Филиппу принимать власть над Нидерландами хотелось не больше, чем его тетке эту власть отдавать. Он жаждал покинуть Англию, но не для того, чтобы править фламандцами, которые его ненавидели. Филипп через Руя Гомеса сообщил отцу, что сразу же после его отречения от престола хотел бы возвратиться в Испанию, и умолял отца больше никогда не посылать его в Англию. Одного года с лихвой достаточно. Но Карл сам планировал удалиться в Испанию, и в связи с этим для него было очень важно, чтобы сын находился во Фландрии, особенно теперь, когда война с Францией казалась неизбежной. Все, чего Филипп достиг в Англии, можно потерять, если он отъедет от Лондона на значительное расстояние, но от Брюсселя до его островного королевства всего лишь пять дней пути, не больше. Англию необходимо обязательно сохранить! В глазах иностранных послов он был несомненным правителем, и аккредитованные при английском дворе португальский и венецианский послы предполагали последовать за ним в Брюссель, чтобы находиться ближе к тому месту, где вершится английская политика.
Перед отъездом Филипп вел себя, по сути, как настоящий король. Он даже напугал кардинала Поула, появившись в его покоях, «весьма приватно и лично», чтобы сказать кардиналу, что в свое отсутствие передает руководство английским правительством ему. А на следующий день он повторил это перед всем Советом, повелев советникам «подчиняться ему [63] во всем». «Все общественно важные дела» должны решаться в соответствии с «мнением и советом» кардинала, в то время как «личные и бытовые дела» пусть рассматривает один Совет. Королеве в этом распоряжении вообще места не оставалось, да и в своей последней речи Филипп ее даже не упомянул.
Мария, возможно, думала об этом, когда готовилась сопровождать Филиппа в Гринвич, где он должен был сесть на корабль до Грейвсенда, а затем сухопутным путем добраться до Кентербери и, наконец, до Дувра, чтобы дальше плыть до фламандских берегов. Филипп должен был отправиться через Лондон до пристани в Тауэре верхом, а там его в своей барке должна была ждать Мария, чтобы дальше плыть вместе с ним вниз по реке до Гринвича. Но в последнюю минуту Мария решила проделать путь до пристани рядом с супругом, в открытом паланкине, а также с Поулом, лорд-мэром и главами гильдий, несущими перед ней символы королевской власти. Инстинкт подсказал королеве, что нужно показаться лондонцам, многие из которых поверили в ее смерть. Она надеялась, что горожан обрадует ее появление на улицах столицы. В городе в это время было полно крестьян, приехавших на Варфоломеевскую ярмарку, и потому на всем пути движения королевской процессии было полно народа. Услышав, что едет королева, люди «все ринулись вперед, чтобы увидеть получше; они как будто все обезумели в своем желании удостовериться, что это действительно она, а узнав и обнаружив ее в состоянии лучшем, чем когда-либо, они выражали ей свою преданность радостными криками и приветствиями». Своим появлением Мария затмила, а значит, и переиграла Филиппа, хотя на всем пути следования его тоже сердечно приветствовали.
29 августа Филипп поднялся на борт корабля в Гринвиче. С Марией он попрощался наедине, но затем она настояла, чтобы пройти с ним до верха лестницы, где его придворные все поцеловали ей руку. Присутствующий при этом Мишель заметил, что Мария, «став женой, очень хорошо умела выражать печаль», точно так же, как, став королевой, могла выражать достоинство. Было очевидно, что «внутренне она глубоко опечалена», но Мария позаботилась о том, чтобы этого не обнаружить, «вынуждая себя все время на виду у такой толпы избегать любого выражения эмоций, не подобающих ее сану».
Однако, проводив короля и возвратившись в свои апартаменты, Мария расположилась у выходящего на реку окна и тихо заплакала. Этого никто не видел, кроме ее служанок (одна из которых была осведомительницей Мишеля), и королева, не стесняясь, дала волю чувствам. Ее возлюбленный Филипп, дорогой супруг и спутник жизни, отплывет со следующим приливом! Она посидела у окна несколько часов, наблюдая, как грузят на барку его сундуки, комоды и лошадей, затем как поднимается на борт его свита и, наконец, сам Филипп, который тут же спустился вниз. Она смотрела на матросов, закончивших приготовления к отплытию, и вот, когда корабль двинулся вниз по реке, Филипп, к ее восторгу, вышел на палубу в последний раз. «Взошел на палубу барки с целью лучше быть видимым, когда она станет видна в окне», и, «демонстрируя огромную любовь», помахал шляпой в направлении Марии. А она продолжала смотреть на реку до тех пор, пока корабль не пропал из виду.
* * *
Филипп и его свита в ожидании благоприятной погоды и сопровождающих фламандских кораблей на несколько дней остановились в Кентербери. Дело в том, что в Ла-Манше в это время было много французских кораблей и каперов и менее месяца прошло после того, как семнадцать французских судов напали на фламандскую флотилию и значительную ее часть потопили. Кровопролитная битва длилась весь день. Во время ожидания Филипп читал присланные ему записки Марии и писал на них ответы. Каждый час из Кентербери в Гринвич и обратно отбывали камергеры, а во дворце день и ночь дежурили гонцы, «готовые в любой момент пришпорить коня».
Закончив заниматься корреспонденцией, Филипп принимался беседовать, причем с большим интересом, со своим компаньоном по поездке Франсиско де Риберой. Рибера был авантюрист из Перу. В Европу он возвратился, чтобы заключить с императором сделку. Со своим другом-землевладельцем они хотели купить в вечное владение часть земель за огромную сумму в перуанском серебре. Рибера приехал вначале к Филиппу в надежде заручиться его поддержкой, прежде чем являться с таким предложением к его отцу. Что и говорить, деньги предлагались немалые, и Филипп был склонен одобрить сделку. Рибера рассказал, что во время шторма один из его кораблей затонул и он потерял примерно пятьдесят тысяч дукатов в слитках, но это потеря небольшая и туземцы ее очень быстро восполнят и даже удвоят сумму. Филиппа не надо было долго убеждать. Они провели короткое плавание до Кале в приятных беседах, и Филипп все время подсчитывал в уме, сколько же это у него получится по тогдашнему курсу. «Это была такая значительная сумма, что одно упоминание о ней возбуждало».
Прибыв во Фландрию, Филипп написал Марии письмо, «своей собственной рукой», сообщив, что благополучно пересек пролив меньше чем за три часа. Он решил обмануть французов и, не дожидаясь фламандского флота, отплыть в сопровождении всего четырех судов. Это было правильно еще и потому, что если бы он задержался в Кентербери еще на день, то попал бы в жестокий шторм. Отчитавшись таким образом перед Марией, Филипп все свое внимание обратил на положение в только что полученном во владение королевстве и отослал несколько писем в Англию. Мария же писала ему каждый день длинные письма по-французски, а он отвечал ей все реже и реже. Встретившись 13 сентября с венецианским послом Мишелем, Мария призналась ему, «очень страстно, со слезами на глазах», что не получала вестей от супруга уже семь дней. Она приготовилась стоически перенести разлуку с Филиппом ради кузена Карла V, поскольку знала, что супруг должен отбыть во Фландрию по государственным причинам, но полагала, что его пребывание там будет коротким. Вскоре после отъезда Филиппа она написала его отцу: «В этом мире для меня нет ничего более ценного, чем присутствие рядом короля, но я больше забочусь не о собственных желаниях, а о благополучии Его Величества и потому не стала противиться его поездке». Однако ее привязанность к супругу оказалась столь сильной, что она пребывала без него в постоянном страдании и напряжении, ибо ей приходилось сохранять беззаботный вид, в то время как душа мучилась от переживаний. Мария боялась, что он к ней охладеет и решит не возвращаться Все это ужасно напрягало нервы и угрожало здоровью.
Один из английских корреспондентов Кортни писал ему в сентябре, что, несмотря на отсутствие Филиппа, «королева в порядке и весела», но приближенные Марии видели, что она страдает. Осведомительница Мишеля передавала ему, что, когда королева остается одна и «предполагает, что ее не видит никто из слуг», она становится совсем другой, очень несчастной, «какой только может быть разлученная с супругом любящая жена».
