На следующее утро я переходил Миссисипи по очень тонкому льду, однако Великий Дух сделал его таким прочным, что я вполне благополучно добрался до берега. Я проделал трехдневный путь, чтобы увидеть агента виннебагов и поговорить с ним о наших затруднениях, однако он обрадовал меня не больше, чем наш торговец. Тогда я решил идти к пророку, так как верил, что ему дано знать и понимать многое. Когда мы встретились, я рассказал ему о наших неприятностях, ничего не скрывая. Он сразу же поддержал меня и велел ни в коем случае не отдавать деревню белым, чтобы спасти могилы наших предков от разорения. Он сказал, что если мы останемся в своей деревне, белые не тронут нас, и посоветовал мне уговорить Ке-о-кука и его сторонников не ходить весной на Айову, а вернуться в нашу деревню.
После месячного отсутствия я вернулся в наш охотничий лагерь и рассказал обо всем, что видел и слышал. Вскоре мы уже подходили к своей деревне. Там мы обнаружили, что белые не только не покинули ее, а наоборот, к ним присоединились новые поселенцы и большая часть наших полей уже огорожена ими. Белые были очень недовольны нашим возвращением. Мы, тем не менее, начали чинить свои старые вигвамы и ставить новые. Вернулся Ке-о-кук и стал по-прежнему звать нас на Айову. Он ничего не добился в Вашингтоне и нам не разрешили ни остаться, ни отдать взамен другие земли. Мы больше не были друзьями. Я считал, что только трус способен так легко уступить свою деревню пришельцам. Какое право имели эти люди захватывать деревню и поля, принадлежащие нам по воле Великого Духа?
Мой разум говорил мне, что землю нельзя продавать. Великий Дух дал ее своим детям, чтобы они жили на ней и обрабатывали ее ради своего пропитания. И они имеют права на те земли, где они живут и трудятся. Если же они добровольно покинут свои земли, другие люди имеют право прийти и занять их. Продается только то, что можно унести с собой.
После того, что пришельцы сделали с нашими полями, мы с большим трудом могли отыскать свободный клочок земли, чтобы посадить хоть немного кукурузы. Несколько белых поселенцев разрешило нам засадить небольшие участки на огороженных ими полях, оставив себе все лучшие земли. Наши женщины, непривычные к их изгородям, постоянно мучались, перелезая через них, а если им случалось сбить перекладину, на них обрушивался гнев поселенцев.
Одному из моих старых друзей повезло. Его поле находилось на маленьком острове посреди реки. Он засадил его кукурузой и она дружно взошла. Но вскоре этот остров попался на глаза белому поселенцу и он, перепахав кукурузу, засеял его для себя. Старик горько плакал - ведь он знал, какие бедствия ожидают его семью, если она останется без кукурузы.
Белые люди привезли с собой виски и спаивали наших людей, выманивая у них лошадей, ружья и капканы. Их мошенничество достигло таких пределов, что я опасался серьезных осложнений, если этому не будет положен конец. Поэтому я обошел всех белых поселенцев, умоляя их не продавать виски нашим людям. Тем не менее, один из них продолжал это делать открыто. Прихватив с собой несколько воинов, я пришел к нему в дом и, выбив дно у бочонка, вылил все его виски. Я сделал это из опасения, что мои люди, напившись пьяными, могут убить кого-нибудь из белых. Белые поселенцы относились к нам очень плохо. Один из них жестоко избил нашу женщину только за то, что она сорвала несколько побегов кукурузы на его поле, чтобы утолить голод. В другой раз наш юноша был избит дубинками за то, что снял изгородь с дороги, чтобы провести свою лошадь. У него была сломана ключица и все тело покрыто синяками. Вскоре он умер.
Однако ни один белый не пострадал от моих людей, несмотря на всю их жестокость по отношению к нам. Полагаю, это было достаточным свидетельством нашего миролюбия. Мы позволили, чтобы какие-то десять человек завладели нашими полями, не давали нам сажать кукурузу, обижали наших женщин и забивали до смерти наших мужчин, не встречая сопротивления своей варварской жестокости. Белые могли бы поучиться у нас, как терпеливо сносить обиды.
Мы постоянно ставили в известность нашего агента, а через него и главного начальника в Сент-Луисе, обо всех своих невзгодах, надеясь, что они сделают хоть что-нибудь для нас. И в то же самое время белые поселенцы жаловались, что мы посягаем на их права! Они выставляли себя обиженной стороной, а нас - пришельцами, незаконно вторгнувшимися в чужие владения, и громко призывали главного военачальника защитить их собственность!
Как же коварен язык бледнолицых, если они могут добро обратить во зло, а зло выдавать за добро.
Летом я оказался на Рок-Айленде в то время, когда туда приехал очень большой начальник (мне он был известен как главный начальник Иллинойса) губернатор Коул. С ним был другой начальник, который, как мне сказали, славился своим знанием законов (судья Дж. Холл). Я пришел к ним и попросил выслушать мой рассказ о притеснениях, которым подвергался мой народ, надеясь, что они смогут помочь нам. Однако большой начальник был не склонен беседовать со мной. Он сказал, что он больше не главный в Иллинойсе, - его дети избрали себе другого отца. Я был весьма изумлен этими словами, так как всегда знал его как честного, храброго и достойного вождя. Но белые люди никогда не бывают довольны. Если у них появится хороший отец, они созывают совет (мысль об этом подает обычно какой-нибудь дурной тщеславный человек, который сам метит на это место), на котором решают, что этот или какой-нибудь другой, не менее тщеславный, человек будет им лучшим отцом, чем тот, которого они имеют. И в девяти случаях из десяти они, конечно прогадывают.
Все же я настоял, чтобы эти двое выслушали меня. Свою речь я начал с договора, заключенного Кваш-ква-ме и тремя нашими воинами, представив его значение так, как мне объяснил торговец и другие белые. Затем я рассказал, что Кваш-ква-ме и его люди начисто отрицают, что они продали нашу деревню. И поскольку я знаю, что они никогда не лгут, то решил не отдавать ее никому.
Я рассказал, как белые люди приходят к нам в деревню, сжигают наши вигвамы, ломают изгороди на наших полях, перепахивают нашу кукурузу, избивают наших людей; что они принесли с собой виски, чтобы спаивать наших людей и выманивать у них лошадей, ружья и капканы; что, несмотря на все обиды, ни один из моих воинов не поднял руку на белого человека.
Я пришел сюда, чтобы два больших начальника посоветовали мне, как поступить. Напрасно раз за разом обращался я к агенту. Хорошо зная о нашем бедственном положении, главный начальник в Сент-Луисе вместо того, чтобы искать справедливого решения у нашего Великого Отца, как велит ему долг, продолжал повторять, что мы должны покинуть свои родные места, потому что там хотят жить белые поселенцы.
Я и подумать не мог, что Великий Отец захочет, чтобы мы покинули деревню, где прожили так долго и где покоились кости наших предков. На это большой начальник ответил, что, лишившись власти, он уже ничем не может помочь нам. Ему очень жаль, но он даже не знает, что посоветовать нам. Они оба ничего не могли сделать для нас и выглядели очень опечаленными. Тем не менее, я всегда буду рад пожать им руку.
Осенью перед началом охоты я зашел к нашему агенту в надежде, что у него могут быть для меня хорошие новости. Новости, действительно, были! Он сказал, что земля, на которой стоит наша деревня, будет распродана поселенцам и после этого в соответствии с договором мы потеряем право на ней оставаться. Если мы опять вернемся, нас выселят силой!
Зимой мы узнали, что часть нашей земли уже распродана и самый большой участок куплен торговцем с Рок-Айленда. Теперь я понял, почему он так уговаривал нас уйти. Он хотел сам завладеть нашими землями. В течение зимы мы несколько раз собирали советы, чтобы решить, как поступить дальше, и на одном из них постановили возвратиться в деревню, как обычно. Мы рассуждали, что если нас станут выселять силой, в этом будут повинны торговец, агент и другие поселенцы. А в этом случае они заслуживают смерти! Торговец был первым в этом списке. Он купил землю, на которой стоял мой вигвам и находились могилы наших предков. Не-а-поуп поклялся убить всех тех, кто пытался изгнать нас из родных мест: торговца и агента, переводчика и главного начальника в Сент-Луисе, командира форта Армстронг, военачальника на Рок-Айленде и Ке-о-кука.
Наши женщины получили неутешительные вести от поселившихся в новой деревне: рыхлить мотыгой невозделанную землю прерий было очень тяжело и кукурузы удалось собрать совсем мало. Мы тоже не могли похвастаться хорошим урожаем и впервые за все времена нашим людям не хватало провизии.
Мне удалось убедить некоторых сторонников Ке-о-кука возвратиться весной в нашу старую деревню на реке Рок. Однако сам Ке-о-кук не вернулся туда. Меня не оставляла надежда, что нам разрешат пойти в Вашингтон и уладить это дело с нашим Великим Отцом. Когда я пришел к агенту на Рок-Айленд, он был очень недоволен нашим возвращением в деревню, и заявил, что мы должны убраться на западный берег Миссисипи. На это я ответил ему прямым отказом. Переводчик, которого я застал в его доме, посоветовал мне выполнить требование агента. От него я пошел к торговцу и стал упрекать его за то, что он скупил наши земли. На это он мне ответил, что, не купи их он, это сделал бы кто-нибудь другой, и если Великий Отец согласится на обмен с нами, он с готовностью вернет правительству всю приобретенную землю. Такое поведение нельзя было назвать бесчестным и я стал думать, что он не так уж плох, как нам казалось. Большая часть нашей деревни была сожжена и разрушена и нам пришлось ставить новые вигвамы и основательно чинить старые. Женщины наши отыскали маленькие клочки земли, там где белые еще не успели поставить свои изгороди, засеяли их кукурузой и трудились, не покладая рук, чтобы вырастить хоть что-то для своих детей.
