европейские лидеры, такие как президент Франции Франсуа Миттеран, который вначале разделял ее колебания, начали на цыпочках склоняться к тому, чтобы согласиться на воссоединение, но при этом стремиться определить условия, при которых оно произойдет. Когда я встретился с Тэтчер в Лондоне 10 января, я настоятельно рекомендовал именно такой курс. Она оказалась неубедимой. Запись нашей встречи иллюстрирует ее жесткую позицию: «Премьер-министр сказала, что в международных отношениях ничего нельзя считать неизбежным. Ее отправной точкой было установить, что будет отвечать британским интересам, а затем попытаться сделать так, чтобы это произошло».
Это были похвальные чувства, но в январе 1990 года они не могли заменить политику, твердо привязанную к возникающей реальности в Европе. Ее руководство, которое так часто отличалось творческим подходом и твердым пониманием реальности, теперь демонстрировало элементы жесткости. Лишенная прагматического импульса, который так хорошо помогал ей в предыдущих кризисах, Тэтчер осталась с политикой, которая была не более чем неэффективной оппозицией. Ее предложение оставить часть советских войск для стабилизации Восточной Германии после воссоединения не имело успеха. Немцы, при поддержке США и попустительстве Франции, пошли вперед. Тэтчер осталась в стороне и была ослаблена.
Объединение Германии было вплетено в более широкий проект европейской интеграции. На континенте преобладало мнение, что объединенной Германией лучше всего управлять, тесно связав ее с Европейским сообществом. Канцлер Гельмут Коль придерживался этой точки зрения и был готов принести немецкие жертвы в этом предприятии; его министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер повторил призыв романиста Томаса Манна "создать не немецкую Европу, а европейскую Германию".
Тэтчер в корне не согласна с этой стратегией. Большое население и экономический потенциал Германии гарантировали бы ей значительный, если не доминирующий вес в любой интегрированной европейской структуре. Она понимала, что де-факто власть Германии не может быть ослаблена юридическими или институциональными средствами. Тем не менее, она твердо решила, что встраивание Германии в Европу скорее укрепит ее мощь, чем сдержит ее. В конце концов, она оказалась отчасти права, поскольку экономический прогресс Германии позволил ей добиться большего влияния в ЕС, чем любой другой стране-члену. Но в фундаментальном вопросе о характере и политике Германии она была неправа; Германия была преобразована Аденауэром и его наследием и остается неотъемлемым членом Западного альянса с момента объединения в октябре 1990 года.
Европа, бесконечная трудность
Не только объединение Германии, но и вся программа европейской интеграции противоречила мировоззрению Тэтчер. Будучи защитницей парламентского суверенитета, она рассматривала передачу полномочий от национальных государств европейским наднациональным институтам, укомплектованным неизбираемыми бюрократами, как отказ от демократических и суверенных прав.
Стратегия Тэтчер заключалась в поощрении экономической либерализации в Европе без продвижения политической интеграции. Попытка сохранить этот баланс стала ее главной внешнеполитической дилеммой. В 1984 году, после нескольких лет кропотливых переговоров, она одержала крупную политическую победу над Брюсселем, предоставив Великобритании ежегодную "скидку", которая на две трети сократила ее вклад в европейский бюджет. В 1986 году она приняла Единый европейский акт в стремлении к единому рынку (действительно, он был в основном разработан британцами). Однако она не смогла предвидеть, что этот закон будет использован для расширения "квалифицированного голосования большинством" в Европейских советах, что ускорит смещение власти из национальных столиц. Как она позже признала в своих мемуарах:
Теперь можно рассматривать период моего второго срока на посту премьер-министра как период, когда Европейское сообщество тонко, но верно изменило свое направление от сообщества открытой торговли, легкого регулирования и свободно сотрудничающих суверенных национальных государств к статизму и централизму.
Была заложена основа для конфликта - как между Лондоном и Брюсселем, так и внутри Консервативной партии, - который продлится не одно поколение.
Как управлять отношениями Великобритании с Европой - это вечный вопрос, а для лидера Консервативной партии - опасный вопрос. От Маргарет Тэтчер в ноябре 1990 года до Терезы Мэй в июле 2019 года четыре премьерства консерваторов потерпели крушение на отмелях европейских отношений.
Первым признаком того, что Тэтчер пытается справиться с разногласиями в партии по поводу Европы, стала отставка министра обороны Майкла Хеселтайна в январе 1986 года. Спор был номинально связан с компанией Westland, единственным оставшимся британским производителем вертолетов, но по существу - с амбициями Хеселтайна сменить Тэтчер на посту премьер-министра. Американская компания Sikorsky выразила заинтересованность в том, чтобы стать миноритарным акционером Westland, надеясь превратить убыточную британскую компанию в производителя, влив в нее капитал - вариант, который импонировал свободным рынкам Тэтчер, а также ее атлантистским убеждениям.
Однако Хеселтайн выступал за государственное и европейское решение. Согласно плану Хеселтайна, испытывающая трудности британская компания должна была присоединиться к консорциуму с британскими, французскими, немецкими и итальянскими оборонными компаниями. Последовал скандал, в ходе которого Даунинг-стрит попыталась дискредитировать Хеселтайна, что вызвало кратковременный период турбулентности, который, казалось, угрожал захвату Тэтчер власти в Консервативной партии. В конце концов, Хеселтайн ушел в отставку, а компания Sikorsky внесла залог за Westland.
Харизматичный, богатый и яростно амбициозный, Хеселтайн позиционировал себя как проевропейского преемника Тэтчер. Его неуловимый мятеж тлел в кулуарах в течение многих лет, прежде чем внезапно вспыхнуть в ноябре 1990 года.
К тому времени накопилось много пороха. Консервативные политические гиганты поднимались и падали в зависимости от их позиции в отношении Европы. Великобритания присоединилась к Европейскому экономическому сообществу (ЕЭС) при Хите в 1973 году. Но в 1979 году Великобритания отказалась вступать в зарождающийся Европейский валютный механизм (ERM), свободный предшественник валюты евро, который требовал от стран-участниц держать свои валютные курсы в определенном диапазоне от стоимости Европейской валютной единицы (ECU), которая сама определялась путем взвешивания валют стран-участниц в зависимости от размера их экономик.
Борьба за ЕЭС, ERM и ECU разделила британский кабинет министров и неуклонно подрывала лидерство Тэтчер. В 1985 году она отвергла возможность вступления Великобритании в ERM, но к началу 1987 года канцлер казначейства Найджел Лоусон нашел обходной путь: без одобрения Тэтчер он сделал так, что фунт стерлингов стал "тенью" западногерманской дойчмарки по определенному курсу. Однако к ноябрю 1987 года Тэтчер стало известно о негласном соглашении, и она отменила эту политику к началу 1988 года.
В этом контексте все более амбициозных планов европейской интеграции, а также неизлечимого раскола в Консервативной партии, Тэтчер приняла приглашение выступить с речью о будущем континента в Колледже Европы в Брюгге, Бельгия. Осознавая, что аудитория начинающих еврократов не является естественным электоратом для ее евроскептического послания, она сгладила начало речи шуткой. «Если верить некоторым вещам, которые говорят и пишут о моих взглядах на
