в рассказе, так и в речах действующих лиц, всех предметов и действий, о которых идёт дело в былине. Так, например, былина всегда говорит: гуси-лебеди, бурзы-мурзы, латы-кольчуги, князья-бояре, пир-беседушка, путь-дорога, тоска-печаль, бой-драка, почесть-хвала; целовать-миловать, ходить-погуливать, идти-ехать, взялся-принялся, в перелёт летит, два ужина ужинал, третий завтрак завтракал, думу думати, дождь дожжит; сердце разгорчиво-неуемчиво, река широким-широкая, глубоким-глубокая, потихохоньку-посмирнехоньку, по-старому по-прежнему, не для ради красы-басы.
Другая особенность: привычка непременно ставить прилагательное при каждом существительном: сыта медвяная, дуб сырой или коренастый, стрела калёная, голова буйная, вино зелёное, степь широкая, берега крутые, ноги резвые, язык речистый, кельи низкие, камень бел-горюч, вдова честная, сердце ретивое, кровь горючая, матушка родная, луга шёлковые, конь борзый, очи ясные, уста сахарные.
Ещё иная особенность — это две поминутные крайности: то уменьшительные, то увеличительные наименования предметов. Уменьшительные: муж ладушка, крепкая сдержавушка, хмельные напиточки, колечико серебряно, гуселышки яровчаты, косынька русая, тетивочки шёлковенькие, ухваточка богатырская, дороженька широкая, беседушка весёлая; жалобнёхонько, скорёшенько; Добрынюшка, Алешенька, Чурилушка. Надо при этом заметить, что все эти уменьшительные прилагаются не только к предметам, к которым относятся с ласкою и нежностью, но и к предметам враждебным или неприятным: воры-разбойнички, ночные подорожнички, атаманушка, раздольице-безвременьице, весточка нерадостная, наученьице по женскому (последнее выражение употребляет муж, рубя жене руки, ноги и губы, и называет их: рученьки, ноженьки, губушки).
Увеличительные выражения: коровища старая, ножище-кинжалище, деревенщина-засельщина, домовище великое (гроб), старчище-пилигримище, мужичище-калечище, чернизина, пахвалыцина, головище у бабы с дощанище, а глазища-то с пивны корцы; у царища-уланища ушища будто блюдища, глазища будто чаши пивные, носище будто палица боевая, мужище-блудище, Идолище поганое, Змеище-горыныще. Здесь опять таки любопытно заметить, что название увеличительные не означают непременно что-то большое и уродливое; напротив, они часто употребляются совершенно безразлично, вперемежку с уменьшительными, относясь к одному и тому же предмету: так, например сама былина, в рассказе своём, называет одно и то же действующее лицо то Иванушкой, то Иванищем, то калинушкой, то сильным и могучим каликой.
В глаголах точно так же бросается в глаза наклонность к двум крайностям: наклонность к формам, из которых одни выражают медленность, удлинение и многократность действия, а другие — стремительность и быстроту действия. К первым принадлежат такие выражения: подавает гуселышки яровчаты; кладывает потнички на потнички; не ясен сокол по небу разлетывает, млад Ермак Тимофеевич на добром коне разъезживает; тут-то на столбе он подпись подписывал; Владимир по гридне похаживает, жёлтыми кудерками потряхивает; сошка у ратая поскрипывает; все на пиру порасхвастались; попрострелены белы груди. Ко вторым принадлежат выражения: как разгорелось его сердце богатырское, как почал он бить поганых татаровей; как выскочит, как вылетит она (Соловьёва дочь) выше церквей соборныих и т. д.
Наконец, к числу особенностей речи принадлежит употребление маленьких пейзажных подробностей или картин природы, кроме переводов, только в двух случаях: или для подобия и сравнения, или же для выражения силы своей и неприятельской и вреда, причинённого неприятелем. Так, например, былины говорят: "день за днём будто дождь дожжит, неделя за неделей, как трава ростет, а год за годом как река бежит"; "укатается из глаз красно солнышко, уезжает из виду добрый молодец"; "не белая берёза к земле клонится, не шёлковая в поле травка расстилается, уж как кланяется сын своей матери"; "не белы снеги забелелися, не чёрные грязи зачернелися: забелелася, зачернелася сила русская"; "посмотрел он на силушку поганого: нагнано-то силушки черным-черно, черным-черно, как чёрного ворона, и не может пропекать красное солнышко между паром лошадиным и человеческим: вешним долгим денёчком серому зверю вокруг не обрыскати, межелныим (летним) долгиим денёчком чёрному ворону этой силы но обграяти, осенниим долгими денёчком серой птице вокруг не облететь"; "рыкнул татарин по-звериному, свистнул татарин по-змеиному, в чистом поле камешки раскатывались, травушки в чистом поле повянули, цветочки на земле повысыпали"; "у татарина рать — туча чёрная, княженецкая рать — молонья светлая". Но, кроме разве выражений поздних, перешедших в былины из песен бытовых, не богатырских, никогда наши былины не рисуют прямо, непосредственно картин природы в виде составной части рассказа, как мы это видим обыкновенно во всех эпических созданиях, и в том числе (это было уже замечено выше) в поэмах и песнях восточных, первообразах былин. Былины рисуют пейзажные подробности всегда лишь вскользь, мимоходом, по поводу какого-нибудь предмета или события. В этом былины отличаются не только от восточных первообразов, но и от бытовых, не богатырских песен русских, где картины и картинки природы играют всегда непосредственную и значительную роль.
Все эти своеобразные особенности языка былин, хотя и приложенные к материалу чужеземному, заключают в себе столько особенности, что, в соединении с оригинальным стихосложением былин и всегдашнею чёткостью, силою, образностью и юмором русского выражения, придают былинам совершенно исключительную, самобытную физиономию.
XV
Главная задача настоящего исследования заключалась в том, чтобы доказать совершенную несостоятельность мнения, будто русские былины — коренное произведение нашего народного творчествам и будто они представляют несомненные, чистейшие, самостоятельные элементы русские, как в общем, так и в подробностях.
Но, кроме этого главного, преобладающего мнения, есть ещё другое мнение о былинах, менее предыдущего распространённое, но не менее его несправедливое и требующее опровержения.
Допустим, говорят иные, что коренной материал былин явился на свет и сложился не у нас. Он не русский, это правда, но он тоже и не чей-нибудь другой в особенности, он не принадлежит исключительно никакой отдельной национальности. Он — общее индоевропейское достояние; он — совокупность верований, понятий и миросозерцания, вьнесенных из азиатской прародины разными племенами (в том числе и славянским), во времена доисторические, в ту эпоху, когда единичный первородный арийский народ стал разделяться на отдельные ветви, и ветви эти, одна за другою, начали покидать первобытно отечество своё, Азию, и стали уходить в Европу. Но потом каждый из этих народов продолжал жить на новой родине своей, этим общим достоянием, этими мифическо-эпическими преданиями, принесёнными из прародины, и, сообразно с условиями новой среды, вновь выделявшегося характера и духа новой своей истории, дал им и новую национальную физиономию, накладывал на них печать своей особенности. Именно от таких причин происходит близкое сродство всех языков индоевропейского семейства; сродство это и причины его стоят нынче вне всякого сомнения. Значит, точно
