- А чего, знаком он тебе, что ли?
- Да откуда, - поспешил заверить мастера Зубарев, - слышал где-то, а так с чего мне с ним знакомство водить?
Уже через несколько дней после их разговора Иван выпросил у Рукавишникова лошадь и коляску, якобы для поездки в Москву, и отправился в имение Гендрикова, не имея ни малейшего представления, что он сообщит тому, если только удастся встретиться с генералом. Добравшись до загородной усадьбы двоюродного брата императрицы, с которым его познакомил в свое время поручик Кураев, Иван по дороге решил рассказать ему без утайки о своих злоключениях и попросить хотя бы совета, если не помощи. Памятуя о том, как граф собственноручно перевязывал ему рану, он решил, что вряд ли тот побежит доносить в полицию о беглом арестанте, не с руки графу такое.
При въезде в усадьбу Зубарева долго выспрашивали, кто он такой да по какому делу явился к графу, который, на его счастье, оказался как раз в имении. Ему не оставалось ничего другого, как отрекомендоваться знакомым поручика Кураева, после чего он был пропущен и проведен во внутренние покои барской усадьбы. Граф Гендриков вышел далеко не сразу, и Иван чуть было не задремал, ожидая его на мягком диванчике, стоявшем в прохладном углу под большим незнакомым растением, растущим в деревянной кадушке. Наконец, послышались быстрые шаги, и Иван Симонович вошел в приемную и цепко вгляделся в неожиданного посетителя.
- Чему обязан? - спросил он довольно холодно, не подавая руки, возможно, он уже успел забыть их мимолетную встречу, а может, и узнал, но не показывал вида.
- Зубарев я, Иван, - нескладно промямлил тот, вскакивая на ноги. - Не помните, ваше сиятельство?
- Что-то припоминаю, - чуть поморщился Гендриков, потирая руки, - но, может, вы объясните цель своего визита?
- Рану вы мою тогда лечили. ... Вспомнили? - беспомощно развел руками Иван. - Меня тогда Ванька Каин шпагой чуть задел...
- Надеюсь, на сей раз вы в добром здравии и мне не придется вновь лечить вас? - сощурился в его сторону граф.- К тому же, знаете ли, я не лекарь и дипломов на сей счет не имею.
- Нет, что вы, ваше сиятельство, совершенно здоров. Только в остроге меня плетьми чуть попотчевали.
- Да что вы говорите? Значит, вы ко мне прямо из острога? Я вас правильно понял?
- Совершенно правильно. Убег я с острога дней десять как.
- Вы это серьезно? - тонкие губы графа сделались еще тоньше, и белесые брови поползли вверх.
- Не вру я, правда.
- И что вы от меня хотите? Хотите, чтоб спрятал? Простите, но беглых каторжников укрывать не намерен. Честь имею, - с этими словами он круто повернулся на каблуках и собрался уйти.
- Меня враги государыни оговорили,- бросился к нему Зубарев, попытавшись схватить за руку.
- Не может быть, - стряхнул с себя иванову пятерню граф, - у нашей государыни нет и не может быть врагов, то мне доподлинно известно.
- Есть! Еще какие враги! Аки волки алчные.
- Вы их, случаем, не в лесу встретили, пока ко мне добирались? Давненько я с ружьишком на охоту не хаживал, пора бы и поразвлечься.
- Пробы они мои подменили, - как утопающий, за спасительную ветку, схватился Иван, и сбивчиво прямо здесь, в приемной, принялся пересказывать графу о своих злоключениях и о деле с пробами руды. Как только он помянул Ломоносова, лицо Ивана Симоновича, бывшее до того скучным, если не сказать большего, вдруг переменилось, и он с интересом спросил:
- А Михайла Васильевич как в вашем деле замешен? Неужели и до него добрались?
Иван разъяснил и это. Гендриков несколько смягчился и пригласил его пройти в гостиную, куда затем подали скромный ужин и графин красного вина. Граф поинтересовался, знает ли Кураев о том положении, в котором очутился Зубарев, и пообещал уведомить его письмом.
- Премного вам благодарен, - кинулся кланяться ему Иван, - вовек доброты вашей не забуду.
- Доброты в том особой не вижу и вам бы советовал поменьше на нее, доброту, полагаться. Люди по своей сущности мало отличаются, от тех же волков, как вы смели заметить. У нас с поручиком свои отношения. Признаюсь, я до сих пор в долгу перед ним. Как вы думаете, он обрадуется, узнав, что вы здесь?
- Вряд ли, - чуть поразмыслив, вздохнул Иван, - он и так который раз из беды меня выручает, поди, надоело уже...
- Рад, что вы так здраво рассуждаете. Но давайте условимся: вы и дальше будете проживать там, где находились до сих пор, а этак через недельку загляните ко мне. Только... предварительно известите меня о том, а то случается, ко мне и гости наезжают.
- А как я вас извещу? - Иван оказался озадаченным по вопросу подобного рода.
- Пошлите кого-нибудь с запиской. Ах да, слуг, по-видимому, вы при себе не держите.
- Нет. Не держу.
- Тогда попросите кого из местных жителей или мальчишку какого доставить записку ко мне.
- Будет исполнено, - едва ли не по-военному отрапортовал Иван. - А если вблизи бумажной фабрики очутитесь, то спросите Абрама...
- Благодарю вас, но ни Абрама, ни Соломона искать не собираюсь. И хотите совет? Держите почаще язык за зубами, особенно сейчас, когда вы оказались в столь незавидном положении.
- Хорошо, хорошо, - широко улыбнулся ему Иван, - а вы, ваше сиятельство, все-таки добрый человек.
- Спасибо, что оценили, - сощурился Гендриков и кликнул слугу проводить засидевшегося гостя.
12
Когда Гавриле Андреевичу Кураеву посыльный доставил пакет от графа Гендрикова, то он немало удивился. По службе он прямого подчинения от графа не имел, в близких отношениях с ним тоже не состоял, и последний раз виделись они в Москве, когда он привез к нему этого злополучного сибиряка. И тут, даже не вскрыв еще конверт, Кураев непроизвольно подумал о Зубареве, что называется, кожей почувствовал, что именно он стоит за неожиданным сообщением от Гендрикова.
Все оказалось, как он и предполагал: Иван Симонович писал о посещении его Иваном Зубаревым, подчеркивая, что тот являлся к нему тайно.
"Неужто, сукин сын, сбежал из-под стражи?!" - едва не с восхищением подумал Гаврила Андреевич о Зубареве. Он до сих пор не мог решить для себя, настроен ли он к этому неуемному сибиряку с тайной симпатией, или, наоборот, тот скорее вызывает неприязнь. Поведение и все поступки купеческого сына не укладывались в общепринятые нормы и правила, которых придерживался сам Кураев. В то же время его поражали поступки Ивана, как тот очертя голову решался на рискованные шаги, и, мало того, при очередной неудаче ничуть не унывал, а скорее, наоборот, крепчал и сызнова брался за задуманное.
Далее граф спрашивал у Кураева совета, как ему поступить с просителем, попавшим в очередной раз в затруднительное положение.
"Ничего себе, затруднительное! Ему каторжные работы грозят, а это такое сверхзатруднительное положение, что врагу не пожелаешь".
Но в любом случае графу следовало дать ответ, поскольку посыльный сообщил, что заглянет к нему завтра с утра. Кураев несколько раз прошелся по комнате, прикидывая, что бы написать Гендрикову, дабы и правила приличия соблюсти, и самому в то щекотливое дело с тобольским купеческим сыном не встревать окончательно. Однако, несмотря на все старания, поручик так и не смог придумать, как ему лучше дать ответ, решил отложить данный вопрос до ночи, тем более, что вечером он должен был явиться к канцлеру Бестужеву по неотложному делу. Может, к тому времени что-то и прояснится.
Канцлер в тот вечер оказался крайне сумрачным и, как показалось Кураеву, весьма постаревшим.
- Подам в отставку, - раздраженно проговорил он, как только Гаврила Андреевич устроился на обычном своем месте возле камина, - сил моих больше нет воевать с ними. - Кураев почтительно промолчал, понимая, что лучше ни о чем не спрашивать, а Алексей Петрович сам, коль сочтет нужным, выскажется по поводу своих неудовольствий. Так и вышло. Чуть помолчав, канцлер доверительно сообщил:
- На днях письмо из Вены получил, в котором намекается на их союз с Версальским двором. Каково?
Кураев не знал, что на это ответить, и сделал сокрушенное лицо, скорбно качнул головой, потом высказался неопределенно:
- Знать, пора пришла...
- Это как понимать? - сверкнул в его сторону глазами Бестужев. - Пора пришла мне в отставку подавать?
- Простите, но не это имел в виду.
- Э -э -э... Тебе, поручик еще служить да служить, всякого повидать придется. Не смотри на нас, стариков, мы свое отжили, иное время настает. Ты вот что, в Москву готовься ехать на этой неделе, о времени отдельно сообщу. Государыня на богомолье в Троицкую лавру собирается, а потому надобно проследить, кто к ней по дороге пристанет.
- Из наших? - уточнил поручик.
- За нашими пусть Шурка Шувалов глядит, а у меня известие имеется, что кой-кто из иностранных дипломатов накоротке с ней побеседовать желает. Вот за ними и проследи. Понял?
- Чего ж не понять, не впервой.
- Вот и ладно. А ежели услышишь чего там, в Москве, то не забудь и о том доложить. Можешь идти. Готовься к отъезду.
