Воспоминания о тех днях стали публиковать только в последние годы[90]. Главное, что вспоминают, – охватившую всех тревогу, потребность выразить каким-то образом особый трагизм момента и, наконец, все ту же толчею, неразбериху, столпотворение, жертвы, сопровождавшие прощание со Сталиным. Распространять слухи об этом событии было опасно. А.А. Цивилев, например, поплатился за то, что 9 марта иронически описал своим собеседникам прощание с вождем: «Когда гроб с телом был установлен в колонном зале Дома Союзов, всем хотелось посмотреть, после этой толкучки собрали 2 машины галош и повезли продавать»[91].
Конечно, было бы соблазнительно увидеть в мартовских событиях некий особый смысл – кровавое прощание Сталина с народом. На деле ничего, кроме растерянности властей и обычной российской безалаберности, за происшедшим во время прощания с телом диктатора не было.
Власть в критический для себя момент – смену лидера партийная верхушка всегда переживала болезненно – привычно и как бы не всерьез, вяло, для порядка и для острастки, провернула разок-другой мясорубку репрессий, еще раз напомнив народу об осторожности. Люди, репрессированные за «враждебные высказывания» после смерти Сталина, – главные герои этой главы. Они вслух, как правило по неосторожности, забыв о «технике безопасности», которую следует соблюдать жителям страны с суровым полицейским режимом, высказали мысль трезвую и простую: «собаке собачья смерть», не утруждая себя сложным интеллигентским анализом о плюсах и минусах уходившей эпохи.
Но при знакомстве с публикуемыми документами важно, прежде всего, избежать соблазна «антимифа». Мол, раньше считалось, что смерть Сталина вызвала всеобщую скорбь, а на самом деле документы свидетельствуют о повсеместной радости и презрении к преступному покойнику[92].
Ничего подобного!
Это становится ясным даже при беглом знакомстве с помещенными в этой главе текстами. Некоторые настороженные обыватели восприняли отрицательное отношение к Сталину как великое святотатство. Иным казалось неприличным даже через несколько дней после похорон отмечать дни рождения, пить водку, смеяться и приставать к девушкам. Столь откровенное политическое ханжество, кончавшееся доносом, было явлением гораздо более массовым, чем оскорбительная грубость в адрес умершего. Практически все герои этой главы – одиночки, которые противостоят «коллективу» верноподданных, для молчаливого большинства они – отщепенцы, изгои, враги, которых следует наказать.
То, что было завуалировано и скрыто во взрослой среде – доносить все-таки считалось неприличным, хотя и поощряемым властями занятием, – в открытом виде проступило в среде подростков. Восемнадцатилетняя ученица 7-го класса львовской школы (Западная Украина) Лариса Огоринская, осмелившаяся сказать во время траурного митинга: «Туда ему и дорога!» – была немедленно избита своими же товарищами по учебе (см. документ 7). Власть расправилась с ней куда более жестоко, чем верноподданные молодые хулиганы: за одну-единственную фразу Огоринскую спустя три недели после происшедшего приговорили к 10 годам лишения свободы. К счастью для Ларисы, начинались новые времена и новые веяния – 17 июня 1953 г. на волне начинавшегося популистского «восстановления справедливости», которое в России часто сопутствует смене власти, Огоринская была реабилитирована. (Похожая судьба в середине 60-х гг. была у некоторых критиков Хрущева. Нападки на свергнутого лидера уже нельзя было считать преступлением, ведь и партия пришла к такому же выводу, поэтому некоторых хулителей Хрущева выпустили на свободу или не стали доводить до суда их уголовные дела. Преступлением теперь следовало считать положительные отзывы о Хрущеве.)
Антисталинские высказывания 1953 г. представляют весь спектр народного инакомыслия 1950-х гг. – от фольклорных, освященных традицией легенд о выпавших изо рта тирана после смерти «собачьих зубах» до вполне интеллигентных размышлений о будущем составе руководства, от воспоминаний о казавшейся теперь «сладкой» доколхозной жизни до вульгарной антисемитской ругани по поводу народных страданий при Сталине.
Публикуемые документы сразу вводят нас в гущу повседневной народной жизни. Вместе с героями главы мы сможем побывать на дне рождения и присутствовать при ссоре соседей, оказаться на маленькой железнодорожной станции и в толпе на митинге, зайти на почту и в сберегательную кассу, попасть на школьный урок и даже заглянуть в пивную. Весь этот «пестрый сор» обыденной жизни имеет для понимания советской истории значение не меньшее, чем информация о привычном произволе и жестокости советского правосудия, отреагировавшего на смерть Сталина новыми арестами и репрессиями.
Итак, Сталин умер!
Из хроники событий. 1953 г.
4 марта
Во время погрузки деталей каркасных домов на берегу реки Дон колхозник Белоусенко сообщил, что по радио передали о тяжелом состоянии здоровья Сталина, у которого произошло кровоизлияние в мозг. В ответ на это колхозник Г.М. Гладких заявил: «Взяли бы и отрезали ему ухо и сбили кровь». Потом добавил: «Козлам уши режут, и они живые остаются» (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 39954).
Степанова Ф.И., разнорабочая из Риги, в разговоре о болезни Сталина сказала: «Умрет, тогда лучше будет… он ничего хорошего не сделал, а только организовал колхозы» (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 38416).
Узнав о болезни Сталина, заключенный Лобачев Ф.Н. нецензурно выругался и сказал: «Может, умрет – нам будет легче». Лобачев с конца 1951 г. ругал советское правительство, Сталина, колхозы, говорил, что ждать амнистии нечего, на всех стройках работают заключенные, освободить их могут только американцы, когда победят СССР (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 40208; Ф. Р-9474. Оп. 41. Д. 1454).
Трус А.С., шахтер из Кемеровской области, 4 марта 1953 г. сказал знакомому: «Ты знаешь, ведь издыхает руководитель партии и советского государства. Хватит ему над нами издеваться». 10 марта говорил, что надо войну, зарабатываем плохо, все заработанное уходит на заем[93], «говорят, американцы издеваются над пленными, но это неправда, наоборот, издеваются здесь, в Советском Союзе, не только над военнопленными, но и над всем советским народом». На следствии показал, что был зол на советскую власть с тех пор, как партизаны расстреляли его мать и сестер (Трус был белорусом и во время войны служил в немецкой армии) (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 42348).
Семенов А.П., прежде судимый, не работавший и живший без прописки в Тульской области, и раньше допускал антисоветские разговоры. А по показаниям свидетельницы, утром 4 марта 1953 г. она увидела сидящего на железнодорожных путях человека и «заговорила с ним о постигшем нас горе, то есть о заболевании вождя. На мои слова: «Слышал ли этот гражданин о заболевании вождя советского народа?» – сидящий передо мной гражданин, как я теперь знаю, по фамилии Семенов, со злобой мне ответил: «Вот хорошо, чтобы он (назвал имя вождя) скорее умер», – и засмеялся. За эти гнусные слова я Семенова обозвала подлецом, он же, перед тем как высказать свой враждебный выпад по адресу вождя, исполнил религиозный обряд, то есть перекрестился» (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 41048).
Биезайс Л.В., комсомолка, моторист из Вильнюса, 4 марта 1953 г. сказала коллегам: «У Сталина отнялась рука и нога, он сейчас подыхает», а 6 марта сообщила, что «Сталин сдох». В январе 1953 г. говорила о том, что до советской власти в Латвии жить было лучше (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 43114).
Пацевичус В.А., радиотехник из Каунаса, при обсуждении с сотрудниками болезни Сталина, сказал: «Ветер подул из Кремля, сам заболел и лечить некому … всех хороших врачей посадили[94] » (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 38564).
Моисеев Е.Ф., слесарь из Новосибирска, 4 марта 1953 г. «нетактично выразился» о Сталине: «Что мы сейчас сделаем, отсюда не поможем, своих рук не подложим» (ГА РФ.Ф. 9474. Оп. 40. Д. 1805).
Сапунов М.Д., рабочий нефтепромысла из Северной Осетии, комсомолец, 4 марта 1953 г. во время сообщения по радио о болезни Сталина в присутствии заплакавшей сослуживицы рассмеялся и сказал: «Ну что же, заболел, на его место другого назначат». Другому сотруднику сказал: «Ну что же, сдохнет, и мы сдохнем» (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 40521).
Сергиенко В.А., казак, бывший кулак, прежде судимый за хищение колхозного имущества, станичник из Северной Осетии, «касаясь вопроса болезни вождя народов, выразился по его адресу нецензурными словами и с насмешкой сказал, «что наверное ему пайка не хватает, надо зарезать козла Никиту и послать ему на усиленное питание». Говорил, что Сталин «его провез по всей Вселенной» – «до самой Колымы». В 1950-1953 гг. ругал колхозы, хвалил единоличное хозяйствование (ГА РФ.Ф. Р-9474. Оп. 41. Д. 677).
Степанов Ф.Г., бухгалтер из Львова, кандидат в члены партии, в дни болезни Сталина говорил сослуживцам, что книгу «Экономические проблемы социализма»[95] написали ученые, а Сталин только подписал, что, если он умрет, печалиться нечего, «можно подумать, что он большой гений, ничего, и без него все изменится», «умрет – какая мне разница, все равно денег больше не дадут»; «а вот когда мы с вами будем умирать, то и одного профессора не будет, будут по нашим головам ходить». Утверждал, что в буржуазных странах больше культуры и лучше материальные условия жизни, что после смерти Сталина многие выйдут из опалы, например маршал Жуков, что Николай II ушел в отставку, и Сталину надо было так поступить (ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 41068).
