177
В действительности программа Коновера называлась «Jazz Hour» («Час джаза»), но он всегда начинал ее с фразы «Time for jazz» («Время слушать джаз»).
«Голос Америки» начал транслировать некоторые передачи на особом, замедленном английском языке с упрощенной лексикой и грамматикой в 1959 году, чтобы расширить аудиторию передач по всему миру. См. историю «Голоса Америки» на сайте: www.voa.gov/index.cfm
Когда Коновер умер в 1996 году, радиослушатели из разных концов света — Южной Африки, Японии, Польши, Латинской Америки — прислали на адрес «Голоса Америки» огромное число воспоминаний о том влиянии, которое он оказал на музыкальные вкусы их сверстников. См.: «Some Testimonies со Wrllis Conover», — часть проекта Мэрилендского университета «The Beat Begins: America in the 1950s» (http://universityhonors.umd. edu/ HONR269J/archive/WillisConoverOverseas.htm). В самих Соединенных Штатах Коновер был и остается практически неизвестен, так как «Голос Америки» не транслировал своих передач внутри страны, а коротковолновых трансляций, как уже говорилось выше, в США не слушают.
Подобные поездки были редкостью, хотя американские джазовые исполнители выступали в СССР и до, и после этого. После возвращения из СССР Ллойд выпустил пластинку, записанную в Таллине, «Charles Lloyd in the Soviet Union» (Atlantic records, 1967).
Это заявление Солсбери было позднее оспорено в статье Epstein 1983.
По имени немецкого физика Вильгельма Конрада Рентгена, открывшего рентгеновское излучение.
В Ленинграде их можно было приобрести возле магазина «Мелодия» на Невском проспекте, возле Гостиного Двора; в Москве — возле ГУМа, в Киеве — на «скупе» под кинотеатром «Днепр».
Эффект скрытой интимности, заключенный в рентгеновском снимке, хорошо передан в романе Томаса Манна «Волшебная гора». В одном из эпизодов герой книги, сидя в кресле, «вытащил из нагрудного кармана полученный на память подарок, залог, заключавшийся… в тонко обрамленной пластиночке, прямоугольном кусочке стекла, который надо было держать против света, чтобы хоть что-то разглядеть — внутренний портрет Клавдии, ее безликое изображение, позволявшее, однако, различить хрупкий костяк торса, окруженный мягкими контурами призрачно-туманной плоти, и органы грудной полости. Как часто рассматривал и прижимал он к губам этот портрет…» (Манн 1959: 13).
«У каждого облака есть серебряная подкладка» — эквивалент русского «нет худа без добра». Из песни «Грустный бэби» (My Melancholy Baby). См.: Аксенов 1991: 17.
Этим метафорическим смыслом рентгеновский снимок с джазовой записью походил на котельную центрального отопления (см. главу 4). В обоих объектах явление вненаходимости приобретало реальные очертания — внутренности (кости и артерии) советского гражданина и внутренности (трубы и батареи) советского жилища становились вдруг видимыми и наполнялись незнакомыми звуками, книгами, интересами, идеями. И те и другие были неотъемлемой частью инфраструктуры советской повседневности, но культурные смыслы, которые создавались на их базе, выпадали из-под контроля и понимания системы.
Британский рок-н-ролл, ставший популярным в СССР чуть позже и не раз подвергавшийся критике со стороны государства, тоже напрямую заимствовал из народной английской и кельтской музыки и американского блюза.
Высокое качество записи обеспечивалось использованием хорошей и довольно дорогой магнитофонной пленки «типа 10» (вместо более распространенной, дешевой и менее качественной пленки «типа 6» и еще менее качественной пленки «типа 2»), а также повышенной скоростью магнитофонной записи — 19 мм (19,05) в секунду, вместо более распространенной скорости 9 мм (9,53) в секунду.
Альбом 1973 года.
Песня «July Morning» группы Uriah Heep с альбома Look at Yourself, 1971 года.
Alice Cooper, «Welcome to my nightmare».
Альбом был известен в СССР именно под этим названием, хотя в действительности он назывался «Фиолетовый на 24 карата» (24 Carat Purple).
Крайне распространенным было стремление поехать и послушать органные концерты Баха в соборах Прибалтики — например, в знаменитом (лютеранском) Рижском Домском соборе.
Аналогичным образом «адаптировались» джазовые и рок-компоэиции для исполнения на концертах — см. сноску 139, а также описание практики «литования» песен в рок-клубе (ниже).
И печально известного Комитета по антиамериканской деятельности (HUAC) при палате представителей конгресса США, прославившегося кампанией, получившей имя «охоты на ведьм» — поиском явных и скрытых коммунистов, а также людей, им симпатизирующих, в интеллектуальных кругах Америки.
В этой песне рассказывалось о печальной жизни шахтеров из штата Кентукки, одним из которых был отец Трэвиса. Шахтеры получали за свою работу не деньги, а купоны (scrip), которые выпускала угледобывающая компания, на которую они работали. Потратить эти купоны можно было только в специальном магазине самой компании, где цены были значительно завышены по сравнению с обычными магазинами. В результате этой зависимости большая часть шахтерских семей находилась в постоянном долгу перед компанией, живя фактически в ситуации легализованного рабства. В припеве песни Трэвиса говорилось: «Ты отгружаешь шестнадцать тонн, и что ты имеешь за это? / То, что с каждым днем ты становишься старше и глубже погрязаешь в долгах. / Святой Павел, не зови меня к себе, я не смогу прийти. / Свою душу я заложил в магазин компании» («You load sixteen tons what do you get / Another day older and deeper in debt / Saint Peter don't you call me 'cause I can't go /1 owe my soul to the company store»). См. интервью с продюсером Трэвиса Кеном Нельсоном («Sixteen Tons — Trie Story behind the Legend», http://www. ernieford.com/SixteenTons.htm).
Эту практику переосмысления и «присвоения» музыкальных записей можно сравнить с культурным заимствованием, смешением, цитированием и изменением элементов чужих композиций в собственном музыкальном творчестве, которые используются в современном хип-хопе. Как пишет Пол Гилрой, музыкальные записи в хип-хопе подвергаются переработке, лишающей их «авторитета и почтительного к себе отношения, свойственных фиксированным и законченным художественным высказываниям. Они становятся не более чем базовым инструментом в процессе творческой импровизации» (GiJroy 1991: 211). Подобный творческий подход к «официальным» музыкальным записям характеризует особенно ранний хип-хоп, возникший в среде бедных окраин американских городов, где музыкальные инструменты были недоступны из-за своей дороговизны, а музыкальные пластинки и проигрыватели, напротив, были недороги и легко доступны (Gilroy 1984). Последнее обстоятельство делает процесс переосмысления музыкального материала в раннем хип-хопе аналогичным процессу переосмысления западной музыки в магнитофонных копиях в советском контексте.
Член художественной группы «Митьки», см. подробнее в главе 7.
По аналогии с самиздатом и рентгениздатом (см. выше).
Об участии КГБ в организации рок-клуба и определенном контроле над его деятельностью стало известно общественности в перестроечные годы. Позднее, в интервью телеканалу РТР, 14 января 1995 года, бывший генерал КГБ Олег Калугин рассказал об этом подробнее. Подобная форма контроля со стороны КГБ (когда объект контроля получал ограниченную возможность функционировать) распространялась и на некоторые негосударственные печатные издания. См. также о кафе «Сайгон» (главу 4).
Лидер рок-группы «Алиса».
Речь идет о Майке — Михаиле Науменко, лидере группы «Зоопарк».
Аналогичные способы «адаптации» музыки к нормам идеологического контроля существовали ранее и в советском джазе. Джазовый вокалист и пианист Сергей Манукян вспоминает конец 1960-х — начало 1970-х годов, когда джаз вновь попал под относительный запрет: «Было время, когда джаз у нас в стране вслух не называли джазом, именовали эту музыку эстрадой. Но играть ее все равно играли, обманывали партийное руководство. Например, исполняли произведения Колтрейна, и когда их спрашивали, что это звучит, советские музыканты отвечали: “Колтрейн — угнетенный негритянский музыкант”» — Коновалова 2010.
