135
С нашей точки зрения понятие «менталитета» (или «ментальности»), широко распространенное сегодня не только в журналистских, но и некоторых социологических текстах, является крайне узким, субстанциональным и потому проблематичным. Это понятие обычно подразумевает модель субъекта как фиксированного и изолированного «я», находящегося внутри некой «личной психологии». А интерсубъективность, контекстуальность и процессуальность субъекта — как необходимые условия его существования и воспроизводства — в этом понятии игнорируются. Поэтому термин «менталитет» часто применяется в тех случаях, когда надо подчеркнуть якобы консервативную инерционность субъекта, его неспособность изменяться в меняющемся контексте (именно в этом смысле пресловутое понятие «советский менталитет» используется в анализах постсоветских социально-политических реалий).
Важно, что понятие общения не имеет эквивалента в английском языке. И напротив, частичный антоним общения (точнее, интерсубъективной составляющей общения), английское понятие privacy, не имеет, или до недавнего времени не имело, эквивалента в русском языке (в сегодняшнем постсоветском контексте все чаще используется заимствованный термин прайвеси). Об антропологическом анализе феномена общения в России первого постсоветского десятилетия см., например: Pesmen 2000 и Nafus 2003a.
В постсоветские годы, в контексте огромных изменений политического и экономического аспектов в жизни общества, зазвучали жалобы о том, что время и пространство для общения стали сужаться, что общения стало не хватать или что практика общения изменилась.
Виктор Соснора — петербургский поэт, больше известный узким кругам ценителей поэзии, чем широкому читателю. В советское время он практически не публиковался. Его поэтический стиль отличался утонченным изяществом и неканоничностью. В 1960–1970-х годах Соснора вел литературный кружок молодых поэтов, известный как ЛИТО Сосноры, кстати (как и подростковый литературный клуб «Дерзание») тоже официально базировавшийся в одном из ленинградских Дворцов культуры (Дворце культуры имени Цурюпы, на Обводном канале).
Подобная тенденция возникла в 1970-х и в Чехословакии (см. описание Гавела в его дискуссии с Бродским: Brodsky, Havel 1994).
Из одноименной песни на слова Бориса Гребенщикова «Поколение дворников и сторожей». См. также: Yurchak 1997.
Так, работая в ленинградской котельной в 1970-х — начале 1980-х, Борис Останин и Борис Иванов писали многотомную историю петербургских кладбищ и церквей, которая была опубликована уже в послесоветское время (Лурье 2003).
См. главу 3, прим. 18.
«Добровольная народная дружина» — система гражданских патрулей, следящих за порядком на улицах города. Эти патрули обычно составлялись из студентов или служащих (в основном, мужчин, но не только), которые участвовали в них в течение одного вечера, раз в несколько месяцев.
Помощь колхозам в сборе овощей с полей (в первую очередь картошки), организованная государством.
Фраза, ставшая в этот период стандартной вывеской на двери кабинета или в окошках советских учреждений.
Неформальная система связей, позволяющая в обход существующих правил добиваться каких-либо благ, изыскивать определенные ресурсы, получать помощь и так далее (см.: Ledeneva 1998).
См., например, часть II в книге Massey. 1994.
Многонациональности и многоязыкость определения «советский» проявлялись в реальной любви к грузинской кухне и среднеазиатскому плову, Рижскому взморью и побережью Крыма, улочкам Одессы и Таллина, набережным Ленинграда и рынкам Самарканда, горам Кавказа и озеру Иссык-Куль. Все это подогревалось официально распространяемой идеологией равенства и дружбы различных национальных групп, что в основном соответствовало личному опыту большинства советских гражданин позднесоветского перида. См. также: Humphrey 2002a.
«Лицедеи» рассказывали об этом во время своих камерных выступлений, называемых «бяками», перед относительно узким кругом знакомых и коллег. В первой половине 1980-х годов автор не раз присутствовал на этих выступлениях.
В ранних работах он также называл ее эпистемой.
В принципе, некая базовая противоречивость отношения к «Западу» имеет в России глубокие корни. Уже более трех столетий она проявляется в постоянном сосуществовании и обмене между «прозападными» и «антизападными» идеологическими позициями. Однако в период позднего социализма это парадоксальное отношение принимает особые политические формы на уровне авторитетного дискурса и нормы, что приводит к мощным внутренним смещениям идеологического пространства СССР.
Когда в 1956 году в Музее имени Пушкина в Москве открылась первая выставка работ Пикассо, мнения советской публики в книге для комментариев разделились, четко отражая упомянутый парадокс советской культурной политики и идеологических высказываний. Одни зрители писали: «Поражает колоссальный талант», «Гениальный художник», а другие добавляли: «Мало назвать Пикассо растлителем. Это величайший циник нашего времени! Как мог такой навоз попасть на выставку в наш отечественный музей?» и «Поражает, как может коммунист так не уважать зрителя» (цит. по фильму Леонида Парфенова «Глаз божий», серия 2; транскрипт доступен на сайте Первого канала российского телевидения: http://www.ltv.ru/documentary/print/ n=7560&sn=2). Следует подчеркнуть, что и те и другие высказывания были одинаково «верны» — то есть одинаково соответствовали различным высказываниям в советской печати и авторитетном дискурсе.
Джазовый вокалист и пианист Сергей Манукян (1955 г. р.) вспоминает, что джаз в СССР часто звучал по радио, даже в периоды частичного запрета: «Просто по радио он звучал не как концертная музыка, а как фоновая в каких-то программах. И я выхватывал эти фрагменты» и играл их, создавая на их основе свои интерпретации (Коновалова 2010).
Другим примером, не связанным с иностранным влиянием, но отражающим общую парадоксальность культурной политики Советского государства, служит советский кинематограф. Как показал Джордж Фарадей, государственные чиновники, управляющие советским кинопроизводством, «способствовали созданию культа независимого кинохудожника, постоянно подчеркивая его идеологическую важность» в публичных речах, в присуждении премий и званий оригинальным кинорежиссерам. В то же время на практике они пытались препятствовать работе тех кинорежиссеров, которые становились действительно независимыми и признанными в этом качестве (Faraday 2000: 12).
США начали поставки в Советский Союз продовольствия, техники и других материалов после принятия Закона о ленд-лизе в марте 1941 года. См, о программе ленд-лиза в: Munting 1984.
Аналогичной непоследовательной критике позже подверглась и западная рок-музыка — см. ниже в этой главе и главе 6.
Показательным примером является проводимое в то время различие между культурой богатых и обычных американцев. В фильме Александрова «Встреча на Эльбе» 1949 года американские генералы в оккупированной Германии изображены как аморальные спекулянты, продающие гражданскому немецкому населению продукты и сигареты по завышенной цене. Однако младшие офицеры и простые солдаты американской армии показаны иначе — как и советские солдаты, чьи казармы расположены поблизости, — они негодуют по поводу буржуазно-колониального поведения своих командиров.
31 августа 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) дало разрешение на советский прокат американского и трофейного немецкого кино. Несколько десятков немецких фильмов попало в советский прокат в рамках репараций, которые выплачивала Германия. Самым популярным в советском прокате был фильм «Девушка моей мечты» (в оригинале «Die Frau meiner Traume») с немецкой актрисой и певицей венгерского происхождения Марикой Рёкк в главной роли. См.: Turovskaya 1993a: 104: Stites 1993: 125; Graffy 1998: 181; Die Ungewohnlichen Abenteuer 1995.
Е. Казаковский, начальник бюро норм и стандартов завода «Электросила», Ленинград. См.: Казаковский 1956: 2.
