После долгого и горького опыта революции… восстановление законно приемлемой монархии как единственной формы, могущей еще обеспечить наше национальное и государственное бытие и порядок, представляется необходимым.
Ну и, чтобы закончить рассмотрение метаморфоз политической платформы кадетов, обратимся к позднейшему признанию П. Н. Милюкова (и в «России на переломе», и в «Воспоминаниях»): бывший партийный лидер и бывший министр вскоре после разгрома белых армий писал: «Монархия стала в России невозможна, а республика – необходима». Это высказанное открытое признание вызвало негодование и угрозы эмигрантов-монархистов. 28 марта 1922 г. во время публичного выступления из зала раздался выстрел. Но Милюков остался в живых: его заслонил от пули другой бывший видный деятель партии кадетов, многолетний друг Милюкова В. Д. Набоков. Судя по воспоминаниям замечательного писателя В. В. Набокова «Другие берега», его отец Владимир Дмитриевич был человеком необычайно благородным! Таким он остался и в смерти…
Однако вернемся в год 1917. Итак, политическая альтернатива, предложенная кадетами, поддержки в народе не получила. Несколько иначе обстояло с экономической платформой.
Одним из главных вопросов российской революции был земельный вопрос. Кадеты предлагали образовать особый земельный государственный фонд из государственных, удельных, кабинетских, монастырских и части помещичьих земель и из этого фонда наделять крестьян. Причем частновладельческие земли должны быть принудительно отчуждены в распоряжение государства, за его счет. Участие в выкупе должны были принять и наделяемые землей крестьяне, уплачивая поземельный налог, пропорционально «размеру выкупа за помещичью собственность». Раздававшиеся на VII съезде партии голоса о национализации земли встретили в партии энергичный отпор («Земля не дар божий, а продукт трудов человеческих и воплощение капитала»!).
Кадеты гордились своей аграрной программой, считали, что она поможет приспособить аграрный строй России к потребностям ее развития, установить в русской деревне «социальный мир».
Однако крестьян этой деревни в послефевральской России такая платформа уже не устраивала: они хотели получить землю «бесплатно и навсегда». И кадетский министр земледелия в первом Временном правительстве А. И. Шингарев управлять крестьянской стихией был уже не в состоянии. Воплотить в жизнь свою аграрную программу кадетам не довелось. Лозунги левых эсеров и большевиков показались большинству крестьян привлекательнее.
28 ноября 1917 г, в Петрограде состоялась демонстрация с лозунгами типа «Вся власть Учредительному собранию!» и с зелеными кадетскими знаменами. Демонстрация, требовавшая обеспечения основных гражданских прав, была разогнана, а партия народной свободы запрещена специальным декретом: «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов». Отныне Милюков – вне закона.
Добросовестные, начитанные, от всего сердца преданные России кадеты, среди которых были люди очень неглупые, не справились со своей задачей, не сумели превратиться из оппозиции в правительство.
В эмиграции, начиная с 1920 г., Милюков постепенно отходит от политической борьбы, все больше углубляется в дела своей газеты и литературные занятия. Из-под его пера выходит одно сочинение за другим: «История второй русской революции», «Большевизм как международная опасность», «Россия на переломе», «Роковые годы», «Республика или монархия?»; его многочисленные статьи, воспоминания публикуются на страницах эмигрантских газет и журналов.
В годы эмиграции Милюков окончательно отказался от лозунга конституционной монархии и кардинально изменил свою точку зрения на национальное устройство России. Я, говорил он на одном из совещаний бывших членов кадетского ЦК, «уже давно стою за федерацию, ибо «единая и неделимая Россия» – лозунг, нас погубивший».
Немногие месяцы существования Временного правительства, – вспоминала впоследствии А. В. Тыркова, хорошо знавшая Милюкова, – были для кадетской партии периодом ее наиболее напряженной деятельности. К сожалению, слишком быстро стало выясняться, что кадеты не в силах справиться с выпавшей им исторической ролью…
Можно сказать, что не справился со своей исторической ролью и лидер партии П. Н. Милюков, сторонник эволюционного развития России.
Блистательный мастер русской прозы, один из лучших (если не лучший) писатель русского литературного зарубежья Гайто Газданов (1903–1971) в книге «Ночные дороги» создает удивительно колоритный образ эмигранта, бывшего крупного политического деятеля России, чем-то неуловимым напоминающего Милюкова тем, кто читал его мемуары и воспоминания о нем: Этого человека много лет тому назад знала вся Россия, судьба которой формально находилась в его руках, – я повсюду видел его бесчисленные портреты; десятки тысяч людей слушали его речи, каждое слово его повторялось, как если бы возвещало какую-то новую евангельскую истину. Теперь он тих, как и другие, в эмиграции, в Париже. Я встречался с ним несколько раз; это был почти культурный человек, не лишенный чувства юмора, но награжденный болезненным непониманием самых элементарных политических истин; в этом смысле он напоминал тех особенно неудачливых учеников, которые есть в каждом классе любого учебного заведения и для которых простейшая алгебраическая задача представляется чем-то совершенно неразрешимым, в силу их врожденной неспособности к математике. Было непостижимо, однако, зачем он, с таким непонятным ожесточением и нередко рискуя собственной жизнью, занимался деятельностью, к которой был так же неспособен, как неспособен человек, вовсе лишенный музыкального слуха, быть скрипачом или композитором. Но он посвятил этому все свое существование; и хотя его политическое прошлое не заключало в себе ничего, кроме чудовищно непоправимых ошибок, вдобавок идеально очевидных, ничто не могло его заставить сойти с этой дороги; и лишенный каких бы то ни было возможностей действовать теперь, он все же занимался чем-то вроде судорожного суррогата политики и издавал небольшой журнал, в котором писали его прежние сотрудники по давно умершей партии, столь же убежденные защитники архаических и несоответствующих никакой действительности теорий.
Суровый приговор политическому деятелю, не правда ли? Печальный конец политической карьеры. Не так важно, о Милюкове речь, о Керенском или о ком-то другом. Вдвойне печально то, что никогда не переводились на Руси политические деятели с «врожденной неспособностью к политике»… Способным же к политике не хватало ни общегуманистического мировоззрения, ни общей культуры, ни милосердного взгляда на средства достижения политических целей, ни элементарной человеческой порядочности.
Русский патриот, интеллектуал и интеллигент, а следовательно – человек умный, добрый и порядочный, П. Н. Милюков (согласимся с его критиками) действительно не выполнил своей исторической роли. Не дали. На историческую арену выходили политики иной этики…
С благодарностью к прошлому
Многие факты русской политической истории прочно забыты. Ведь существовала конституция Михаила Салтыкова 1610 г. В это время Англия, Франция, Швеция и прочие передовые европейские страны спали еще глубоким абсолютистским сном. В период Смутного времени Россия объявила себя конституционной монархией – это была серьезнейшая и принципиальная реформа.
Конечно, конституционная монархия просуществовала очень недолго – для исторического процесса это миг. Но такой факт был, документ существует. Его же никто не выдумал, ни Василий Ключевский, ни Борис Чичерин. Существовала конституция, принятая тогдашним российским правительством. Другое дело, что реформы пошли прахом… А следующая конституция была принята почти через триста лет. Только в 1906 г. Россия вновь стала конституционной монархией.
Причем речь идет не о проектах, о попытках – ими полна русская история. Скажем, в 1730 г. Москва бурлила: было выдвинуто одиннадцать проектов конституции, ни один из которых не был принят, а знаменитые кондиции, ограничивающие самодержавную власть, разорваны.
* * *
Стремление России идти в ногу с веком проявлялось и в последующие столетия.
Хрестоматийный пример: в эпоху Петра даже дворянские реформы, получившие свое окончательное оформление в последней четверти XVIII в., были по-своему прогрессивны и явились завершением поисков со времени смерти Петра I путей к стабилизации внутриполитической обстановки. Найденный выход, пишет M. М. Сафонов в книге «Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв.» (Л., 1988), опора на господствующий класс путем максимального расширения его привилегий, должен был стать гарантией устойчивости существующей формы политического режима. Но неограниченная власть дворянства над принадлежащими ему крестьянами, отсутствие у него «крепости» в пользу государства в форме обязательной службы, наконец, стремление к дальнейшему расширению привилегий и активное противодействие любым невыгодным переменам в своем положении, исходящим со стороны государственной власти («серальная» революция, возведшая на престол Александра I), – все это не могло не привести к застою. Французская революция и события, непосредственно ей предшествовавшие, показали, что строптивость первого сословия может вызвать куда более серьезные последствия, чем просто дворцовый переворот. Еще летом 1791 г. А. Р. Воронцов в записке, поданной А. А. Безбородко по поводу Французской революции, отмечал: «Если сей образ правления и мнимого равенства хоть тень окоренелости во Франции примет, оно будет иметь пагубные последствия и для прочих государств и правительств и с тою только разностию, что в одном ранее, а в другом позже». Годом позже аналогичное высказывание мы встречаем в письме русского посла в Лондоне С. Р. Воронцова: «Как я вам и говорил, это война на смерть между теми, кто ничего не имеет, и обладающими собственностью, а т. к. эти последние в меньшинстве, нужно ожидать, что они погибнут. Зараза будет всеобщей. Наша удаленность спасет нас на некоторое время: мы будем последними, но мы будем также жертвами этой эпидемии».
