Иван перекрестился, поцеловал руку батюшки, Евангелие, крест, что тот держал, и опустился на колени, зашептал негромко:
- Как есть, раскаиваюсь в грехах своих: и в том, что отца и мать родных плохо почитал, не слушал, и в том, что жену законную одну, как есть, дома оставил, а сам по белу свету пустился счастье искать, и в том, что против императрицы, государыни нашей, злой умысел поимел...
- Что за умысел? - настороженно поинтересовался священник. - Скажи подробнее. Коль дело жизни государыни касается, должен буду епитимью на тебя самую строгую наложить.
- Не о том вы, батюшка, подумали, - горячо возразил Иван. - Совсем даже на здоровье или жизнь государыни я и не покушался, а искушение великое имел -помочь узнику тоже царственных кровей, что в Холмогорах томится.
- Кто тебя на такое предерзкое дело надоумил? - строго спросил священник, и голос его заметно посуровел.
- Король прусский, Фридрих, - не задумываясь, брякнул Иван.
- Как сказал? - дрогнула рука священника, которую он держал на голове исповедуемого. - Прусский король? Тот самый, с которым у нас нынче война началась? Не болен ты случаем?
- Истину говорю, зачем мне в обман вас вводить. Из-за него, Иуды, и в острог попал, всяческим жестоким пыткам подвергся.
-- Кто же тебя свел с прусским королем?
- Судьба, батюшка, свела. И сам не думал, что так выйдет. А против императрицы нашей ничего худого не мыслил, головой клянусь.
- Велика цена твой голове, - усмехнулся священник. - Знаешь ли, что правительственный Сенат приговорил тебя к смертной казни?
- Откуда мне знать,- внутренне сжался Иван, - мне о том не передавали. Неужто, правда?
- Как Бог свят, правда. Только за тебя высокие господа хлопочут, помочь желают. Вот меня и попросили узнать: сумеешь ли ты язык за зубами держать, если на свободе окажешься. Что скажешь на то?
- Никому ни словечка не скажу! Так и передайте тем господам! - Иван схватил руку священника и принялся целовать ее, не замечая, как слезы сами полились из его глаз. - Раскаиваюсь во всем содеянном и готов прощение всей жизнью своей дальнейшей заслужить.
- Погоди, сын мой, исповедь не окончена, а ты вновь за клятвы принялся, - вырвал свою руку священник. - Оставляю тебе молитвослов, чтоб вычитал по нему канон Пресвятой Богородице и Спасителю нашему Иисусу Христу. Завтра велю начальству, чтоб в храм для причастия тебя допустили. А пока прегрешения твои прощаю, кайся достойно, - и он, быстро перекрестив Ивана, вышел вон из темницы.
Иван долго после его ухода не вставал с колен, а, повернувшись к небольшому образку Николая Чудотворца, что висел в углу камеры, шептал молитву Ангелу-хранителю, потом открыл молитвенник и принялся читать указанные священником каноны, крестясь и низко кланяясь.
На другой день рано утром брякнул засов на двери камеры, и заспанный солдат велел Зубареву идти следом за ним.
- Далеко ли идти? - поинтересовался Иван. - Чай, сегодня воскресенье на допросы не зовут.
- В храм тебя велено свесть, - недружелюбно ответил тот. - Но-но, без разговоров, пошевеливайся, - тут же спохватился он.
В храме оказалось не больше десятка арестантов: видно, острожное начальство не особо баловало арестантов посещением службы, чтоб тем самым избежать лишних хлопот с их препровождением и охраной. Службу вели старенький священник, которого Ивану приходилось видеть раньше, и тот, что вчера приходил к нему в камеру. Прислуживали им два диакона и совсем седой арестант, следивший за зажженными у образов свечами и лампадками. Именно он, когда служба заканчивалась и все готовились приобщиться Святых даров, чуть прихрамывая, подобрался к Ивану вплотную и прошептал в самое ухо:
- Как приобщишься, то иди смело через боковую дверь в самый алтарь и жди там, чего скажут.
- Хорошо, - кивнул Иван, и сердце его учащенно забилось в преддверии чего-то необычайного. Особых сил ему стоило под настороженными взглядами караульных солдат, которые находились здесь же в храме, после принятия причастия сделать на негнущихся ногах несколько шагов к маленькой дверце, которая вела внутрь алтарной части храма. Он все ждал властного окрика, готов был броситься бежать, но никто не закричал, не кинулся к нему, и он, обливаясь липким потом, затворил дверь за собой, прижался спиной к прохладной каменной стене и перекрестился. Через некоторое время в алтарь вошел священник, исповедовавший его накануне, по-свойски кивнул головой и достал откуда-то из-за цветастой занавеси черный подрясник и легкую монашескую шапочку-скуфейку.
- Одевайся быстро, а потом иди за мной, - приказал он.
Иван не помнил, как напялил на себя одежду, опасаясь, как бы она не оказалась чересчур тесной, чтоб тем самым не выдать себя, но подрясник пришелся впору, а шапочка налезла до самых глаз.
Вместе со священником они прошли мимо позевывающих солдат, стоящих на выходе из храма, пересекли мощеный булыжниками тюремный двор и подошли к главным острожным воротам.
- Благословите, батюшка, - кинулся к идущему впереди Ивана священнику один из солдат, низко опустив голову. Иван сжался, но, присмотревшись, заметил, что солдаты в карауле изрядно навеселе, несмотря на ранний час.
- Господь простит, - невозмутимо произнес священник, перекрестив охранника, а за ним и остальных, стоящих на карауле, и затем беспрепятственно вместе с Иваном проследовал на небольшую площадь перед острогом.
Иван блаженно улыбнулся и, подняв голову к небу, полной грудью вдохнул свежий петербургский воздух. Ему хотелось выкрикнуть что-нибудь дерзкое, несуразное, побежать, подпрыгнуть, запеть, но он все еще боялся, что сейчас позади него откроются тюремные ворота, выскочит охрана, кинутся вслед за ним.
- Куда мне дальше? - осторожно спросил он священника.
- Вон, вас ждут, - указал тот ему на коляску, запряженную парой соловых лошадок.
- Спасибо вам, батюшка, - Иван подставил голову под благословление.
- Господа благодари, видать, не окончен твой земной путь, - буднично ответил тот и, не оглядываясь, пошел в сторону, а Иван бегом кинулся к коляске, где сидел, откинувшись на кожаные подушки, насупленный поручик Кураев.
- Вы?! - удивленно воскликнул Иван и кинулся было обнимать его.
- Нет, апостол Матфей, - увернулся от его объятий поручик.- Изволите сесть или рядом побежите? Я вам не барышня, чтоб тискать меня. Садитесь, садитесь, а то еще народ подумает чего-нибудь.
Иван вскочил в коляску, и возница так хлестнул лошадок, что они с ходу понеслись, выбивая подковами из мостовой яркие искры.
- Куда едем? - весело спросил Иван, стянув с головы монашескую шапочку и подставляя налетающему с Невы колющему пронзительному ветру разгоряченное лицо, с блаженством ощущая всей кожей желанную свободу.
- В Сибирь! - хохотнул поручик.
- Зачем в Сибирь? - удивился Иван.
- Может, к прусскому королю обратно изволишь попроситься на службу? А чего? Он таких удальцов любит. Не набегался еще? Приказано тебя обратно в Сибирь доставить, и чтоб сидел там тихо, как мышь. Но о том разговор отдельный будет.
- А кем приказано? - не унимался Зубарев. Ему обязательно хотелось услышать имя высокого покровителя, по чьему распоряжению он, судя по всему, и выпущен из острога.
- Папа римский велел тебя туда доставить. А то, говорит, худо в Сибири без Ваньки Зубарева. Больно жители о тебе скучают.
- Вы правду говорите али шутите опять? - недоверчиво переспросил Иван. - Чего вы надо мной, как над дитятей малым, насмехаетесь? Чем провинился перед вами?
- Ах, вам желательно о винах своих знать?! Так извольте. По решению господ сенаторов ты, купецкий сын Иван Зубарев, приговорен к смертной казни через повешенье. И приговор тот никто пока не отменял. И если тебя интересует мое мнение, то и пальцем бы не шевельнул, чтоб помешать палачу правый суд свершить. Благодари Господа Бога и ...- он запнулся, не решившись назвать имени человека, который непосредственно отдал ему приказание по освобождению Зубарева. - Неважно кто, но до поры до времени решили дать пожить тебе еще из милости великой. Но чтоб нигде, запомни, нигде и ни перед кем не вспоминал тех, с кем встречался, говорил, в чьих домах бывал. А то... сейчас велю кучеру обратно поворачивать и собственноручно сдам тебя обратно в острог.
- Так поворачивай! Сдавай меня в острог, коль дружба людская для тебя ничего не значит! - закричал вдруг что есть мочи Иван и вскочил на ноги в коляске, намереваясь выпрыгнуть из нее.
- Стой!!! Куда?! Сядь!!!- закричал Кураев и схватил его за рукав, дернул вниз.- Раздухарился, как петух перед курами! Ишь, каков гусь! Герой, нечего сказать. Я бы на твоем месте так себя не вел, а ручки бы целовал. Мало я тебя повыручал из всяких переделок, а ты этакие слова говорить вздумал.
- Неча было и выручать меня, коль супротив собственной воли шел, вырывая назад руку, отвечал Зубарев, но все же сел обратно на сиденье, чуть успокоился.
