придворными и новыми помощниками Генри VII. Намного более важным было то, что принц Гарри приближался к своему 16-му дню рождения. Судя по рапортам послов, регулярно видевших принца при дворе, впечатление он производил потрясающее. Очевидно, статью и атлетическим сложением он был очень похож на деда, Эдварда IV. Но что делало его потрясающим, так это необычайно мягкие для такого атлета, почти женственные манеры, въевшиеся ему в кровь и плоть с детства. Ведь рос это парень практически полностью в женском обществе, при дворе матери, в компании сестер.
Заметим: женственная мягкость манер отнюдь не была женоподобностью. Характер принца полностью соответствовал характеру подростка накануне возмужания, и, будучи очень хорошим учеником в плане всевозможных классических наук, Гарри был помешан на науках воинских. Благо, в 1507 году для этого был хороший повод: король объявил, что будет проведен королевский турнир. Надо сказать, что в те времена рыцари бились и рисковали на турнирах не просто потому, что им больше нечем было заняться.
Средневековый турнир можно, наверное, сравнить с нынешним развитием вооруженных сил: отчасти — поддержание боевого духа среди своих, во многом — демонстрация союзникам своего боевого потенциала, но в основном — предупреждение существующим и потенциальным противникам.
В случае данного турнира, король намеревался показать беспокойному папе Юлиусу, что если тому удастся сгоношить крестовый поход, то Англия находится в подходящем боевом духе для защиты христианских ценностей. Заодно можно было продемонстрировать английские блеск и рыцарскую мощь Франции, с которой у Англии давно уже был мир, но в отношение которой Генри VII испытывал здоровое недоверие. Менталитет французских политиков был ему известен не понаслышке, и он был абсолютно уверен, что его состояние здоровья послужит триггером для множества французских интриг с привлечением альтернативных кандидатов на трон Англии. Поэтому, а также потому, что со здоровьем у его величества было действительно никак, Генри VII делегировал подготовку к турниру сыну.
Принц Гарри со товарищи выбрал своей базой для подготовки и проведения турниров королевский манор в Кеннингтоне, который находился практически на равном удалении от всех важных мест типа Ричмонда и Гринвича, и не так далеко от Вестминстера. Вообще, турниров планировалось целых два: майский и июньский. Как водилось в те времена, никому и в голову бы не пришло просто устроить брутальную драку на ристалище — любой турнир был ещё и представлением в духе старомодной куртуазности, которую, надо сказать, и проявляли-то только во время подобных представлений. У безумно популярных майских турниров традиционно была своя, романтическая тема: леди Май, служанка королевы Лето, умоляла храбрых рыцарей защитить её и королеву от безжалостных врагов, леди Зимы и её служанки дамы Февраль.
Кстати, как турнирный боец принц Гарри представлял собой грозную силу. Помимо того, что он уже телосложением подходил на роль боевой машины (впрочем, как и Эдвард Невилл, Генри Стаффорд и Эдвард Говард, обладающие той же статью), за правильным развитием его мускулатуры и за правильностью ударов следили как мастера, так и приятели по корту — в конце концов, для этого их и сделали компаньонами наследного принца. Правда, одной счастливой компанией эта группа деток королевских придворных отнюдь не была, противостояние группировок отражалось хотя бы в том, кто был назначен сражаться на ристалище, и защищать леди Май, которую играла сестра принца, Мэри.
Не нужно думать, что аристократы чванились перед выскочками. Партию принца представляли как минимум два парня именно из касты таких выскочек: Уильям Хасси и Джайлс Кэйпел. Хасси был сыном сэра Джона Хасси, советника короля, ведающего сбором феодальных налогов. Сам сэр Джон попал в касту аристократов, женившись на сестре графа Кента, Ричарда Грея, и выдал молодого Уильяма за Урсулу Ловелл, племянницу сэра Томаса Ловелла. Что касается Джайлса Кэйпела, то он и вовсе был сыном галантерейщика, хотя этот галантерейщик, Уильям Кэйпел был сэром и мэром Лондона, и вел практически открытую войну против информаторов подручных Эмпсона и Дадли, особенно — против Гримальди. К тому же, галантерейщик сэр Уильям поместил своего отпрыска на воспитание не к кому-то, а к самому графу Эссексу, Генри Бурше, имеющему репутацию непревзойденного эксперта по воспитанию рыцарских талантов.
Надо сказать, что сам факт присутствия графа Эссекса в придворной орбите был достаточно уникален: он был одним из участников того самого рокового ужина с убегающим из королевства графом Саффолком, который стал фатальным для остальных его участников. И наверняка потому, что из его школы воинских искусств вышло немало талантливой молодежи, имеющей через свое старшее поколение прочные связи при дворе и выход на короля. К тому же, граф Эссекс вел себя правильно: не избегал появлений при дворе, и абсолютно не вмешивался в политические и придворные дрязги. Опять же, он дружил с Артуром Плантагенетом, которому покровительствовала сама леди Маргарет Бьюфорт.
Школу Эссекса прошел и Чарльз Брэндон, сын того знаменосца графа Ричмонда при Босуорте, которого собственноручно сразил Ричард III. Это сделало Уильяма Брэндона если и не мучеником режима, в которые произвел его Томас Пенн (какой там мученик, если смерть в битве была тогда делом совершенно обычным), то личностью, чьё имя было известно. Тем более что брат его, Томас, был чрезвычайно занят в роли королевского советника и дипломата, и был в чине королевского конюшего. Кстати, именно дядюшка Томас и пристроил сиротку-племянника ко двору, хотя фактически просто-напросто швырнул юношу на самые низы придворной иерархии — юный Чарльз таскал во время банкетов блюда на столы из кухни. То, что нынче Чарльз Брэндон был красой и гордостью отряда компаньонов принца, было его собственной заслугой.
Также в числе бойцов принца был и Томас Кайвет (Knyvet), который попал в привилегированную компанию через брак с Мьюриэл Говард, пятой дочерью могущественного графа Суррея и будущего герцога Норфолка.
К величайшему сожалению принца Гарри, сам он участвовать в турнире не мог, хотя из него вырос, без преувеличения, лучший боец его отряда. Тем не менее, Генри VII абсолютно не был намерен рисковать своим единственным наследником, и сам Гарри к тому моменту хорошо понимал, почему. Правда, не известно, на сколько градусов поднялось его раздражение против Эдмунда Дадли, когда тот, в преддверии турниров, стал публично выражать изумление тем, что в цивилизованном государстве шестнадцатого века живы варварские традиции, ставящие под угрозу цвет и надежду нации. Дадли был рационалистом, которых вообще редко любят, так что его мнение никак не повлияло на стечение публики со всех уголков Англии, желающей поглазеть на блестящее зрелище. Как понимаю, лишь бы кто на трибуны вокруг ристалища попасть не мог, это были платные места. Но вообще, на турнир собрался целый
