Раз у посредника много партнёров – ему куда легче добиться монополии, чем любому производителю или потребителю. В самом деле, спрос может быть слишком велик, чтобы его удовлетворил один изготовитель – но торговцу, не нуждающемуся в значительных производственных мощностях, мало что мешает развернуть свою сеть на весь доступный рынок.
Монополия же – прежде всего возможность наращивать цену по собственному произволу. Значит, посредник способен разбогатеть быстрее любого из обслуживаемых им производителей.
Со школьной скамьи нам памятно английское огораживание – изъятие общинных земель в частное владение (в основном – под пастбища для овец: в ту пору в Англии стремительно развивался экспорт сперва шерсти, затем изделий из неё). Крестьянское хозяйство не могло эффективно действовать без общих лугов и лесов. Изрядная часть английских земледельцев разорилась. Многие из них умерли с голоду, остальным пришлось нищенствовать. Одновременно были приняты жесточайшие даже по тому времени законы против безработных, благодаря чему согнанные с земли бедняки оказались вынуждены наниматься к кому угодно на любых условиях. Нарождавшийся класс промышленников оказался на века вперёд обеспечен дешёвыми бесправными рабочими руками.
В целом же перед изобилием жертв огораживания меркнут все ужасы отечественной коллективизации, включая сопряжённый с нею голодомор. По всей хлебородной Руси – включая Украину и север Казахстана – умерло тогда – по самым высоким оценкам – 4–5 миллионов человек, то есть около 2,5–3 % населения страны. Ещё 10–20 миллионов перебрались в город (где, впрочем, были в ту пору необычайно востребованы: страна стремительно создавала мощную промышленность). Относительная доля жителей Англии, чьи судьбы искалечило огораживание, куда больше.
Кстати, Уинстон Леонард Рэндолфович Спенсёр Чёрчилл рассказал в мемуарах, как Иосиф Виссарионович Джугашвили в личной беседе жаловался: для него шедшая в тот момент Великая Отечественная война не столь ужасна, как память о коллективизации, ибо в 1930-х пришлось сознательно ущемлять интересы десятка миллионов сограждан. Ссылаясь на эту мемуарную запись, наши ультралибералы объявляют Сталина убийцей десятков миллионов крестьян, хотя сам Чёрчилл ничего подобного не писал.
Огораживание считают отправной точкой английского промышленного и финансового могущества. Но пройти от этой точки пришлось немало. Главными шагами стали два запрета. Сперва стало невозможно вывозить просто шерсть: пришлось развивать валяние войлоков и сукон, прядение, ткачество – то есть промышленность. Затем выдвинутый буржуазной революцией правитель Оливёр Робёртович Кромвелл 1651.10.09 издал Навигационный акт, почти исключающий внешнюю торговлю на неанглийских судах. Привилегию обрели посредники между английской – уже стремительно развивавшейся – экономикой и остальным миром. Тогда и стала Британия править морями.
Заметим: британскому морскому владычеству пытались в ту пору всерьёз противодействовать только Нидерланды, до того – ещё будучи в составе Испанской империи – закрепившие за собою львиную долю морских грузоперевозок. Прочие морские державы особо не сопротивлялись: им куда важнее была стабильность грузопотоков, нежели адресат платы за фрахт.
На рубеже XIX–XX веков двое адмиралов – американский Алфред Тайёр Деннис-Хартович Мэхэн и британский Филип Хоуард Джордж-Томасович Коломб – обобщили мировой опыт и создали теорию морского владычества. По ней держава, контролирующая Мировой океан, может в любом конфликте опереться на хозяйственную мощь всего мира. Ей даже не обязательно торговать – как во времена Кромвелла – самой, а достаточно взять на себя охрану морских конвоев. Её противник окажется вынужден дезорганизовать морские – самые дешёвые и объёмистые – перевозки, а потому восстановит против себя даже изрядную часть нейтралов. Вот сколь важны бывают посредники!
Торговые посредники с незапамятных времён изучали вкусы своих клиентов. А то и формировали их, приучая то европейских рыцарей к шелкам и пряностям, то индийских раджей к шотландскому виски… В нынешнем информационном мире эта роль посредников явно необходима. Но чем острее потребность, тем проще злоупотребить ею.
Французским словом marchand – торговец – за пределами франкоязычного мира именуют продавцов объектов искусства. Не один живописец жаловался: маршан не рекомендует ему экспериментировать, варьировать жанры и стили. Раз уж манера стала привычна покупателям – от добра добра не ищут. Стабильность продаж превыше свободы творчества. А хочешь что-то в себе изменить – прежде всего меняй маршана. Если, конечно, кто-нибудь из этого почтенного сословия захочет сотрудничать с возмутителем спокойствия.
Сходная обстановка и в других отраслях массового искусства. Скажем, музыкальные продюсеры, выстроив группы вроде На-На и ВИА ГРА, тасуют исполнителей по своему усмотрению – лишь бы общий контур (от фанерного звука до поющих стрингов) не менялся. Иной раз даже имя исполнителя оказывается собственностью посредника между ним и зрителем: Виктор Николаевич Белан даже после победы на Евровидении может в очередной раз оказаться под судом, ибо товарный знак «Дима Билан» вроде бы принадлежит наследникам его покойного продюсера Юрия Шмильевича Айзеншписа.
Радио и телевидение отгораживается от всего творческого жёстким понятием «формат». Понять финансистов и техников можно. Новому певцу бывают нужны десятки выступлений, чтобы прочувствовать аудиторию и приучить её к себе. А на отработку технологии большой передачи уходят иной раз многие годы. Так, брэнд «Что? Где? Когда?» оценивается в десятки миллионов долларов – ведь в шлифовку нюансов придуманного Владимиром Яковлевичем Ворошиловым способа демонстрации коллективного мышления вложены многие сотни часов бесплатного в советские времена эфирного времени. Не удивительно, что нынче не только форматы токшоу, но и сюжеты сериалов чаще покупают на Западе, где они уже обкатаны. А если что-то в покупке заточено под зарубежные реалии – проще подстроить вкус аудитории под шаблоны вроде закадрового хохота, нежели добиваться от зрителя естественной реакции.
Мало кто из посредников готов выискивать штучный товар, а потом под него искать столь же штучного потребителя. Ориентироваться на массовую – значит, стандартную – аудиторию не только проще, но и выгоднее: неизбежные накладные расходы раскладываются на большее число продаж.
Лишь сейчас постепенно формируются технические средства (вроде поисковых систем в Интернете), позволяющие производителю и потребителю напрямую – без посредника – находить друг друга, выяснять возможности и потребности. Надеюсь, в дальнейшем они сложатся в новый рынок, где – как в древние времена искусных мастеров и тонких ценителей – источником богатства станет разнообразие. Пока же надлежит помнить: диктатура посредников – это диктатура посредственности.
Стратегия и тактика экономических сражений
[21]
Когда я пишу эту заметку, во всех новостных передачах сообщают о бурном биржевом росте по всему миру. Рынки одобрительно реагируют на решение министров финансов двадцати ведущих стран мира. Те в обозримом будущем не намерены сокращать накачку деньгами вверенных им экономик. Отсюда – очевидная спекуляция (в переводе с латыни – наблюдение, высматривание): даже на самую рискованную покупку несложно будет занять деньги, даже при неудачном приобретении несложно будет вернуть долги. Вот и покупают всё, что предлагается на продажу, – без особых размышлений о реальной прибыльности приобретаемого в ближайшей и отдалённой перспективе.
Между тем подобные же бездумные покупки на заёмные деньги послужили если не первопричиной нынешнего кризиса, то по меньшей мере сильнейшим стимулятором его быстрого развития. Да и сама по себе закачка избыточных денег, как я уже не раз отмечал, поднимает цены – в немалой степени благодаря ускорению покупок – быстрее, чем растёт сама денежная масса. То есть отношение денежной массы к товарной падает, и дефляция затягивает кризис.
Выходит, средство, употреблённое вроде бы для приостановки падения рынка, в конечном счёте приведёт к тому, что спад будет, возможно, и не столь глубоким, какого можно было бы ожидать, исходя из степени перекоса мировой экономики, но во всяком случае несравненно длительнее, чем был бы при жёстком отсечении уродливых ветвей. Суммарная площадь над кривой спада – то есть общие экономические потери – заведомо не меньше, нежели в отсутствие всякой активности министров финансов.
Эти рассуждения далеко не новы. Уже многие исследователи предыдущей Великой депрессии утверждали: к концу правления Хербёрта Кларка Джессевича Хувёра она была на излёте, и его внешняя пассивность (он лишь организовал множество благотворительных акций вроде раздачи бесплатного супа) была экономически оправдана, а кипучая разносторонняя деятельность Фрэнклина Делано Джэймсовича Рузвелта только затянула спад – настолько, что он завершился лишь с началом Второй мировой войны.
