Такие мероприятия, как «Ночь амазонок», были не просто торжественными шествиями, устраиваемыми для того, чтобы воплотить в жизнь фантазии нацистских вождей, – в них заключался гораздо более глубокий смысл. По словам Эрны Кранц, цель таких парадов состояла в том, чтобы подчеркнуть избранность немецкой нации: «Немцы уверенно заявляли, что их нация – особенная, что в их жилах кипит чистая кровь новых немцев, что они стоят выше остальных». Идея оказалась заразительной: «У нас тогда поговаривали, мол, если молодым людям твердить каждый день, что они – особенные, то рано или поздно они и сами в это поверят».
Сегодня, когда мы знаем обо всех немыслимых ужасах, ответственность за которые лежит на режиме, людей, которые утверждают, что при нацистах им жилось лучше, чем в наши дни, в лучшем случае высмеют. Однако очень важно, чтобы они, подобно Эрне Кранц, говорили и дальше, потому что без их свидетельств у людей современности может создаться упрощенное, менее опасное видение нацизма – будто люди мучились под гнетом диктатуры с самого начала. Научные исследования показали, что Эрна Кранц – не единственная, кому тогдашняя жизнь представляется в радужных тонах. Более сорока процентов немцев, опрошенных во время исследовательского проекта после войны, подтвердили, что 1930-е годы остались в их памяти как «хорошие времена». А поскольку опрос проводили в 1951 году, когда немцы уже были прекрасно осведомлены о зверствах лагерей смерти военного времени, наличествующая статистика отражает действительное положение вещей.
Сейчас кажется непостижимым или по меньшей мере едва ли понятным с культурно-исторической точки зрения, почему немцы, удивительно разрозненный народ, так легко поддались влиянию одного политического деятеля, хотя и пользовавшегося неслыханным влиянием. Но этому есть и другое объяснение, и чтобы его понять, достаточно представить себя на месте Эрны Кранц и ее семьи в 1934 году. Что хорошего случилось с ними за последние двадцать лет? Война, которая оставила страну без мужчин и обернулась национальным позором; завершилась мирным соглашением, нанесшим стране гибельный экономический ущерб и значительно сократившим ее территорию; принесла свирепствующую инфляцию, которая полностью уничтожила народные сбережения; породила бесконечное множество политических партий, которые только и знали, что грызться между собой, развязала уличные бои между вооруженными приверженцами соперничающих течений, вызвала на свет безработицу, возросшую до невиданного прежде уровня. Разве кажется теперь удивительным тот факт, что очевидная устойчивость, которую принес с собой нацистский режим в 1934 году, была встречена населением радушно?
Какой бы неожиданной ни казалась реакция немцев на режим в 1930-х годах, она меркнет на фоне недавно появившейся информации о печально известной нацистской тайной полиции – гестапо. Если верить сложившемуся стереотипу, гестапо – всемогущее, всевидящее орудие террора, вселяло ужас в людей и держало в страхе все население. Но это весьма далеко от правды. Чтобы докопаться до истины, мы отправились в небольшой городок Вюрцбург в Юго-Западной Германии. На первый взгляд Вюрцбург ничем не отличается от других немецких городов, но кое-что выделяет его среди остальных: он – один из трех городов во всей Европе, где в конце войны нацисты не успели уничтожить документы гестапо. Здесь, в вюрцбургском архиве, покоится около восемнадцати тысяч папок, уцелевших благодаря скорее везению, нежели чьему-то дальновидному замыслу; сотрудники гестапо как раз начали жечь дела, когда в здание вошли американские солдаты. Бумаги жгли в алфавитном порядке, поэтому папок от «А» до «D» уцелело совсем немного; а остальные документы сохранились в полном объеме.
Профессору Роберту Джеллатели из Канады первому удалось ознакомиться с секретными сведениями, содержавшимися в этих папках. Как только профессор приступил к работе, к нему подошел пожилой мужчина из местных, увидевший, чем занимается американец, и сказал: «Не могу ли вам помочь? Я живу здесь издавна, так что много знаю». Профессор Джеллатели побеседовал с ним за чашечкой кофе и спросил его, сколько сотрудников гестапо работали в этой части Германии. «Они тут повсюду были»7, – ответил старик, подтверждая тем самым общепринятый миф о немецкой тайной полиции.
Уже после того, как он изучил дела, профессор Джеллатели обнаружил, что гестапо просто не могло «пребывать повсюду». Вюрцбург принадлежит к административному округу Нижняя Франкония, где проживает около миллиона человек. На всю эту местность приходилось только двадцать восемь сотрудников гестапо. Двадцать два из них размещались в самом Вюрцбурге, почти половина занималась исключительно административной работой. Очевидно, что здесь, как и в иных местах, гестапо не могло своими силами постоянно следить за населением. Но как же случилось, что ничтожное количество людей обладало невообразимой властью? Ответ прост – гестапо пользовалось широчайшей поддержкой среди простых немцев. Как и все современные системы охраны общественного порядка, само по себе гестапо едва ли руководствовалось бо́льшим количеством моральных ценностей, чем те, чьей помощью оно так успешно пользовалось, – а судя по документам, население было полностью на стороне тайной полиции, что и делало гестапо исключительно действенной секретной службой. Только десять процентов политических преступлений за период с 1933 по 1945 год были раскрыты непосредственно сотрудниками гестапо; еще десять процентов передавались в гестапо регулярной полицией или партией нацистов. Это значит, что остальные восемьдесят процентов политических преступлений были раскрыты обычными гражданами, рядовыми доносчиками, работавшими на полицию или гестапо. Из документов также видно, что большая доля неоплачиваемой помощи поступала от людей, которые даже не состояли в нацистской партии, от «простых» граждан. Таким образом, никто никого не заставлял доносить. Большинство дел в вюрцбургских архивах были заведены лишь потому, что каждый раз находился человек, не состоящий в партии, но добровольно доносивший на своего же товарища. Так что едва ли в гестапо занимались упреждающей деятельностью, самостоятельно и целенаправленно разыскивая политических врагов режима. Они всего лишь собирали и проверяли доброхотные доносы граждан.
Истории, зафиксированные в документах, не сообщают, чем же, собственно, руководствовались доносчики. В одном из дел говорится о еврее – торговце винами из Вюрцбурга, который вступил в любовную связь с женщиной нееврейских кровей, овдовевшей в 1928 году. С 1930 года он стал оставаться у нее на ночь, потом объявил, что хочет жениться. Из документа видно: с приходом Гитлера к власти соседи вдовы начали возмущаться ее близостью с еврейским мужчиной, начались скандалы на лестничной клетке. В итоге еврей перестал ночевать у этой женщины, однако помогал ей деньгами и обедал вместе с нею. Тогда пятидесятишестилетняя соседка написала донос в гестапо. Суть ее жалобы заключалась в том, что она против отношений вдовы с евреем, хоть это и не преступление. Из переписки партии с полицией становится ясно, что соседи взывали к партии, требовали «принять меры». Местная нацистская ячейка в свою очередь давила на СС. В августе 1933 года эсэсовцы сопроводили обвиняемого еврея в полицейский участок. На шею ему повесили плакат с унизительной кроваво-красной надписью, который сохранился и по сей день, приложенный к документам. Старательно выведенные буквы гласят: «Еврей, господин Мюллер. Жил в грехе с немецкой женщиной». Герр Мюллер попал в тюрьму на несколько недель, после чего в 1934 году выехал из Германии. Этот человек не нарушил ни единого немецкого закона.
Доносы стали для немцев способом заставить систему, все менее походившую на демократию, прислушаться к ним: попался на глаза человек, который должен служить в армии, а сам разгуливает по улицам – пиши донос; услышал, как кто-то рассказывает анекдот о Гитлере – пиши донос. Доносы делали и ради собственной выгоды: хочешь вселиться в квартиру, где живет еврейская старушка, – сообщи куда следует, соседи раздражают – донеси на них.
В долгие месяцы, проведенные среди вюрцбургских архивов, профессор Джеллатели тщетно пытался найти хотя бы одного «героя» – того, кто попытался восстать против режима, – обнаружить некое «противоядие», если можно так выразиться, которое спасло бы профессора от гнетущего чувства, посещавшего каждый раз при виде гестаповских бумаг. Однажды Джелателли показалось, что он нашел такого человека – Ильзу-Соню Тоцке, которая приехала в 1930-х в Вюрцбург учиться музыке. Согласно документам гестапо, она стала вызывать подозрения у окружающих. Первым на нее донес собственный дальний родственник, который сообщил, что она слишком дружна с евреями и слишком много знает о вещах, которые женщин заботить не должны – например, хорошо разбирается в военном деле. Этот родственник рассказал также, что заявляет об этом в гестапо лишь как офицер запаса (хотя офицеры запаса не обязаны становиться доносчиками). Гестапо установило за Тоцке наблюдение, которое приняло странную форму: сотрудники тайной полиции просто попросили соседей приглядывать за девушкой. Сразу за этой пометкой следует стопка противоречивых соседских доносов. Оказалось, что Тоцке не всегда использует «гитлеровское приветствие» («Хайль Гитлер!») и ясно дает понять, что не собирается прекращать общение с евреями, хотя тогда это и не считалось преступлением. Один анонимный информатор намекнул, что Тоцке – лесбиянка («Госпожа Тоцке, по всей видимости, обладает необычными половыми склонностями»). Не нашлось ни единого свидетельства о том, что Ильза-Соня совершала какие-либо преступления. Тем не менее для гестапо этих доносов оказалось достаточно, чтобы вызвать ее на допрос. Отчет о допросе, подшитый к делу, свидетельствует, что ее открыто предупредили о всеобщих подозрениях, но сотрудники гестапо все же не сочли ее «шпионкой» и признали несостоятельными все нелепые обвинения по ее адресу. Ильза-Соня просто отличалась от прочих. Однако продолжали поступать все новые и новые доносы, и в итоге дело оказалось на столе одного из самых кровожадных сотрудников гестапо в Вюрцбурге – герра Гормоски из отдела II-Б, который занимался делами евреев.
