народом, как пишет Буссов, а перед особым собранием думных бояр, дьяков и самого патриарха. В изложении Стадницкого речь Гонсевского более резка по отношению к москвичам, чем у Буссова, и наполнена всевозможными угрозами в случае, если бояре не смогут обуздать народ (Русский архив, 1906, № 6, стр. 204 — 205).
Все упомянутые Буссовым бояре — Салтыков, Андронов и дьяк Грамотин — еще в Тушине были сторонниками приглашения на русский престол польского королевича Владислава. Федор Андронов из королевского лагеря под Смоленском был послан к Жолкевскому с королевским предписанием привести к присяге русский народ не королевичу Владиславу, а самому королю (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в., стр. 550). Получив от поляков вознаграждение в виде поместьев и крестьян, эти бояре пошли по пути измены и предательства интересов своей родины и народа. Так, Маскевич пишет, что по “совету доброжелательных нам бояр” Гонсевский разослал по городам 18000 стрельцов “для нашей собственной безопасности”. Салтыкову принадлежат слова, характеризующие степень предательства этого изменника. После того как поляки не решились стрелять в собравшийся в Кремле народ и требовали выдачи изменников, как пишет Буссов, Салтыков сказал Гонсевскому: “Вот вам! Москва сама дала повод — вы их не били, смотрите же: они вас станут бить во вторник; а я не буду ждать, возьму жену и убегу к королю” (Н. И. Костомаров, стр. 532).
Вербное воскресенье, в которое обычно совершалось торжественное шествие патриарха на осле, красочно описанное Буссовым, в 1611 г. было 17 марта. Маскевич, так же как и Буссов, подчеркивает опасения поляков, что в этот день вспыхнет народное возмущение. “Наступает вербное воскресение, когда со всех сторон стекается народ в Москву, — пишет он. — У нас бодрствует не стража, а вся рать, не расседлывая коней ни днем, ни ночью”. (Н. Устрялов, ч. II, стр. 60). О том, что праздник был сначала запрещен и что должность царя во время этого праздника исполнял боярин Гундоров, говорится лишь в записках Буссова. Гермогена действительно считали “зачинщиком всего мятежа”, к нему приставили воинскую стражу и “не пускали к нему ни мирян, ни духовенства; обходились с ним то жестоко и бесчинно, то с уважением, опасаясь народа” (М. Н. Карамзин, т. XII, стлб. 169).
Во имя господа.
Чтобы хозяин участка сказал: “Это мое, выселяйтесь, прежние обитатели”.
В то мгновение.
Описание Буссовым событий 19 марта дает яркую картину отдельных эпизодов восстания. Однако рассказ Буссова лишен какого-либо анализа социальных сил, принимавших участие в борьбе с интервентами. Буссов описывает события как очевидец либо как слышавший от очевидцев то, что непосредственно запомнилось. Его сведения о ходе восстания в некоторых случаях подтверждаются и дополняются другими источниками, иногда им противоречат. Так, в отличие от Буссова, который утверждает, что “московиты” или “николаиты” (см. примеч. 2) “начали игру” первыми 19 марта, Маскевич пишет: “По совести не умею сказать, кто начал ссору, мы ли, они ли? Кажется, однако, наши подали первый повод к волнению, поспешая очистить московские домы до прихода других: верно кто-нибудь был увлечен оскорблением, и пошла потеха” (Н. Устрялов, ч II, стр. 61). Сообщение о том, что по распоряжению Гонсевского и Борковского иностранцы должны были заранее, т. е. 18 марта, укрыться в Кремле, имеется только у Буссова Стадницкий в своем дневнике указывает, что в эти дни Гонсевский укрепил Кремль-город и Китай-город “как можно лучше и снабдил орудиями для защиты от внезапной атаки мятежников” (Русский архив, 1906, № 6, стр. 205). Противореча Буссову, из записок которого можно заключить, что князья и бояре действовали совместно с народными массами и чуть ли не первые дали повод к восстанию, архиепископ Елассонский Арсений, бывший в это время в Москве, пишет, что восстание в Москве было поднято московскими черными людьми “без всякого совета или боярского согласия русских или поляков” (Д. Дмитриевский. Архиепископ Елассонский Арсений. Киев, 1899, стр. 147). Авторы “Очерков по истории СССР” предполагают существование какого-то единого центра, подготовившего выступление москвичей, и говорят о связи этого центра с руководителем первого ополчения П. Ляпуновым. Для того чтобы воспрепятствовать объединению московских патриотов с силами Земского ополчения, шедшего на помощь Москве, польские власти решили спровоцировать преждевременное выступление в Москве русских до подхода рати Ляпунова. Это выступление 19 марта, как сообщает и Буссов, привело к страшному кровопролитию. Восстание было стихийным взрывом народного возмущения против иноземных захватчиков. Из других источников известно, что непосредственным поводом к началу событий послужил следующий эпизод: готовясь к борьбе с русскими, поляки, как уже говорилось выше, начали укреплять пушками стены Кремля и заставили московских извозчиков помогать им в этом. Между поляками и русскими произошел спор, перешедший в драку и, наконец, в вооруженное выступление москвичей против польских захватчиков (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в, стр. 557). В городе развернулись ожесточенные бои, восставшие захватили пушки, которые находились на крепостных стенах, сооружали на улицах баррикады. Среди организаторов сопротивления полякам на улицах Москвы 19 и 20 марта 1611 г. были князь Д. М. Пожарский, И. М. Бутурлин и дворянин И. Колтовский, о которых Буссов не упоминает. Интересы Буссова были связаны с иноземцами, поэтому особенно подробно описаны у него боевые успехи немецких мушкетеров Якова Маржерета (см. примечание 195), который уехал из Москвы после смерти Лжедимитрия I и затем вернулся в Москву ее врагом. Его записки за 1601 — 1606 гг. опубликованы Устряловым (ч. I).
Идти по всему миру.
Вождем и зачинщиком всех беспорядков.
Химически.
Сведения о числе жителей Москвы Буссовым весьма преувеличены. В Москве в первой половине XVI в. насчитывалось немногим более 100 тысяч человек (Очерки истории СССР. Конец XV в — начало XVII в., стр. 12). Что касается разграбленных драгоценностей, то потери государственной казны в период польской интервенции были действительно велики. Были похищены: короны Бориса Годунова и Лжедимитрия I, царский посох, две царские шапки, золотой скипетр, украшенное драгоценными камнями яблоко (держава) и т. д. (История Москвы, т. I. M., 1952, стр. 344). О случаях, когда поляки из кичливости стреляли
