Лекари и повитухи сделали новые расчеты и торжественно объявили: ребенок должен появиться либо в новолуние 23 мая, либо после полнолуния 4 или 5 июня. Мария успокоилась и продолжала ожидать, но чем дольше длилось это ожидание, тем больше усиливалось нервное напряжение. Она становилась все более замкнутой, часами сидела на одном месте, борясь с депрессией и тревогой. Такое поведение было совсем для нее не характерно, и те, кто видел ее в эти дни, говорили, что она выглядит бледной и больной. Но самое главное — все они замечали, что в том положении, в каком Мария сидит, ни одна беременная женщина находиться не может, потому что будет испытывать значительную боль. Мария сидела на полу, подтянув колени к подбородку, а ее живот был при этом сжат настолько, что выглядел почти плоским.
21 мая сообщили, что «живот Ее Величества сильно опал, что указывает на приближающиеся роды». Один из лекарей Марии, доктор Калагила, объявил, что королева уже определенно на последнем месяце и что роды могут начаться «теперь в любой день». И в то же время Руй Гомес написал, что видел ее прогуливающейся по саду такой легкой походкой, которая, по его мнению, невозможна при беременности на последнем месяце. Жизнь при дворе и в правительстве замерла. В ожидании вестей из покоев королевы потерявшие терпение придворные и раздраженные сановники слонялись по дворцовым галереям, обмениваясь слухами и тревожными взглядами. «Все в тревоге и ожидании, — писал Мишель, — и все здесь зависит от результатов этих родов».
В Лондоне не утихало смятение, вызванное разочарованием из-за ложного объявления 30 апреля о рождении наследника. Каждые несколько дней на улицы выбрасывались новые клеветнические листки, направленные против Марии, возбуждая страхи и подстрекая к бунту. В одних утверждалось, что королева умерла, в других — что «милостью Божьей скоро будет восхождение на престол Елизаветы». В тавернах, на улицах — повсюду, где собирались люди, велись подстрекательские разговоры. Филипп был этим так обеспокоен, что обратился к отцу за советом, спрашивая, что он должен предпринять против этой клеветы, самих клеветников и огромного количества самозванцев, объявляющих себя королем Эдуардом. Одного из таких шарлатанов 10 мая доставили в Совет, а через несколько дней в Кенте схватили восемнадцатилетнего юношу, который объявлял себя полноправным правителем Англии и «поднимал среди населения смятение». Его привезли в Лондон, выпороли и отсекли уши, затем нарядили шутом и провезли по городу. На его груди висела табличка, где говорилось, что он только слепой исполнитель чужой воли. Но до того как его схватили, многие крестьяне поверили, что это действительно король.
Участились стычки при дворе. Филипп даже повелел держать в секрете детали последних неприятных происшествий. Повесили трех воров, укравших у одного испанца большое количество золота и драгоценностей, но переловить и наказать сотни англичан, которые нападали на испанцев чуть ли не у дворцовых ворот, было невозможно. Незначительная ссора между несколькими испанцами и англичанами неожиданно переросла в громадное побоище, в котором участвовали до пяти сотен англичан. В результате шесть человек погибли и около сорока получили серьезные ранения. Несмотря на строгое предупреждение короля, данный случай в секрете удержать не удалось. Поскольку никто за это наказан не был, англичане немедленно начали строить планы в первые дни июля устроить еще одну крупномасштабную драку.
Тот факт, что королева до сих пор не родила, на международных делах отражался не меньше, чем на внутригосударственных. С начала своего правления Мария выполняла посреднические функции, улаживая отношения между Францией и «Священной Римской империей». Весной 1555 года при содействии Англии была созвана мирная конференция. От исхода переговоров зависело очень многое. В частности, возрождение английского влияния на политику европейских держав, улучшение англо-французских отношений и, что было особенно важно, предотвращение новой войны, в которую Филипп мог попытаться вовлечь Англию.
Существенным было также то, что конференция организовывалась и проводилась доверенными лицами Марии. Филипп, как лицо пристрастное, никакого участия в этом мероприятии не принимал, поэтому конференция была одним из немногих самостоятельных действий Марии, на которых она могла завоевать себе авторитет. Делегаты встретились на английской территории, в Кале, под председательством Реджинальда Поула. Для размещения участников англичане возвели пять деревянных зданий. Всего присутствовало пятеро посланников: от империи, Франции и Англии, четвертым был Поул, а пятый — от нейтральной страны.
Французы вначале всех поразили. Каждого делегата сопровождали пятьсот конных гвардейцев плюс группа знатных дворян и прелатов и множество слуг. В своих «помпезных нарядах» они были похожи на рыцарей, собравшихся принять участие в турнире, в то время как посланники от империи сидели, одетые в траур по королеве Иоанне. Когда началось обсуждение, англичане приложили немало усилий, стремясь создать видимость согласия и дружелюбия. Они брали представителей императора за руки и чуть ли не заставляли их обниматься с французами. Однако подобная куртуазность к каким-либо ощутимым взаимным уступкам не привела. Французы отказались возвратить империи территории, захваченные в последней войне, а люди императора настаивали на этом, не предлагая ничего конструктивного взамен. Епископ Гардинер пытался разрешить конфликт тем, что уговаривал представителей императора проявить сочувствие к «слабохарактерности французов», следуя изречению Святого Павла, что мужчина должен сострадать «слабоволию женщины». Сравнение с женщинами французов обидело. Им также не понравилось, что в месте проведения конференции находится такое большое скопление войск.
На самом деле воинов здесь держали на случай, «если королева Англии умрет при родах». Тогда их должны были немедленно послать в Англию на защиту Филиппа, по французы боялись за свои границы. Кроме того, французов нервировали авторитарное поведение Поула и раздражительность Гардинера. Все это помешало успешному проведению переговоров. В довершение ко всему прибыло сообщение Ноайля об отсутствии беременности у Марии. Англичане были этим сильно смущены, и 7 июня конференция свернула свою работу.
С самого начала ходило много разговоров о том, что Мария, которая чудесным образом возвратила Англию в лоно святой католической церкви, окажется способной также добиться и мирного соглашения, но так как переговоры потерпели фиаско, наблюдатели отметили, что Мария после начавшегося несколько лет назад успешного восхождения в первый раз потерпела неудачу.
* * *
Лето 1555 года выдалось хмурым. Не переставая лил дождь, а воздух не прогревался даже к середине дня. Поля превратились в болота с чахлой порослью побитых дождями хлебных злаков. Мишель писал, что такой отвратительной погоды «на людской памяти не было последние пятьдесят лет. …Ничто не созрело — ни зерно, ни кукуруза, и уже, наверное, не созреет, так что прогнозы о нехватке продовольствия на предстоящую зиму еще более печальные, чем в прошлом году». Мирная конференция провалилась, урожай пропал, а в Хэмптон-Корте королева постепенно приходила в отчаяние, упорно не желая расставаться с надеждой.
В первую неделю июня духовенство начало совершать ежедневные шествия, молясь за благополучные роды Марии. В них принимали участие также придворные и члены Совета. По желанию королевы они ходили вокруг дворца под окнами ее покоев. Каждое утро она садилась у небольшого окна и наблюдала процессию, кланяясь «с исключительным радушием и любезностью» аристократам и советникам, снимающим перед ней шляпы. Было замечено, что в начале мая щеки ее порозовели и что она никогда еще не была в лучшем здравии, хотя по-прежнему не чувствовала «никакого движения внутри, указывающего на приближение родов».
Испанских придворных особенно интересовали любые обнадеживающие признаки приближающихся родов, поскольку сразу же после крестин им было обещано возвращение на родину. «Беременность королевы держит всех нас в огромном напряжении умов, — писал Руй Гомес, — хотя наши лекари всегда говорили, что девять месяцев истекают 6 июня». Испанцы воодушевились было, когда 31 мая Марии показалось, что как будто бы начались схватки, то же самое повторилось в середине июня, но поскольку за этим ничего не последовало, они пришли в большое уныние. Руй Гомес по долгу службы исправно сообщал на родину о каждом официальном заявлении лекарей королевы, но в своих личных письмах позволял себе цинично шутить по поводу постоянно уменьшающегося живота королевы. «Все это заставляет меня сомневаться, была ли она вообще с ребенком, — признавался Гомес своему корреспонденту, — и больше всего на свете я желаю, чтобы все закончилось благополучно».
