Многие состоятельные и власть имущие люди были бы рады познакомиться с новыми идеями и формами выражения, которые разжигали в них любопытство, но в правящих кругах Османской империи не было стремления к слепому подражанию Западу. В каждом обществе существовали определенные пределы адаптации и гибкости, и каким бы тесным ни был контакт Османской империи с Европой, он никогда бы не смог привести к преобразованиям в сфере культуры. Историки османского государства часто обвиняют его в консерватизме, который препятствовал принятию западных ценностей, хотя западный путь к современной цивилизации оказался настолько неотвратимым, что всякий, кто его отвергал, был уже по определению виновен в противодействии реформам и просвещению. Янычары противились реорганизации и модернизации по той причине, что это реально угрожало их привилегированному положению, а священнослужители того времени могли усмотреть в зарождавшихся переменах того времени вызов своей монополии в сфере образования — такие науки, как военная технология, требовали наличия преподавателей с нетрадиционным образованием, а это ставило под угрозу монополию «закрытой корпорации» священнослужителей. Петр Великий прославился своим умением использовать старые порядки в целях приобщения государства к современной цивилизации, но туркам такой способ не подходил. Османскую империю XVIII века можно было полностью интегрировать в европейскую торговлю, но далеко не все новинки, привезенные послами и купцами с экзотического Запада, будь то артефакты или идеи, приживались в государстве, мировоззрение жителей которого так сильно отличалось от мировоззрения их европейских соседей. Возможно, причиной возрождения тенденции уделять особое внимание приверженности султана и его подданных исламским традициям стала потребность компенсировать ущерб, нанесенный самолюбию Османской империи неудачными войнами второй половины XVII века. Впрочем, эта тенденция развивалась параллельно со стимулированием потребительского интереса и явной открытостью западным идеям, что было отличительной чертой того времени.
Разработанный как для внутреннего, так и для внешнего употребления новый образ Османской империи, ставший столь очевидным во время царствования султанов XVIII столетия, в то же самое время вполне гармонировал с духом той эпохи, когда во всех европейских странах уважение и приверженность к единственной религии, выбранной государством в качестве официальной, все еще считались критерием благонадежности. Так было и в католических Франции и Австрии, в протестантских Британии и Пруссии и в православной России.
На протяжении XVIII столетия империя не имела возможности выбирать между принятием зарубежного влияния или отказом от него. Используя имевшиеся в ее распоряжении средства, она просто сопротивлялась тому, что считалось для нее вредным. Одним из проявлений возврата к традиционным ценностям, происходившего одновременно с ростом потребления, стало обращение к законам, регулирующим потребление предметов роскоши, как к инструменту поддержания упорядоченного общества. Военных, чиновников, священнослужителей и крестьян можно было узнать по их одежде, но самыми заметными были отличия в одежде немусульман (строго установленного покроя и цвета), которые помогали держать их в рамках предписанного им подчиненного положения. Подобно немусульманам, женщины подвергались ограничениям, которые касались того, как им себя вести и что им носить, в особенности в общественных местах. Стремились к тому, чтобы их не смог запятнать ни один грязный намек и чтобы их не узнали по внешнему виду. В последнее десятилетие царствования Ахмеда III жители Стамбула (в особенности женщины всех классов) пользовались большей, чем когда-либо прежде, свободой передвижения и возможностью появляться за стенами своих домов. Власти не оставили этот факт без внимания. В 1726 году, в самый разгар «эпохи тюльпана», Невшехирли Дамад Ибрагим-паша содействовал укреплению моральных устоев семьи, которые впоследствии были окончательно разрушены. Он выпустил свод правил с целью недопущения излишеств в одежде женского сообщества и возвращения к нормам внешних приличий:
Пока правительство находилось в Эдирне и, готовясь к приближавшейся военной кампании, было занято делами первостепенной важности, некоторые никчемные женщины, пользуясь удобным случаем, украшали свои наряды и кокетливо вели себя на улицах; они копировали головные уборы женщин-немусульманок, со всеми их странными очертаниями, создавая множество бесстыдных фасонов, которые не имели ничего общего с соблюдением правил сдержанного поведения. Они должны беречь свою честь, не портить одежду столь бесстыдным образом, не делать неподобающих предложений своим мужьям и не осквернять [мужское уважение к женщине] скверными нововведениями. Кроме того, женщины не должны выходить на улицу в плащах с воротом шириной более пяди (9 дюймов) или косынке [состоящей] из более чем трех квадратных кусков материи [что является пределом умеренности], обвязанной лентой, ширина которой превышает ширину пальца, и если они это сделают, то их воротники будут обрезаны.
Впрочем, эти правила, похоже, так и не были введены в действие, но последующие правительства не отказались от попыток удержать женщин на том месте, которое им отводилось в жизни османского общества. И Махмуд I, и его брат и преемник султан Осман III (1754–1757) издали множество правил, регулирующих потребление предметов роскоши, разработанных с целью остановить распространение неподобающих манер поведения среди женщин, чему явно попустительствовал их дядя Ахмед III.
По мнению одного современного историка, правление Османа более всего запомнилось теми санкциями, которыми он ограничил роль женщин в общественной жизни, а также введенными им законами, регулирующими потребление предметов роскоши, действие которых распространялось на женщин и немусульман. Это, несомненно, было одним из краеугольных камней его подхода к проблеме пересмотра роли династии в распространении религиозности. Хотя в общественной жизни немусульмане стали менее заметны, чем прежде, многие из них стали весьма состоятельными людьми, причем зачастую благодаря своим коммерческим связям с европейцами. В стремлении получить тот общественный статус, которым пользовались столь же удачливые мусульмане, они были готовы пренебречь теми отличительными особенностями в одежде, которые указывали на их низшее положение: в хрониках того времени есть многочисленные сообщения о том, как их за такие нарушения казнили через повешение, избивали и топили. Преемник Османа, Мустафа III, добавил к уже имевшимся законам, регулирующим потребление предметов роскоши, свои собственные. Точно так же поступил и султан Абдул-Хамид I, который правил в период между 1774 и 1789 годами. Эти ограничения были отголосками пуританства, которое исповедовала секта Кадизадели. Противовесом тем многим уровням обмена, который стимулировали дипломатия и торговля, служило побуждение защитить то уникальное, что имелось в политической и культурной жизни Османской империи, и в особенности ту религиозную основу, на которой она покоилась. Существовала опасность, что эту религиозную основу, как и светскую власть правящей династии, могут подорвать небывало тесные контакты империи с Европой.
Вторая половина XVIII столетия, начиная с передачи престола султану Осману III в 1754 году и до конца правления его кузена, султана Абдул-Хамида I, в 1789 году является одним из наименее известных периодов истории Османской империи. Возможно, одним из самых значительных событий короткого правления Османа стал большой пожар, случившийся 5–6 июля 1756 года — один из многих пожаров XVIII столетия. Начавшись в расположенном на берегу Золотого Рога районе Кибали, он перекинулся в огороженную стенами часть Стамбула и, по словам хрониста того времени, Шемданизаде Финдиклили Сулеймана-эфенди, бушевал двое суток и обратил в пепел 130 школ богословия, 335 фабрик, 150 мечетей, 77 400 жилых домов, 34 200 лавок и 36 бань. Следующим султаном стал Мустафа, который незадолго до своего восхождения на трон в 1757 году был лишь вторым из оставшихся в живых сыновей султана Ахмеда III и поэтому не имел никаких оснований надеяться на то, что он станет преемником Османа. Но в 1756 году брат Мустафы Мехмед (которому тогда было почти сорок лет и который был всего на несколько дней старше Мустафы) был отравлен Османом, и только благодаря своей постоянной бдительности Мустафа избежал той же участи. На протяжении целого столетия ни один принц не был умерщвлен султаном. Один из великих визирей Османа был смещен за то, что он был против убийства Мехмеда, другой — когда это деяние стало общеизвестным фактом.
Существует множество источников, которые дают сведения о второй половине XVIII века, но большинство османских хроник доступно лишь в рукописном виде, а богатая архивная документация по большей части еще не прочитана и не оценена. Однако жизнь высокопоставленного государственного деятеля Ахмеда Ресми-эфенди дает возможность хотя бы бегло взглянуть на сдвиги, которые происходили в эту эпоху в сфере государственного управления. Занимая различные посты в ведомстве канцлера, Ахмед Ресми проявил себя с лучшей стороны, так было в 1757–1758 годах, когда он в качестве посланника султана Мустафы посетил Вену эпохи Марии Терезы, и в 1763–1764 годах, когда он с такой же миссией находился в Берлине, где правил Фридрих Великий. Его доклады отличались своей масштабностью и язвительностью. Так, во время своего первого посольства он анализирует причины Семилетней войны, которая тогда бушевала в Европе, и описывает Вену и другие города, через них он проезжал во время своего путешествия. Отправка посольства в Берлин была продиктована возможностью заключения прусско-турецкого союза. Весь отчет о встрече с Фридрихом свидетельствует о том восхищении, которое у Ахмеда Ресми вызывал характер этого короля:
